Вернувшись из школы, Лондон была удивлена.

– Дом как будто новый, папа.

– Да, пожалуй, – согласился я. – Тебе нравится?

– Очень! – воскликнула она.

От ее похвалы у меня на душе стало легче, но я подозревал, что Лондон сказала это не задумываясь. Ей нравилось все – за исключением уроков хореографии.

– Я рад. Только в твоей комнате я ничего не переставлял.

– Если хочешь, можешь переставить клетку.

– А ты хочешь, чтобы я ее переставил?

– Хомяки все еще шумят по ночам. Как только становится темно, начинают греметь колесом.

– Такой образ жизни – ночной.

Она посмотрела на меня как на ненормального.

– Ну какие же они дикобразы? Они хомяки.

– Образ жизни, – отчетливо выговорил я. – Это значит, что они всегда спят днем и бодрствуют по ночам.

– Значит, они не скучают по мне, пока я в школе?

Я улыбнулся.

– Правильно.

Она немного помолчала.

– Пап, а пап…

Мне очень нравилось, как она произносила это слово, собираясь меня о чем-нибудь попросить, и я думал, отучится ли она от этой привычки.

– Что, детка?

– А можно нам покататься на велосипеде?

После утренней тренировки и перестановки мебели я чувствовал себя усталым, но просьба «пап, а пап…» в конце концов победила. Как всегда.


Впервые за все время я не забыл намазать Лондон солнцезащитным кремом.

Правда, был конец сентября и день уже клонился к закату, поэтому моя предусмотрительность была излишней.

Лондон надела шлем, и как только я помог ей сесть и проехать первые метры – тронуться с места самостоятельно ей пока не удавалось, – я вскочил на свой велосипед и нажал на педали, чтобы не отстать.

Если участок дороги возле нашего дома был ровным, то чуть поодаль и на соседних улицах начинались подъемы и спуски. Конечно, не крутые. В детстве я бы даже не заметил их. Мне нравилось носиться по самым опасным склонам, какие только попадались на пути, вцепившись в руль так крепко, что немели пальцы. Но мы с Лондон в этом отношении были совершенно разными. Когда приходилось ехать все быстрее и быстрее, на Лондон нападал страх, поэтому улиц с горками мы избегали.

На первых порах это решение было правильным, но мне казалось, что Лондон уже может попробовать скатиться по некрутому склону, и мы направились к ближайшему из них.

На нашу беду, к вечеру налетели комары, и я увидел, как Лондон прихлопнула одного у себя на руке. Велосипед вильнул в сторону, когда она на секунду отпустила руль, но падения она избежала: после первого урока прошло уже немало времени. На всякий случай я прибавил скорость, догоняя ее.

– Ты уже так хорошо катаешься! – похвалил я.

– Спасибо.

– Может, позовем Бодхи кататься вместе?

– Он пока не умеет, до сих пор ездит с маленькими колесиками.

Только тут я вспомнил, что уже слышал об этом от Эмили.

– Как думаешь, ты уже готова съехать с горки?

– Не знаю. – Она бросила на меня быстрый взгляд. – Они страшные.

– На самом деле не очень, – заверил я. – А ехать еще быстрее так весело!

Лондон снова сняла одну руку с руля и почесала комариный укус на другой. Велосипед опять вильнул.

– Кажется, меня комар ужалил.

– Похоже, – кивнул я. – Только комары не жалят, они кусают.

– Чешется.

– Знаю. Вернемся домой – помажем руку кремом, ладно?

Мы постепенно приближались к холмистому участку дороги и активнее работали педалями, поднимаясь в горку. Склон с другой стороны был короче и немного круче, и, когда мы очутились на вершине холма, Лондон сбавила скорость и затормозила, поставив ноги на землю.

– Ну, что скажешь? – спросил я.

– Как высоко… – В ее голосе послышалась тревога.

– А мне кажется, ты справишься, – подбодрил я. – Может быть, попробуешь?

В детстве я обычно несся под горку, не задумываясь. Правда, это было четверть века назад, и мне казалось, что ездить на велосипеде я умел всю жизнь. Наверное, просто забыл, как неуверенно чувствуют себя новички.

Об этом я вспомнил из-за того, что случилось дальше. Добавлю еще, что если бы не цепочка событий – когда одно связано с другим, как падение одной за другой поставленных рядом костяшек домино, – тогда с большой вероятностью все завершилось бы благополучно. Но нет.

Как только Лондон снова поставила ноги на педали и поехала, велосипед начал вилять все сильнее, от самой середины дороги до левой обочины. Скорее всего, выправилась бы, если бы в двадцати ярдах от нас машина не начала выезжать на дорогу задним ходом. Вряд ли водитель видел нас: двор окружала живая изгородь, маленькую Лондон было сложно заметить. Вдобавок водитель, похоже, спешил. Лондон заметила машину, свернула влево, одновременно прихлопывая еще одного комара. Прямо по ее курсу на прочной опоре стоял почтовый ящик.

Переднее колесо очутилось на границе между асфальтом и обочиной.

– Осторожно! – крикнул я. Велосипед сильно тряхнуло. Лондон попыталась вновь схватиться за руль, но не смогла. Уже догадываясь, что будет дальше, я в ужасе увидел, как переднее колесо вдруг дернулось. Лондон перелетела через руль и с глухим стуком ударилась головой и грудью о почтовый ящик.

Я спрыгнул с велосипеда и бросился к ней, повторяя ее имя. В окне проезжающей машины мелькнуло удивленное лицо водителя, я упал на колени перед Лондон, которая не шевелилась.

Она лежала лицом вниз, неподвижно и совершенно тихо. Я осторожно перевернул ее на спину. Паника захлестнула меня.

Сколько крови!

Господи, господи…

Не знаю, повторял я это вслух или мысленно. Все внутри горело огнем. Глаза Лондон были закрыты, рука безвольно упала на землю, когда я перевернул ее. Она словно спала.

Но это был не сон.

А ее запястье выглядело так, словно кто-то затолкал под кожу половину лимона.

Страх мгновенно поглотил меня, ничего ужаснее я еще никогда не чувствовал. Я молился, чтобы дочь подала хоть какой-нибудь признак жизни, но мне показалось, что прошла уже вечность, а она по-прежнему лежала не двигаясь. Наконец ее веки дрогнули, я услышал резкий вдох. И пронзительный крик.

К тому времени злополучная машина давно уехала. Сомневаюсь, что водитель понял, что произошло. Телефон я с собой не взял и позвонить в службу 911 не мог. Я думал броситься к ближайшему из домов, чтобы позвонить в «скорую», но не мог оставить дочь. Мысли пронеслись в голове мгновенно, я понял, что ей надо в больницу.

В больницу…

Я подхватил дочь на руки и бросился бежать, прижимая ее к себе.

Я мчался по улицам, не чувствуя ни рук, ни ног, одержимый одной-единственной целью.

Добежав до машины, я уложил Лондон на заднее сиденье. Кровь продолжала течь из рваной раны на голове, впитывалась в майку. Казалось, что ее окунули в красную краску.

Я метнулся в дом за ключами и бумажником, потом снова к машине, захлопнув входную дверь дома так, что зазвенели стекла. Прыгнув за руль, я повернул ключ и рванул с места. Покрышки взвизгнули.

На сиденье за мной Лондон не шевелилась, ее глаза были закрыты.

От выброса адреналина у меня обострились все чувства, я замечал все, что происходит вокруг, и продолжал прибавлять скорость. Пролетев мимо нескольких домов, я чуть притормозил возле знака пешехода и снова сорвался с места.

На главной дороге я обгонял машины и слева, и справа. У светофора лишь слегка притормозил, не обращая внимания на возмущенные гудки других машин.

Лондон лежала молча, не двигаясь.

Поездку, которая обычно занимала пятнадцать минут, я проделал меньше чем за семь и резко затормозил прямо перед приемным покоем «скорой». Снова подхватив дочь на руки, я внес ее в помещение, заполненное людьми.

Медсестра в приемном покое сразу поняла, что случай серьезный, и указала мне на двустворчатые двери.

В смотровой я положил дочь на стол, а через минуту медсестра вернулась с врачом.

Пока я сбивчиво объяснял, что произошло, врач приподнял Лондон веки и посветил фонариком в глаза. Действовал он уверенно и невозмутимо, коротко отдавая распоряжения сестрам.

– Наверное, она без сознания, – чувствуя себя беспомощным, выпалил я, на что врач резким тоном принялся сыпать медицинскими терминами, о которых я не имел понятия. Кровь с лица Лондон стерли, ее запястье осмотрели.

– Что с ней? – наконец спросил я.

– Ей нужна томография, – ответил он, – но сначала надо остановить кровотечение. – Как в замедленной съемке сестра старательно вытерла лицо Лондон антисептической салфеткой, и я увидел, что у нее над бровью рана длиной полдюйма. – Мы можем наложить швы, но я бы порекомендовал обратиться к пластическому хирургу, чтобы сделать шрам как можно менее заметным. Если вы не знаете, к кому обратиться, я посмотрю, кто из врачей сейчас свободен.

Мой новый клиент.

Я назвал фамилию хирурга, и врач кивнул.

– Отличный специалист, – подтвердил он, повернувшись к одной из сестер. – Выясните, сможет ли он заняться пациенткой. Если нет, узнайте, кто сейчас дежурит.

Еще две медсестры привезли каталку, Лондон пошевелилась и заплакала. Я сразу подбежал, зашептал утешения, но ее взгляд по-прежнему был мутным. Все случилось так быстро…

Пока врач спокойным тоном расспрашивал ее, я думал только о том, что это я уговорил ее съехать с горки.

Что же я за отец?

Каким надо быть идиотом, чтобы подвергнуть ребенка такому риску?

Когда врач обернулся ко мне, мне показалось, что и он задается теми же вопросами. Я увидел, как рану на голове моей дочери накрывают марлевым тампоном и перевязывают.

– Мы заберем ее, – сообщил врач. Не дожидаясь моего ответа, Лондон увезли из смотровой.


Я заполнил бумаги для страховой компании и позвонил Мардж с больничного телефона. Она согласилась заехать ко мне домой и захватить мой сотовый, а потом встретиться со мной в больнице, вдобавок пообещала связаться с Лиз и родителями.

Я сидел в приемной и впервые за долгие годы молился, чтобы моя девочка поправилась, и ненавидел себя за то, что натворил.

Мой отец подоспел первым – он работал в нескольких кварталах от больницы. Выслушав меня, он без каких-либо утешений молча сел рядом. Точнее, рухнул на соседний стул. Он закрыл глаза, а когда наконец открыл их, то постарался не встречаться со мной взглядом.

Только тогда я понял, что он перепуган не меньше моего.

Следующей приехала Лиз, затем моя мама и, наконец, бледная как простыня Мардж. Мама плакала. Лиз сложила руки в замок, словно молилась. Мардж, закашлявшись, схватилась за свой ингалятор.

Отец нарушил молчание:

– С ней все будет в порядке.

Ему просто хотелось верить в благополучный исход.


Мой клиент, пластический хирург, прибыл вскоре после моих родных.

– Спасибо, что приехали, – заговорил я. – Вы не представляете, как много это значит для меня.

– Не стоит благодарить. У меня тоже есть дети, я вас понимаю. Сейчас посмотрим, что можно сделать.

И он исчез за двустворчатыми дверями.


Мы ждали.

Ждали в мучительной неизвестности.

Наконец врачи вышли к нам.

Я попытался разгадать выражения их лиц, но не смог, а они предложили нам проследовать за ними. Впустив нас в один из кабинетов, они вошли следом и закрыли дверь.

– Я практически уверен, что с девочкой все будет в порядке, – без предисловий объявил врач из «скорой». – На томограмме нет никаких признаков субдуральных гематом или других повреждений мозга. Лондон сейчас полностью в сознании и способна отвечать на вопросы. Она понимает, где находится и что с ней случилось. Это хорошие признаки.

Я выдохнул.

– Но поскольку она некоторое время пробыла без сознания, до утра мы оставим ее в больнице и понаблюдаем за ней. Чтобы перестраховаться. В отдельных случаях отеки развиваются со временем, но думаю, этого можно не опасаться. Мы хотим убедиться, что все в порядке. И конечно, в ближайшие несколько дней ей следует вести себя как можно осторожнее. В школу она сможет пойти уже в среду, но от какой бы то ни было физической активности следует воздержаться как минимум на неделю.

– А что с раной у нее на голове?

Ответил мой клиент:

– Рана чистая. Я наложил внутренний и наружный швы. Небольшой шрам будет заметен несколько лет, но со временем исчезнет.

Я кивнул.

– А рука?

– Запястье, – поправил врач из «скорой». – Судя по снимкам, перелома нет, но отек настолько сильный, что у нас возникли сомнения. Запястье состоит из нескольких мелких костей, поэтому пока мы не можем определить, повреждена ли какая-нибудь из них. Пока мы считаем, что это сильный вывих. Вам придется привезти ее на рентген еще раз через неделю или две. А до тех пор она будет носить лонгет.

Без сознания. Шрам. Вывих запястья или еще хуже. Я был опустошен.

– Можно с ней увидеться?

– Конечно, – кивнул врач. – Сейчас ей накладывают лонгет на запястье, потом перевезут в палату. Придется немного подождать. В общем и целом ей повезло. Хорошо, что она была в шлеме. Все могло кончиться гораздо плачевнее.