Холли Шиндлер - Две недели до любви

Я поворачиваюсь и кладу руку ему на грудь. От него исходит такой жар летнего дня, что прикоснуться к нему – все равно что зайти в озеро, раскрыть ладонь и поймать ослепительный солнечный зайчик, какие пляшут в полдень на воде.

– Да уж, днем явно было жарко, – замечаю я.

Я поднимаю на него взгляд, и теперь мы стоим так близко, что наши ресницы почти соприкасаются.

Он целует меня. Нежно. Таким поцелуем, который ничего не требует в ответ. И именно поэтому я чувствую себя сейчас такой свободной. Поклясться готова: за эти последние дни с Клинтом мой страх превратился в ржавые кандалы с расшатавшимся замком. Того и гляди развалится. Чем дольше длится наш поцелуй, тем больше ослабевают оковы страха, пока наконец совсем не спадают. Я хочу вся отдаться в этом поцелуе. Отдаться Клинту.

– Ты весь горишь, – говорю я, когда наши губы наконец расстаются.

– Все хорошо.

Он пробегает рукой мне по спине, и через футболку меня обдает волной жара.

– Как насчет охладиться сначала? – спрашиваю я.

– В смысле пойти поплавать?

– В смысле сходить в душ.

Клинт кивает.

– Хорошо. Я не против окатиться из шланга. Только покажи, где…

Я веду его по коридору в ванную, единственную на всех членов семьи. Надеюсь, что там не совсем уж бардак.

Я щелкаю выключателем. Брэндон не убрал гель для волос и крем от прыщей, но, по крайней мере, мама повесила полотенца на место.

Я закрываю дверь, показывая Клинту, что не собираюсь никуда уходить.

– Челс, – качает он головой.

Я снова его целую. Так же, как он сам целовал меня только что, не претендуя ни на что, кроме одной секунды его времени. Этим поцелуем я говорю ему, что мне больше ничего не нужно и что я уверена, что мне нужно именно это. Единственное, что осталось чистым, неиспорченным, совершенным, – это ощущение от его близости.

Клинт снимает красную бейсболку и кидает на пол. Я тяну ему футболку через голову, а Клинт обнимает меня и расстегивает мне лифчик. Смотрит на меня, словно спрашивая, можно ли продолжать.

Где-то глубоко внутри меня та Челси, которой я стала после несчастного случая, складывает руки на груди и постукивает ногой по полу. Она повторяет одно и то же слово, сердито хмурясь. Я читаю по губам и догадываюсь, что она кричит: Гейб, Гейб, Гейб!

Но я выключаю звук: ее губы двигаются, но я ничего не слышу. Я поворачиваюсь к ней спиной. Мне так легко про нее забыть, повернуться к Клинту и тому огненному чувству, которое он во мне пробуждает.

Мы сдираем друг с друга одежду так же, как иногда чистишь от грубых листьев початки кукурузы. Клинт снимает с меня лифчик, а я расстегиваю его шорты. Затем мы принимаемся за листья потоньше и поменьше: мои трусики, его белье, моя резинка для волос, его часы.

Мы стоим, обнаженные, лицом к лицу, и изучаем друг друга сантиметр за сантиметром.

Наконец Клинт берет мое лицо в руки и целует меня.

Я толкаю его в сторону душа; когда я включаю полный напор холодной воды, наши губы все еще соприкасаются. Я подкручиваю ручку горячей, чтобы холод не так обжигал. Мы все еще целуемся, вступая под прохладный поток. Но поцелуи становятся нежнее… словно умоляют о чем-то. Пожалуйста, просят они и одновременно с этим отвечают: да.

Вода обрушивается на нас. Волосы тут же повисают пеленой, создавая между губами водяную преграду.

У Клинта такое роскошное тело. Оно гораздо прекраснее любых фантазий. Прохладный душ бессилен потушить страсть, которая сияет куда жарче, чем самое жаркое летнее солнце. Руки Клинта повсюду: на моей груди, на спине, на бедрах.

Внезапно я понимаю, к чему он прикоснулся, и хватаю его за руку. Я смотрю на свой шрам. После такого массажа душем он выглядит пугающе розовым. Свежим. Уродливым. Но Клинт распутывает наши пальцы и снова проводит рукой по линии моего шрама. Рядом с плотной мякотью его пальца шрам выглядит крошечным. И совсем исчезает под его рукой.

– Покажи мне, где твоя комната, – бормочет Клинт.

Я уже поворачиваю рукоятки, перекрывая дыхание душа, и мы голышом бежим по коридору, оставляя за собой мокрые следы.

Клинт швыряет на пол тяжелое одеяло, и мы падаем на скомканную постель. Мы похожи на океанские волны, опадающие и поднимающиеся; от наших прикосновений все вокруг становится мокрым. Я хватаю с тумбочки клатч и дергаю за молнию. Слава небесам за выпускной вечер, думаю я, вытаскивая упаковку презервативов.

Клинт тянет ее у меня из рук и открывает, надорвав. Наши рты нежно соприкасаются, и я закрываю глаза. Он шуршит чем-то рядом со мной; уверена, что натягивает презерватив.

Когда я наконец открываю глаза, он смотрит прямо на меня. Я чувствую его твердую плоть у своего бедра и горячее дыхание на шее. Я пробегаю руками по его спине легкими, как летний ветерок, пальцами.

Рядом с коттеджем ревет двигатель.

Клинт хмурится, повернув голову к окну. Когда машина затихает, он стонет:

– Да вы что, шутите…

И спрыгивает с кровати, словно у матраса выросли зубы и он пытается его укусить.

– Что? Что? – в панике спрашиваю я.

– Твои родители!

Он уже бежит из комнаты.

– Что?! – повторяю я.

Уверена, что неправильно расслышала. Этого просто не может быть…

– Быстрее! – кричит Клинт, хотя я бегу так, как не бегала с последней игры.

Он уже застегивает пуговицу шорт, когда я вламываюсь в ванную. Он натягивает футболку через голову, одновременно пытаясь передать мне мои шорты. Но они такие тесные, а ноги у меня еще не высохли, и я знаю, что застряну в них, дотянув до бедер. А уж где моя футболка, я совсем понятия не имею. Отчаявшись, я хватаю из сумки с грязным бельем концертную майку Брэндона и мешковатые шорты, в которых спала вчера ночью.

– Идем! – Клинт тащит меня за руку по коридору, и я прыгаю за ним на одной ноге.

Он хватает кружку с чаем, и мы плюхаемся на стулья в кухне, как раз когда мама открывает дверь.

– Челс? Вы тут? – Мама широко распахивает глаза за стеклами очков.

– Как-то вы жутко рано вернулись.

Я стараюсь, чтобы мой голос звучал невинно. У меня это получается так же, как натянуть джинсы на пару размеров меньше, но я все-таки очень стараюсь.

– Брэндон… это… Брэндон забыл ремень для гитары, – выдавливает из себя мама. – Он попытался играть, сидя на стуле, но так грустил, что не может танцевать… прыгать… что еще он там делает… что мы решили вернуться. Твой отец остался в «Заводи».

– Добрый вечер, миссис Кейс. – Клинт небрежно машет рукой и подносит кружку ко рту.

– А почему вы такие мокрые? – хмурясь, спрашивает мама.

– Лодка перевернулась, – отвечает Клинт. – Представляете? А мы только сели.

– Надеюсь, ты не поранилась снова?

– Нет, нет, Челси Кейс сделана из стали. В буквальном смысле слова, – пытаюсь острить я.

– А одежда у вас быстро высохла, – мама пробегает по нам глазами. Она складывает руки на груди и смотрит на меня, сощурившись.

– Я переоделась, – пожимаю я плечами.

– И я, – добавляет Клинт. – У меня была запасная одежда в багажнике. Челси любезно предложила воспользоваться вашей ванной.

А не слишком ли он вдается в подробности? Клинт так быстро глотает чай, что у него, наверное, уже мозг заледенел. Но он не подает виду и ведет себя как ни в чем не бывало.

– Можешь не спешить… – начинает мама.

– Да нет, – сообщает ей Клинт, – мне надо пойти в главное здание. Там один парень сегодня ремонтирует катера. Я попрошу его поглядеть на двигатель лодки. Грег убьет меня, если я там что-нибудь сломал.

– Значит, я все-таки смогу попасть в «Заводь», – говорю я маме, натянув улыбку.

– Ты точно не поранилась?

– Точно, точно, – настаиваю я. – Мелкое происшествие.

Вполне может быть, что это – самая огромная ложь, которую я сказала за всю жизнь. Мелкое происшествие! Я проигрываю в памяти все, что только что случилось в моей комнате.

Клинт похлопывает меня по плечу, как старого приятеля.

– Увидимся, Челс. Спасибо за чай. Ну, тогда в другой раз, ладно? – Он подмигивает мне.

Я киваю, наблюдая за тем, как он в буквальном смысле слова сматывает удочки и выходит из кухни.

– Я причешусь и оденусь поприличнее, – сообщаю я маме, когда Клинт уходит.

Я бегу по коридору. Но потом вспоминаю, что только что случилось, и ноги отказываются меня слушаться; пальцы на ногах сворачиваются от удовольствия. Когда я думаю, как близка была к тому, чтобы потерять девственность, мне кажется, что пора еще раз принять душ. На этот раз ледяной.

Я иду по тропинке за коттеджем, надеясь еще раз увидеть Челси в окно. И тут распахивается дверь.

На ней летнее платье, и я сразу вспоминаю праздник в честь Судака Уилли. Вспоминаю, как мы тогда впервые поцеловались. С расстояния голос ее звучит как колокольчики на ветру. Похоже, болтает что-то про Брэндона; до меня доносятся лишь отдельные слова.

Она стоит у минивэна и ждет, когда мама откроет ей дверь. Уверен, что она никогда еще не выглядела прекраснее, чем сейчас, в мягком вечернем свете… Потому что по тому, как она поворачивает голову к докам и тропинкам, я вижу, что она ищет меня.

Мама уже садится в машину, когда Челси наконец поворачивается настолько, чтобы заметить меня на дорожке. Она поднимает руку, будто чтобы отвести от лица прядь, и улыбается мне хитрой улыбкой. Ее рука изгибается, пальцы помахивают в мою сторону: она говорит мне до свидания, но так, чтобы ее мама не заметила.

Направляясь к главному зданию, я насвистываю. Боже, я правда издаю свист. Это так глупо, но я просто не могу остановиться. А еще помахиваю удочками так, чтобы поплавки постукивали. Такое вот сопровождение ударных.

Но как только я вижу ее, то затихаю.

Она сидит на краю пристани, свесив ноги и пристроив рядом удочку. Откинулась назад, уперевшись ладонями в доски. По груди спадают бешеные кудри.

– Я наконец решила присоединиться к тебе.

– Кензи, я ведь…

Понятия не имею, как закончить это предложение, и замолкаю, вздохнув.

– Да ничего страшного. – Она трясет головой. – Идиотская идея.

– Нет, – настаиваю я. Какой же я козел, что заставляю ее чувствовать себя неловко. – Да нет же, пойдем. Сегодня вечером я свободен. Моя группа передумала, и…

Какую же чушь я несу.

Она встает и хватается за удочку:

– Забудь. – Шаркая подошвами кроссовок, она доходит до края пристани и хлопает меня по руке. Пробежав взглядом по моим мокрым волосам, она улыбается. – Странно. Ты еще не забрался в лодку, а уже весь промок.

Она кивает в сторону «Пескаря».

А я просто смотрю на нее, не зная, что делать дальше.

– Не переживай, – со смешком говорит Кензи. – Я не выдам Эрлу ни тебя, ни твою… клиентку.

Она пальцами рисует в воздухе знак кавычек.

– Да нечего выдавать… Кензи! – кричу я.

Но она, не слушая мое вранье, удаляется в сторону главного здания.

У меня все еще кружится голова, после того как нас с Клинтом чуть не поймали вчера, когда около полудня я сталкиваюсь с ним в главном здании. Мы всего лишь делим пополам сэндвич, но наши колени соприкасаются под столом, и я готова поклясться, что весь мир начинает блистать небесно-голубым сиянием, как озерная вода под солнцем.

Из двери с табличкой «Офис» появляется Кензи. Та самая девушка, которая возникла из пустоты на фестивале Судака Уилли и сообщила мне, что Клинт никогда в меня не влюбится. Она так злобно смотрит на нас с Клинтом, словно мы два первокурсника, слишком ярко выражающих свои чувства на публике.

Я смотрю на Клинта. А вдруг все уже правда догадались?

Но моя тревога вскоре рассеивается: мы заканчиваем есть, и я больше не в состоянии думать. Все мои мысли заняты одним роскошным, сногсшибательно прекрасным мужчиной, который толкает меня в дверь с надписью: «Только для персонала». Потом он прижимает меня спиной к стене и целует, глубоко и страстно.

Ха-ха и еще раз ха, говорю я мысленно этой Кензи. Клинт немножко отстраняется, а потом снова целует меня.

– Увидимся вечером? – спрашивает он, когда до меня начинает доноситься шум курорта; вернее, нет – шум всего внешнего мира.

Мне придется сильно постараться, чтобы придумать какую-то правдоподобную причину, чтобы увидеться с Клинтом поздно вечером. Но мне наплевать. Теперь я могу написать целое руководство о том, как научиться врать. Я киваю; от его поцелуев голова моя кружится все сильнее.

– А когда я поведу группу смотреть на орхидеи днем, ты ведь тоже пойдешь? – бормочет он, уткнувшись мне в шею.

Да, да, да, куда угодно. Я куда угодно за тобой пойду.

Мы выходим в узкий коридор, который ведет к комнате отдыха. Я выпускаю его руку из своей, и мы с крайне невинным видом выходим в вестибюль.