Холли Шиндлер - Две недели до любви

Я говорю так быстро, что мои оправдания нагромождаются одно на другое, как игроки в американский футбол, и вот уже одного не разглядишь за другим в общей свалке.

Я снова прикасаюсь к губам. Знаю, что это выдает меня с головой, как и умоляющее выражение глаз: я прошу Брэндона ничего больше не говорить. Но он мой маленький братишка, а уж если братья чего-то не умеют, так это держать язык за зубами.

– Так в чем дело, Челс, – начинает он.

Я топаю ногой об пол и шикаю на него.

– Ты что…

– Я ничего, понял? Он мой… мы просто… потому что… байдарки…

Как я ни стараюсь, оправдания мои звучат жалко. Знаете, бывает, когда трясешь пустую бутылку от шампуня, давишь на нее изо всех сил, а получаешь только пару пенно-водянистых капель.

– Да будто ты тут живешь отшельником, – говорю я. – Гуляешь вовсю. Я вообще-то на каникулах, дурашка.

– На каникулах… отдыхаешь от Гейба то есть?

– Брэнд, – шиплю я.

– Мне это все не нравится, Челс. Гейб ведь прошел с тобой через все вот это, знаешь ли. Он не бросил тебя после несчастного случая. А ты…

– А я позвоню ему завтра.

– Ну уж нет, – рявкает Брэндон. – Ты ведь ему и позже звонила. Я-то знаю, как вы… раньше… дома.

– У нас с Гейбом нет никаких «раньше».

– Ну вот и докажи это.

– Тут не ловит сеть, – рычу я.

– И ты думаешь, что в офисе тебе придется пробиваться с боем через толпы желающих позвонить? Сейчас там никого…

– Чего ты пристал? Я позвоню ему, когда захочу.

Но Брэндон трясет головой и кричит в ответ:

– Сейчас там совсем тихо. Почему бы тебе не поговорить со своим парнем в тишине?

– Что-то случилось?

Я вздрагиваю и поднимаю взгляд: в дверях стоит папа. Черный силуэт, какие я видела в полицейских шоу. Мишени, по которым тренируются стрелять.

Но сейчас мне кажется, что весь мир целится только в меня.

Тодд отшатывается назад и ударяется плечом о корпус грузовика.

– Хренов Морган, – кричит Грег, отталкивая меня от Тодда. Я спотыкаюсь. – Слушай, это уже надоедает. Думаешь, мы не потеряли никого, тупая ты скотина?

Он снова толкает меня. Я уже утратил равновесие, ноги у меня заплетаются, и я падаю – дорогими джинсами сажусь прямо в лужу.

– Не так, как я! – кричу я.

– Да я не о Рози. Я о моем друге, – говорит Грег, нависая надо мной. – Ты здесь, но тебя будто нет. Ты прячешься в учебниках, в этих сраных двадцати работах. И мне это надоело! – Он пинает меня по ноге, а потом наклоняется вперед и хватает меня за воротник рубашки. – Хочешь, чтобы я выбил из тебя эту дурь? Я ведь могу, Морган. И мне это понравится. Дай только повод.

Он стоит ко мне вплотную. Пальцы свободной руки сжаты в кулак.

Наконец я поворачиваю плечо и отрываю его руку от рубашки.

– Козел, – бросаю я, поднимаясь и отряхивая грязь с джинсов.

Тодд все еще двигает челюстью, проверяя, все ли с ней в порядке.

– У нас в багажнике шесть банок пива. Мы едем на озеро, – сообщает Грег. – Поедешь с нами, нет?

Я еще не вполне успокоился, но один взгляд на Тоддово лицо (там, где я ударил его, разлилось багровое пятно) – и мне становится его жаль. Не понимаю, чего я так на него взъелся. Почему я так злюсь на все это: на то, что Челси сказала маме про своего бойфренда, на то, что Кензи флиртует со мной, на то, что Тодд строит догадки…

– М-да, след неслабый останется, – говорит Тодд, опускаясь на корточки, чтобы посмотреть на свое лицо в боковое зеркало.

– Ой, да ладно, – отмахивается Грег. – С твоим-то лицом хуже уже не будет.

– Что, сочувствия я сегодня не дождусь? – спрашивает Тодд. – Ну ладно, уверен, какая-нибудь смазливая девчонка в «Заводи» меня бы пожалела.

– Никакой «Заводи». Не сегодня, – отвечает Грег. – Веди машину.

Я трясу головой и забираюсь обратно в свой грузовик. В лунном свете я следую за «шевроле», уже заранее чувствуя на языке металлический вкус баночного пива.

– Нет, – огрызаюсь я на папу. – Ничего не случилось.

Брэндон тянется к моему телефону и груде бумажных сообщений, но я яростно выхватываю их у него из рук и случайно царапаю его.

– Эй! – пищит он.

– Челси, – с упреком говорит папа, – что с тобой происходит?

– Мне нужно позвонить по телефону, – рычу я сквозь зубы, злобно уставившись на Брэндона.

– Ты там от счастья не скончайся только, Челс, – бормочет Брэндон. – Подумаешь, какой-то там бойфренд.

– Позвонить по телефону, – повторяет папа, не слушая Брэндона. – В такую поздноту. До завтра не подождет?

– Нет, до завтра не подождет. – Мой гнев, так долго сдерживаемый, до последней капли изливается в этих словах. – Да и какое тебе дело?

Внезапно оказывается, что я говорю совсем не о телефоне. Я говорю о последних месяцах. О том, как я целыми ночами крутила у себя в комнате эту вшивую пленку… в том числе потому, что мне до боли хотелось вспомнить, каково это – когда папа болел за меня.

Он делает шаг вперед, освещенный лунным светом; руки у него сложены на груди.

– Я не понимаю тебя, Челси. Со времени твоей травмы я старался дать тебе время, не наседать на тебя. Пытался находить тебе оправдания. У тебя было множество причин тосковать. Но теперь… теперь я просто перестал тебя понимать, Челс. То, как ты огрызаешься…

– Это я-то огрызаюсь?

– Да, огрызаешься. Вот сейчас на Брэндона, например. И вечно киснешь…

– ЧТО я делаю?

– Ты совсем раскисла, Челси. В прошлом ты бы нашла способ… хоть какой-то… продолжать.

– Что?! – Голос мой срывается на рев. – Я не бросала баскетбол! Его у меня отняли!

– Я тебя совсем не узнаю теперь, – говорит папа и берет Брэндона за руку. Можно подумать, я ему плюсну размозжила или что-то в этом роде.

У меня больше нет сил находиться с ними в одной комнате. Я несусь из коттеджа на крыльцо… Готова поклясться, тут еще пахнет поцелуем, который мы разделили с Клинтом. Запах сильный, как от маминых пирожных с белым шоколадом; в воздухе разливается горячая сладость. Я нарушила свою строгую диету и проглотила целый поднос этих пирожных. Меня одолевает чувство вины.

От этого мне тоже придется сбежать – от мыслей о поцелуях с Клинтом. В прохладном лунном свете я лечу к главному зданию.

И останавливаюсь у самой двери, обливаясь слезами. Нет, так с Гейбом я разговаривать не смогу. Хотя, может, Брэндон это все неспроста. Может, Гейб больше будет меня подозревать, если я не отвечу на его звонок. Вернее, на звонки – судя по сообщениям, их было около сотни.

Я толкаю дверь и вышвыриваю комок его посланий в мусорку. Вытираю лицо, достаю несколько монеток из кошелька и кидаю в телефонный аппарат. Слышу гудки с той стороны и молюсь о том, чтобы меня сбросило на автоответчик.

– Эй, солнышко, – голос Гейба звучит удивленно. – Я уж и не думал, что услышу тебя. Где ты… То есть, что у тебя нового?

Гейб Росс, ты как целлофановый пакетик. Я вижу тебя насквозь.

– Была на дне рождения, – бормочу я.

Гейб тихо смеется:

– Мне бы тоже хотелось.

Стыд заполняет меня целиком. Начинает с пяток, карабкается по коленкам, добирается до шеи и лица…

– Спасибо за подарок, – говорит Гейб.

Я убираю телефон от лица и шепотом посылаю себя ко всем чертям. Ты скотина, Челси Кейс. Скотина. И в моей голове возникает образ мычащей коровы.

Хорошо хоть я успела, перед тем как уехать из города, оставила подарок для Гейба у его мамы. Но прошло чуть больше недели, какой-то жалкой недели, а я уже совершила непростительный проступок. Я забыла позвонить Гейбу и поздравить его с днем рождения. И в этом тупом письме, которое отправила сегодня утром, тоже не поздравила.

Но это, подумать только, даже не самое плохое. Это даже и близко не самое плохое. Я подношу руки ко рту. Закрыв глаза, я чувствую рядом Клинта. Его губы притягивают меня; всю меня, не только мой рот. Я тянусь к нему ногами, руками. Я обвилась вокруг него на короткий миг перед тем, как соскользнуть вниз, наступить обеими ногами на землю. Кто так поступает?! А сам Клинт! Он ведь знает, что у меня есть парень. Что он обо мне теперь подумает?

Что, если он больше не захочет со мной тренироваться? Как я объясню это папе? Он сразу подумает, что я опять бросаю дело на полпути…

А если Клинт не захочет со мной работать, это ведь только подтвердит подозрения Брэндона? Это будет доказательством, которое он ищет? Брэндон решит поддержать друга и выдаст свои подозрения Гейбу? Я не хочу терять Гейба… Терять это приятное ощущение, когда я беру его за руку. Терять те мечты, которые всплывают в моем воображении, когда я смотрю в травянистую зелень его глаз.

Вечер сегодня выдался – хуже некуда.

– Ты победила, – бормочет Гейб. – Теперь ты опережаешь меня на один подарок.

Ошибочка, думаю я, чувствуя, как меня обдает новой волной вины. Хуже есть куда.

– Но это ведь не звезда, – говорю я.

– Символ бесконечности – это еще лучше, чем звезда, – протестует Гейб. У меня болезненно сжимается сердце. Оно такое крошечное, такое отчаянное, что легко может затеряться в грудной клетке.

– Я купила подарок после выпускного, – негромко говорю я, изо всех сил сжимая руку, которой держу трубку. Я вспоминаю черное титановое кольцо с небрежной перевернутой восьмеркой. – После того, как ты нарисовал этот символ на моем плече…

– Когда всходило солнце, – заканчивает за меня Гейб. – Я сразу об этом подумал, как только увидел твой подарок.

Язык у меня расплавился от жара. Я забыла, как говорить. Пожалуйста, Гейб, не заподозри ничего.

– У тебя все хорошо? – спрашивает он. – Ты как-то странно разговариваешь.

– Да, все в порядке. Мой телефон тут еле ловит, поэтому я звоню со старого таксофона. Вот… Я вот поэтому не ношу с собой мобильный. И не звонила поэтому.

– Ага, ты же уже написала об этом в письме. Но мне так хотелось поговорить со своей девочкой в день рожден ия. Как получил твой подарок, так и ношу его, не снимая.

Я так благодарна ему за то, что он сменил тему и мне больше не нужно придумывать жалких оправданий.

– Знаешь, такая ностальгия сегодня накатила, – продолжает он. – Откопал старую фотку. Ну, помнишь, Брэндон сфотографировал нас в вечер нашего первого свидания. Помнишь ведь? Наверное, это прозвучит глупо, но мы так смотрим друг на друга на этом фото, будто уже тогда, в первый же вечер, знали, что в наших жизнях произошло что-то особенное.

Эмм… Моя благодарность испаряется. Я чувствую, как отпечаток губ Клинта сияет на мне, как люминесцентная краска. В глазах у меня пощипывает, и я знаю, что надо закончить разговор, пока я не сказала чего-нибудь совсем уж тупого.

– У тебя усталый голос… я это… оставлю тебя в покое… ты, наверно, много работаешь.

– Ага. Но я просто не мог не услышать свою девочку в день рождения. Люблю тебя, Челс.

– Я… Я буду звонить чаще. Обещаю. Мы тут на курорте все звоним по одному таксофону, и вот… И я… С днем рождения, Гейб.

Я выпаливаю это одним предложением и вешаю трубку. Наверное, сейчас у меня вид, будто я тонула и только-только выплыла на поверхность.

Я спешу на улицу и волочусь обратно к четвертому коттеджу. Внезапно до меня доходит: впервые за все наше время вместе я не закончила разговор с Гейбом признанием в любви.

А заметил ли Гейб?

Боже. Надеюсь, что нет.

– Ну ладно, байдарки тебе нельзя. А каяк? – предлагаю я делано-жизнерадостным тоном. Правильно, Клинт. Просто притворись, что ничего не было. – Никаких тяжелых нагрузок, только гребля.

Но на самом деле в моем мозгу раз за разом прокручивается вся сцена: коттедж номер четыре, открытая дверь моего грузовика, тело Челси, прижатое к моему. Как подпрыгнуло у меня сердце, когда я ощутил ее губы на своих. И как дьявол нашептывал мне: отвези ее к озеру, где вечно цветут лилии и редкие венерины башмачки и где расцветает летняя любовь.

– Хорошо прорабатывает глубокие мышцы, – сообщаю я, пытаясь не слушать дьявола, что сидит у меня на плече. Он знает, что от одного взгляда на Челси все мое тело гудит. – Ну, гребля.

Река Рейни течет неспешно, едва движется. Мы стоим в десятке сантиметров от воды. Те, кому повезло больше, поехали сплавляться на порогах Клементсон. Тот участок реки гораздо интереснее. Но, конечно, стоило мне предложить это Челси, как она тут же затрясла головой.

А теперь мне придется провести целый день, сплавляясь по спокойным речным водам… да уж, так себе приключение. Только и останется, что смотреть на Челси, снова и снова удивляясь, какая же она хорошенькая.

– Одного весла может быть достаточно, – улыбается она.