– Привел вам нового музыканта, пап, – говорит Клинт, показывая на Брэндона.

– Грег с Тоддом уже почти готовы играть, – отвечает ему папа. – Почему бы вам не присесть и не отдохнуть пару минут? Любая закуска за счет заведения.

Еда, однако, совершенно Брэндона не интересует. Он проскальзывает к крошечной сцене и показывает на место за микрофонами.

– Вот тут! – вопит он. – Мой усилитель как раз поместится!

Он стучит по тарелкам фирмы Zildjian, и им на выручку тут же прибегает владелец установки: крепкого вида парень в бейсболке с эмблемой пива Corona.

– Кто это здесь? – вопит он, выбегая из теней.

– Эта прекрасная леди – его агент? – шутит отец Клинта, а Брэндон жмет руку ударнику.

– Челси Кейс, баскетболистка. Помнишь, я тебе вчера вечером рассказывал?

– Джин Морган. Отец, о котором, я уверен, Клинт еще не сказал ни слова. – Он подмигивает мне.

Морган, думаю я, бросая украдкой взгляд на Клинта. Клинт Морган. Имя, как из любовного романа. Или, может, мыльной оперы. Мужественный и суровый Клинт Морган. Клинт Морган, герой-любовник с американского киноэкрана. Мне-то это, конечно, безразлично. Гейб Гейб Гейб Гейб…

– Вы, ребят, лучше выберите столик, пока остались свободные, – говорит Джин. – Сегодня много посетителей.

За спиной Джина к Брэндону с барабанщиком присоединяется еще один паренек. Ударник, похоже, увлеченно слушает Брэндона; впрочем, может, он просто заворожен энтузиазмом моего брата. Второй, однако, проскальзывает на стул перед микрофоном и пристально наблюдает за мной с Клинтом. Сомневаюсь, что он вообще заметил проникновение Брэндона в группу.

– Грег и Тодд? – спрашиваю я, кивая на сцену.

– Угу, – отвечает Клинт. – Тодд – тот, который в шапке.

Худощавый – Грег – машет нам со сцены.

Клинт подталкивает меня к кухне, где стоит женщина с длинными темными косами. Она зажала телефонную трубку между ухом и плечом и быстро записывает заказ навынос. Повесив трубку, она шлепает Клинта по руке – тот засунул пальцы в тарелку со шкварчащими луковыми кольцами.

– А ну убрал отсюда свои грязные лапы! Это для седьмого столика, только что приготовила.

– Они чистые, мам, – протестует Клинт.

– Ага, чистые, как рыба, – ворчит она добродушно.

Эта сцена напоминает мне о доме. Боже мой! Мама у дальней стены, папа у кассы. Это все так знакомо, что я, похоже, даже захихикала.

Мама Клинта впервые поворачивается ко мне и разглядывает так пристально, словно я обклеена газетами и она ищет прогноз погоды.

– Челси Кейс, гениальная рыбачка, – объявляет Клинт, складывая на тарелке гору из кукурузных оладий.

– Челси? Та самая Челси? – Уголки ее губ растягивает довольная улыбка. Так Царапка иногда тянет меня за ногу, призывая поиграть. – Сесилия Морган, – говорит мама Клинта, тыча себя в грудь. – Гениальная повариха.

Она прикусывает верхнюю губу.

Когда ей кажется, что я не вижу, она многозначительно смотрит на Клинта типичным мамским взглядом «а-я-все-знаю». Хлопает его по плечу.

– Не думала, что вы двое пойдете куда-нибудь сегодня вечером, – говорит она. – То есть не думала, что пойдете вместе в ресторан.

Клинт хмурится и так отчаянно трясет головой, что у меня от одного взгляда на него заныли шейные мышцы.

– Я просто хотела сказать… – оправдывается Сесилия.

– Нет, ты вынюхивала, – говорит Клинт. – Мы хотели отпраздновать отличное начало каникул Челси. А еще брат у нее занимается музыкой. Вот и все. Нечего тут играть в детектива.

Мне очень странно наблюдать за этим началом семейной ссоры. Особенно если учесть, что я почти не знакома с Клинтом, но при этом, похоже, являюсь причиной этой ссоры.

– Я… У меня есть парень, – выпаливаю я, как идиотка. – Гейб. Он мой парень.

Клинт бросает на меня хмурый взгляд, и на лице у него написано такое недоверие и раздражение, что я не просто краснею – меня мгновенно заливает волной краски.

– Похоже, Клинт уже определился с твоим ужином, – говорит Сесилия и закатывает глаза, глядя, как Клинт выстраивает на тарелке горы из самой разной еды, которую выхватывает со сковородок. – Это его коронное блюдо. Надеюсь, ты любишь закусывать барбекю жареной рыбой. Если захочешь чего-нибудь еще, просто стукни его по голове.

Я благодарна ей за эту беззаботную болтовню; она, как пожимание плечами, дает понять, что ничего серьезного не случилось. Но когда звонит телефон и она говорит: «Ни минуты покоя», я вся сжимаюсь внутри. Получается, она оставляет меня наедине с Клинтом – а я только что ужасно его обидела.

Но ведь я на самом деле даже не думала, что он клеится ко мне. Я просто пыталась ему помочь. Мне показалось, он не хотел, чтобы его мама подумала, будто между нами завязывается какая-то интрижка. Мог бы и поблагодарить.

– Пойдем, – рычит Клинт, подхватывая тарелки с ужином.

Я иду за ним из кухни в зал. Похоже, что Клинт сам – местная знаменитость. Когда он проходит мимо, глаза гостей не просто блестят, а прямо-таки освещаются огнем восторга. Наверное, это из-за того, что его родители содержат самый популярный ресторан в Бодетте.

Кензи сидит за столиком рядом с крохотной платформой, исполняющей роль сцены. Брэндон, судя по всему, убедил друзей Клинта взять его в группу, и они с Грегом пыхтят над усилителем. «Маршалл» заполняет сцену практически целиком; точь-в-точь игрок в регби на детском стульчике.

Тодд отошел от своей установки и склоняется к Кензи. Из кожи вон лезет, чтобы она обратила на него внимание. Сама же Кензи неотрывно следит за Клинтом, который пробирается между столами. Клинт, судя по всему, этого не замечает.

Стены из красного кирпича выполняют роль фотоальбомов: они все завешены черно-белыми снимками начала двадцатого века из жизни Бодеттского банка. Женщины с пучками и в таких длинных юбках, что подолами можно мести полы. Лица кассиров скрываются за старомодными козырьками. Рядом с запасным выходом, однако, сценки из жизни банка сменяются хоккеем. Крытые арены; трибуны ломятся от болельщиков. Игры на озере; по берегам растут сосны. Ветки тянутся вверх, как кулаки в победном жесте.

Совсем рядом с дверью висит рамка: мальчишеское лицо крупным планом. Темные волосы прилипли ко лбу и свисают на глаза; сияет белозубая улыбка. Щитки на плечах, на заднем фоне – каток. Сомнений нет: это Клинт. Я таращусь на фото и вспоминаю, как рисованные плакаты парили над толпой во время моей последней игры. Я перевожу взгляд на Клинта и думаю: а вдруг он тоже такая знаменитость? Клинт Морган, гордость Бодетта.

Даже держа в обеих руках по тарелке, он умудряется открыть металлическую дверь; мы ступаем на растрескавшуюся бетонную плиту. Это что-то вроде старой веранды; возможно, персонал ресторана ходит сюда покурить в перерывах. Веранду окаймляют пара кованых стульев и заросли сорняков; ранние светлячки уже начали танцевать над тщедушными стебельками. Они похожи на одиноких мальчишек, которые ищут что-нибудь красивое и блестящее, что бы могло их ослепить. Любовники, ищущие, кого бы полюбить.

Клинт ставит тарелки на старый столик – из тех, какие обычно убирают на задний двор, – и берется за ржавый стул. Я шагаю к столу, но внезапно останавливаюсь: я понимаю, что за мной следит кто-то ужасно высокий.

Вернее, что-то ужасно высокое. Оно нависает над дальним концом веранды. Деревянный столб, оранжевое металлическое кольцо, грязно-белый щиток. Потрепанные, замусоленные обрывки сгнившей сетки свисают с кольца. Сердце колотится у меня в ушах в ритме мяча, ударяющегося по бетонному полу.

– Что это? – спрашиваю я и кладу руку на бедро – как раз над металлической пластиной.

– Что, уже не узнаешь? – спрашивает в ответ Клинт.

Я запинаюсь, не находя, что ответить, а он отступает обратно в здание.

И вот я стою тут одна и моргаю, глядя на громадное чудовище, разрезающее теплое сияние сумерек и кидающее на мое лицо холодную тень. Я закрываю глаза, зажмуриваю веки, как во время особенно кровавой сцены в ужастике.

Когда я размыкаю ресницы, кольцо все еще угрожающе нависает надо мной. Страшная сцена еще не закончилась.

В ресторане начинает играть музыка. Бас-гитара Брэндона громыхает, вибрируя сквозь кирпичные стены, и сочится в теплоту раннего вечера. А это кольцо продолжает отбрасывать тень на все, что я потеряла.

Внезапно я чувствую сильный голод, однако мне нужен не ужин, а избавление. Билет в мир, где мне не пришлось бы постоянно ощущать груз своего прошлого.

Моей руки касается что-то холодное и влажное. Когда я поворачиваюсь, лицо Клинта загораживает не только кирпичную стену ресторана, но и весь миннесотский пейзаж.

Он так близко, что я почти ощущаю запах летнего солнца на его коже. Он так близко, что его губы только в паре сантиметров от моих. Если я чуть-чуть наклонюсь вперед, они соприкоснутся. Если я сделаю вид, что падаю, то смогу попробовать его на вкус…

– Вот, – говорит он, выхватывая меня из пучины мыслей и снова касается моего предплечья заиндевевшей кружкой. Вторую он держит в другой руке.

Я встряхиваю головой. Что с тобой не так, Челси? Почему ты думаешь о губах какого-то постороннего парня, когда Гейб дожидается тебя дома? Тебе никогда такое и в голову не приходило. Никогда.

Наверно, мне просто надо присесть, но я отчего-то стою, застыв. Лицо Клинта так близко, что я могу разглядеть тени от ресниц на щеках.

– Папиного изготовления? – спрашиваю я, только для того, чтобы что-нибудь сказать, и опускаю взгляд на белую пену.

Клинт прикладывает палец к губам и шикает на меня.

– Он меня прикончит, если узнает, что я их взял, – признается он.

Я киваю, соглашаясь молчать, и он поднимает свою кружку.

– За что пьем?

– За твой улов, конечно. Первое место нужно отпраздновать.

Я стукаюсь о его кружку своей и прихлебываю. На моем языке остается легкий малиновый привкус, похожий на новую любовь: яркая сладость нового чувства, приправленная кислотой сомнений.

Мой взгляд спускается на мускулистые руки Клинта, на выпирающие из-под шорт икры.

– Ты спортсмен, – говорю я.

Его лицо становится мрачным, как самое горькое поражение.

– Нет.

– Да точно. «Первое место нужно отпраздновать»? А все эти фотографии в ресторане. Сплошной хоккей.

– Нет, – говорит Клинт, будто собаку дрессирует. Нет, которое на самом деле значит «Заткнись. Слушай мою команду».

Не сказать чтобы мне нравилось, когда мне приказывают. Но в голосе Клинта звучит что-то другое. Печальная нотка, которая заставляет меня передумать.

Между нами ледяной глыбой застывает молчание. Но мне хочется смотреть на Клинта напрямую, а не сквозь плотный слой грубого холода. Я начинаю лепетать, забрасывая его вопросами, как подающий игрок с завязанными глазами бросал бы мячи.

– Ты заметил, пока был внутри, как восхитительно он двигается? Ну, Брэндон? – спрашиваю я.

Мой брат не просто покачивается, когда играет на басу; он в буквальном смысле слова кидается из стороны в сторону, выворачивая ноги, словно в него вселились духи всех давно почивших панк-музыкантов, когда-либо надевавших шипованный ремень для гитары.

– Да уж, это он от души, – соглашается Клинт.

– Ну, а то. Сегодня, наверно, он еще спокойный, потому что поет.

Клинт наконец улыбается:

– Если это называется спокойным… – Он замолкает и качает головой. – Хотя, знаешь, если серьезно, он и правда меня удивил. Отлично играет. И голос не плохой.

– Для такого зубрилы? – заканчиваю я его фразу, не подумав. Тон у меня такой, будто моего младшего братишку обидели. Глыба льда между нами тут же вырастает в огромный айсберг.

У всей этой сцены есть какая-то странная подоплека. Дело не только в этом холоде… Похоже, отношения между нами уже испортились. Будто нам обоим есть что прощать друг другу, что совершенно нелепо. Мы же только познакомились.

– Я не это имел в виду… он не… – пытается извиниться Клинт.

– Я знаю, – машу я рукой и сажусь за обшарпанный столик. – Забудь. Наверное, мы просто проголодались.

Коронное блюдо Клинта, сказала его мама. Сомневаюсь, чтобы кому-нибудь еще пришло в голову сочетать все эти продукты: луковые кольца, жареные креветки, ребрышки-барбекю, тушеная фасоль, капустный салат, свежий хлеб. И соленые огурцы. Огурцы заполняют собой все свободное пространство на тарелке, раскрашивая ее зелеными пятнышками. Я кладу в рот креветку в кукурузной панировке, но меня немного тошнит. Дело не в кулинарных способностях мамы Клинта; она-то как раз отличный повар. Но от нервов у меня пропадает аппетит. А присутствие Клинта вселяет в меня настоящую панику. Я даже во время экзаменов так не переживала.

Вдобавок к этому рядом с рестораном явно находится какое-то болото. С веранды его не видно, потому что оно загорожено пролеском, какие растут рядом с нашим городом вдоль шоссе. Но я уверена, что от наших ржавых стульев рукой подать до какой-то речушки, ручья или одного из десяти тысяч озер Миннесоты. В общем, дело в том, что я чувствую этот мерзкий летний запах, будто водоем вспотел от жары. Я всасываю воздух большими глотками, пытаясь успокоиться, и гнилостный запах перемешивается со вкусом пищи у меня во рту. Горечь, как от забытого дня рождения.