– Его я ни в коем случае не пропущу.

– Лондон будет счастлива. Официальная дата переезда уже назначена? Я про Атланту.

– Видимо, середина сентября. Офис будет изумительный – прямо на улице Пичтри, с прекрасным видом. Уолтер организовал для некоторых руководителей временные служебные квартиры, чтобы облегчить им существование.

– У тебя тоже будет служебная квартира?

– Это зависит от того, сколько времени мне придется проводить в Атланте.

Сколько времени?

Прежде чем я сообразил, что это может означать, Лиз продолжила:

– Но ведь ты будешь работать в основном в Шарлотте, верно?

– Надеюсь, да, но утверждать не берусь – кто знает? На этой неделе я проведу в Атланте три дня. Уолтер вынашивает идею баллотироваться в губернаторы. Не в следующем году, а в две тысячи двадцатом. С масштабами его проектов застройки, общественным каналом, а теперь еще и предвыборной кампанией – не удивляйтесь, если я буду пропадать на работе.

– Это же все равно, что жить в отеле.

– Если до этого дойдет, я, наверное, приму предложение Уолтера пожить в служебной квартире.

– Ты серьезно? – наконец вмешался я.

– А что мне остается? Насчет жизни в отеле Лиз права.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты жила в Атланте, – признался я, недоумевая, почему узнаю об этом лишь сейчас, в общей беседе, а не в разговоре с глазу на глаз.

– Знаю, – ответила она. – Думаешь, мне самой этого хочется?

Я промолчал.

– Зачем ему в губернаторы? – спросила Мардж, прервав мои мысли. – У него и так есть и деньги, и власть.

– А почему бы и нет? Уолтеру удается все, за что он берется. Из него наверняка получится отличный губернатор.

Слушая Вивиан, я продолжал думать о банковском счете и служебной квартире. И, судя по лицу Мардж, она размышляла о том же. А Лиз тем временем пыталась перевести разговор на нейтральные темы.

– По-моему, он обеспечит тебе постоянную занятость на ближайшие несколько лет, – сказала она.

– Я и так целыми днями занята.

– И тебе, похоже, это нравится, – заметила Лиз.

– Так и есть. Я соскучилась по работе, а в этой компании это – удовольствие. Я чувствую себя в своей тарелке, снова становлюсь самой собой, если это объяснение имеет хоть какой-то смысл.

– Конечно, смысла в нем хоть отбавляй, – согласилась Лиз. – Я постоянно твержу своим клиентам, насколько важна полноценная и значимая работа для душевного здоровья.

– Быть мамой – тоже полноценная и значимая работа, – возразил я.

– Никто не спорит, – произнесла Лиз. – Думаю, все согласятся с тем, что воспитывать ребенка – важнейшее занятие. – Она снова обратилась к Вивиан: – Тяжело подолгу не видеть Лондон?

– Я знаю, что она по мне скучает, – ответила Вивиан. – Но меньше всего мне хотелось бы, чтобы она думала, что высшая цель в жизни женщины – босой торчать на кухне и вынашивать ребенка.

– Когда это ты торчала на кухне босая и беременная? – вмешался я.

– Это образное выражение, Расс, – объяснила она. – Ты же понимаешь, о чем я. И, честно говоря, Рассу это тоже пошло на пользу. Наконец-то он научился с уважением относиться к образу жизни, который я вела последние пять лет.

– Я всегда относился к нему с уважением. – Я вдруг понял, что мне надоело постоянно оправдываться. – И да, ты права: забота о Лондон отнимает массу сил. Но я тоже работаю и понимаю, как трудно находить на все время.

Вивиан на миг прищурилась, не скрывая недовольства моим замечанием, и снова обратилась к Мардж:

– А у тебя как дела? На работе все в порядке?

Этим безобидным вопросом она выявила отношения между нами: он ничего не значил и помогал поддерживать поверхностную беседу.

– Как говорится, хочешь оживить корпоратив, пригласи пару гробовщиков.

Я невольно улыбнулся. Вивиан – нет.

– Не понимаю, как ты справляешься, – сказала она. – Представить себе не могу, как можно целыми днями смотреть на цифры и иметь дело с налоговой.

– Да, это не для всех, но у меня неплохо обстоят дела с цифрами.

– Это хорошо, – отозвалась Вивиан.

Все замолчали. Мардж разглядывала маникюр, Лиз разглаживала подвернутый край шортов. Стало ясно: непринужденная обстановка, царившая в нашем кругу весь день, улетучилась бесследно, как только Вивиан зашла на веранду. Даже самой Вивиан было нечего сказать. Она уставилась в никуда, потом нехотя снова перевела взгляд на Мардж:

– Во сколько приехали сюда сегодня?

– В половине первого, кажется, – ответила Мардж. – За несколько минут до Расса.

– Случилось что-нибудь?

– Ничего особенного, суббота как суббота. Мама весь день провозилась на кухне, мы прогулялись, отец до самого начала матча копался в гараже. А я, конечно, дразнила твоего мужа.

– Молодец. Хоть кто-то способен держать его в узде. В последнее время он стал слишком раздражительным. С недавних пор мне кажется, что ему невозможно угодить.

Я был удивлен, но возразить ничего не смог. О ком ты говоришь – обо мне или о себе?


Отдельный счет в банке. Служебная квартира. Возможно, придется проводить четыре дня в неделю в Атланте.

Чем больше я думал о «субботних сюрпризах» Вивиан, тем сильнее подозревал, что этот разговор она начала намеренно в гостях у родителей, зная, что я не стану устраивать сцену. А дома она, конечно, скажет, что мы уже все обсудили, так что возвращаться к этому разговору бессмысленно, и что если я завожу его снова, значит, мне не терпится поскандалить. Для нее ситуация была беспроигрышной, а у меня не осталось ровным счетом никакого выхода. Но что меня беспокоило куда больше ее манипуляций, так это полное равнодушие Вивиан к перспективе проводить порознь большую часть недели. Чем это для нас обернется? А для Лондон?

Неизвестно. У меня не было ни малейшего желания уезжать из Шарлотта, но если бы это было единственным выходом, я бы согласился. Брак важен для меня, как и семья, и я готов на все, чтобы сохранить ее. А что касается моей компании, я еще не настолько прочно обосновался в Шарлотте и в перспективе мог бы начать поиск клиентов в Атланте, если бы имел малейшее представление о дальнейших планах Вивиан. Но все было слишком туманно и неопределенно.

Я понятия не имел, что скажет Вивиан, если я предложу ей перебраться в другой город всем вместе. Захочет ли она? Мне казалось, мы с Вивиан катимся по льду в противоположных направлениях, и чем упорнее я стараюсь удержать ее, тем решительнее она вырывается. Ее скрытность не давала мне покоя, и хотя, как мне казалось, мы должны поддерживать друг друга в непростых ситуациях, я не мог избавиться от ощущения, что Вивиан эта взаимопомощь не нужна. Вместо того чтобы противостоять остальному миру в одной команде со мной, Вивиан как будто бы противостояла мне.

С другой стороны, я, возможно, и вправду делал из мухи слона, вел себя неправильно и уделял ее промахам гораздо больше внимания, чем удачам. Пожалуй, как только Лондон пойдет в школу, мы привыкнем к расписанию друг друга, дела пойдут в гору и все наладится.

Или нет.

Пока я думал об этом, Вивиан обсуждала с Мардж и Лиз нью-йоркские шоу. Затем посоветовала им побывать в не очень популярном баре на крыше здания на Пятьдесят седьмой улице с видом на Центральный парк. И мне припомнилось, как я водил туда Вивиан по воскресным дням, когда еще считал себя центром ее Вселенной. Какими далекими казались мне те времена!

В эту минуту на веранду вышла Лондон, неся две порции «пудинга в облаках» – для Лиз и Мардж, потом ушла и вернулась с еще двумя – для меня и Вивиан. Несмотря на мое напряжение, увидев радостную Лондон, я не смог сдержать улыбки.

– Выглядит очень аппетитно, детка, – оценил я. – Из чего он сделан?

– Там шоколадный пудинг и взбитые сливки, – объяснила дочь. – Похоже на печенье «Орео», только мягкое, и я помогала бабуле делать его. Она сказала, что аппетит этим не перебьешь – десерт совсем легкий. Свой я съем у дедули и ему тоже принесу, ладно?

– Ему понравится. – Я попробовал ложку и восхитился: – Вкуснятина! Ты настоящий шеф-повар!

– Спасибо, папа.

К моему удовольствию, она быстро обняла меня и убежала обратно в дом – наверное, лакомиться десертом на коленях у дедушки.

Хотя на лице Вивиан, наблюдающей, как Лондон обнимает меня, играла снисходительная улыбка, я так и не смог понять, чувствует она себя обделенной или нет. Как только за Лондон закрылась дверь, Вивиан поставила свой десерт на стол – сладкое она всегда воспринимала как личного врага. Что не скажешь о Мардж и Лиз. Охотно проглатывая очередную ложку, Мардж снова заговорила:

– У вас впереди непростая неделя. Начинаются уроки в школе, Вивиан уезжает, а ты снимаешь рекламу, так? Когда приступаешь?

– Репетиция назначена на среду, съемки в четверг и пятницу, а потом еще пару дней на следующей неделе. Тогда же и кастинг.

– Весь в делах.

– Справлюсь, – отозвался я, уверенный в себе. Когда у Лондон начнутся уроки, у меня прибавится восемь часов для работы – мне казалось, это невероятно много по сравнению с тем, сколько мне удается выкраивать сейчас. Я съел еще ложку десерта и почувствовал на себе внимательный взгляд Вивиан.

– Ты что? – спросил я.

– Неужели ты собираешься доесть это?

– А что такого?

– Через час будет ужин. Переедать вредно. По крайней мере, твоей талии.

– Ничего, переживу, – отозвался я. – В этом месяце я уже сбросил шесть фунтов.

– Такими темпами ты снова их наберешь.

Я не ответил, Лиз прокашлялась.

– А ты, Вивиан? Все еще ходишь в зал? И занимаешься йогой все там же, в центре?

– Только по субботам. Но два-три раза в неделю хожу в тренажерный зал у нас в офисе.

– В офисе есть тренажерный зал?

– Ты же видел, как я беру с собой на работу спортивную сумку. Иначе мне не хватало бы времени на тренировки. Само собой, иногда занятия спортом перетекают в совещания – смотря с кем из руководства столкнешься в зале.

Имен она не назвала, но у меня возникло щемящее чувство, что она имеет в виду прежде всего Уолтера. И если это так – только что она преподнесла мне самый жестокий из всех «субботних сюрпризов».


Мое настроение испортилось окончательно. Вивиан и Мардж продолжали болтать ни о чем, но я не слушал их, строя все новые догадки.

Из дома вышли моя мама с Лондон, обе в садовых перчатках. Дочка явно позаимствовала перчатки у бабушки, потому что они были велики ей размера на три.

– Детка! – воскликнул я. – Идете работать в саду?

– Смотри, какие у меня перчатки, папа! У нас с бабулей будет самая красивая клумба.

– Молодцы!

Я увидел, как мама выносит из дома неглубокий пластиковый поднос с двенадцатью горшочками, в которых уже цвела календула. Лондон несла два садовых совка и без умолку болтала, а мама внимательно слушала ее.

– Вы заметили, как меняется мама, когда рядом Лондон? – спросила Мардж. – Такая терпеливая, жизнерадостная, веселая!

– По-моему, тебя это раздражает, – хмыкнула Лиз.

– Так и есть. Со мной мама никогда не сажала цветы. И не учила делать «пудинг в облаках». Не была такой, как сейчас. Если она обсуждала что-то со мной, то исключительно какие-то поручения по дому.

– А ты готова признать, что твоя память избирательна? – спросила Лиз.

– Нет.

Лиз рассмеялась.

– Тогда, пожалуй, тебе стоит смириться с мыслью, что твоя мама любит Лондон больше, чем любила вас с Рассом.

– Ох… – поморщилась Мардж. – Целительный эффект – нулевой.

– А я хотела бы, чтобы Лондон почаще виделась с моими родителями, – заговорила Вивиан. – Грустно думать, что близости между моей дочерью и моими родителями нет. Она как будто упускает шанс поближе познакомиться с моей семьей.

– Когда они виделись в прошлый раз? – спросила Лиз.

– В День благодарения, – ответила Вивиан.

– А летом они почему не приезжали в гости?

– В папиной компании как раз начался процесс слияния, а мама не любит ездить без него. Надо было, конечно, мне самой отвезти к ним Лондон, но когда? При моем-то графике?

– Может, еще удастся, как только наладятся дела, – предположила Лиз.

– Может быть, – отозвалась Вивиан и вдруг нахмурилась, увидев, как Лондон копает ямки для цветов. – Если бы я знала, что Лондон будет работать в саду, я привезла бы ей одежду на смену. Платье совсем новое, она расстроится, если оно будет безнадежно испорчено.

Мне казалось, расстроится скорее не Лондон, а сама Вивиан. Дочка вряд ли помнит хотя бы половину своих нарядов… внезапно мои мысли прервал пронзительный визг Лондон, полный боли и страха.

– ОЙ! А-А-А! БОЛЬНО! ПА-АПА!

Мир мгновенно перевернулся.

Я вскакиваю, опрокинув стул… Лиз и Мардж в шоке… Губы Вивиан искривлены гримасой ужаса… Мама бросается к внучке… Лицо Лондон красное, как свекла, искаженное болью, она трясет рукой…

– БО-ОЛЬНО, ПАПА!