У них есть то, чего у нее не будет никогда. Чего ей никто никогда не предложит.

Потому что они здесь — свои. Свои в этом аристократическом мире, где деньги, титулы, история и происхождение ценятся превыше всего остального.

Джулиана взяла из вазы длинное перо, должно быть, окрашенное, так как она никогда не видела таких больших иссиня-черных перьев. Она не могла представить, какой же должна быть птица, которой принадлежало это перо. Когда же провела по нему пальцами, перо поймало солнечный свет, струящийся в окно, и сразу стало понятно, что оно натуральное. И потрясающе красивое. В ярком дневном свете перо совсем не казалось черным. Оно переливалось массой оттенков — синего, фиолетового и красного, настолько темных, что они создавали иллюзию черноты. Цвет делал перо живым.

— Эгрет.

Это слово, произнесенное модисткой, вывело Джулиану из задумчивости.

— Что? — пробормотала она.

Мадам Эбер с улыбкой проговорила:

— Перо, которое вы держите, оно от цапли.

Джулиана покачала головой.

— Я думала, что цапли белые…

— Бывают и черные.

Девушка взглянула на перо.

— Цвет просто потрясающий!

— Редкие вещи обычно такими и бывают, — отозвалась портниха, поднимая большую черную раму с разнообразными образцами кружев. — Прошу прощения, у меня там герцогиня, которая требует показать ей кружево.

Неприязнь, прозвучавшая в голосе портнихи, удивила Джулиану. Не может быть, чтобы француженка так дурно отзывалась при ней о Марианне…

— Если бы французы быстрее пошевеливались, Наполеон, возможно, и не проиграл бы войну, — раздался женский голос, полный презрения.

Джулиана тут же обернулась. В десяти шагах от нее стояла герцогиня Лейтон. И трудно было поверить, что эта женщина, изящная, темноволосая и бледная, произвела на свет златоволосого гиганта Саймона.

Джулиана попыталась отыскать что-то общее у герцога с матерью, но не находила ничего похожего ни в ее волосах, ни в пергаментной коже, настолько тонкой, что она казалась почти прозрачной, ни в глазах цвета зимнего моря. Но ее глаза… Казалось, они видели все.

Джулиана затаила дыхание, когда холодный взгляд герцогини окинул ее с ног до головы. Она с трудом пересилила желание поерзать под этим осмотром. А потом…

Джулиана вдруг с кристальной ясностью увидела сходство. Тяжелый подбородок, надменная поза, холодный оценивающий взгляд, способность вывести человека из равновесия.

Что ж, ничего удивительного, ведь она его мать.

А герцогиня ждала, когда Джулиана отведет взгляд. Как и ее сын, она хотела доказать, что старинное имя и прямой патрицианский нос делают ее лучше других. Во всяком случае, лучше ее, Джулианы.

Но Джулиана, не обращая внимания на разгулявшиеся нервы, держалась стойко.

— Ах, ваша светлость… — проговорила мадам Эбер, не замечая битву характеров, происходящую в передней гостиной. — Ваша светлость, прощу прощения за задержку. — Не желаете ли взглянуть на кружево?

По-прежнему не отрывая взгляда от Джулианы, герцогиня проговорила резким скрипучим голосом:

— Мы не были представлены друг другу, не так ли, мисс?

Джулиана не ответила. Однако и не отвела глаз.

— Ваша светлость… — Мадам Эбер взглянула на герцогиню. — Ваша светлость, разрешите представить вам мисс Фиори.

Последовала долгая пауза. Наконец герцогиня проговорила:

— Не разрешаю.

После этих надменных слов весь воздух, казалось, пропал из комнаты. Герцогиня продолжала:

— Признаюсь, я несколько удивлена, Эбер. Мне кажется, раньше среди ваших клиенток не было… простолюдинок.

Простолюдинка… Если бы шум в ушах не был таким громким, Джулиана даже восхитилась бы точным расчетом этой женщины. Она выбрала самое подходящее слово — то, которое быстро и жестоко поставит ее, Джулиану, на место.

Простолюдинка!.. Худшее из оскорблений от той, которая стоит на верху социальной лестницы.

Это слово, словно эхо, раз за разом звучало у нее в ушах, при этом Джулиана слышала не голос герцогини, а голос ее сына. Возможно, именно поэтому и не смогла не ответить.

— А я всегда думала, что герцогини гораздо более цивилизованные. — Слова эти вырвались у нее раньше, чем она успела остановить себя, и ей пришлось прихлопнуть рот ладонью, дабы не сказануть что-нибудь еще.

Спина герцогини сделалась еще прямее, если такое было возможно, а нос задрался еще выше. Когда же она заговорила, слова источали скуку — словно Джулиана была слишком незначительна, чтобы удостоить ее ответом.

— Значит, то, что говорят, правда. Яблоко от яблони…

Герцогиня Лейтон стремительно покинула салон, и колокольчик на захлопнувшейся за ней двери зазвенел бодро и весело, словно в насмешку.

— Не женщина, а мегера.

Джулиана вскинула глаза и увидела Марианну, направляющуюся к ней с озабоченным и гневным лицом. Она покачала головой.

— Похоже, герцогини могут вести себя, как им заблагорассудится.

— Плевать мне, будь она хоть сама королева. Она не имела права так с тобой разговаривать.

— Если бы она была королевой, то уж точно могла бы говорить со мной так, как пожелает, — возразила Джулиана, стараясь скрыть дрожь в голосе. О чем она только думала, подстрекая герцогиню? Ох, в том-то все и дело, что она вовсе не думала о герцогине. Она думала о вспыхивающих янтарными искорками глазах и об ореоле золотистых волос, думала о непоколебимом самообладании, которое ей отчаянно хотелось поколебать.

И сказала первое, что пришло в голову:

— Нет, это мне не следовало так с ней разговаривать. Если об этом станет известно… будет скандал. — Марианна покачала головой и уже хотела возразить, но Джулиана продолжила с робкой улыбкой: — Я ничего не могла с собой поделать. И… Считаю, что она это заслужила.

Марианна широко улыбнулась.

— И правильно считаешь. Она это действительно заслужила! И не только это. Терпеть ее не могу. Неудивительно, что Лейтон такой чопорный и холодный. Быть воспитанным ею… брр, — она передернула плечами, — даже представить страшно.

«Да, должно быть, это было ужасно». Вместо того чтобы почувствовать уныние, она ощутила новый прилив сил. Герцогиня Лейтон может считать себя выше ее и всего остального мира, но она-то знала, что это не так. И пусть доказывать что-либо этой ужасной женщине у нее не было ни малейшего желания, зато еще больше ей захотелось показать герцогу, чего именно он лишает себя с такой жизнью — жизнью холодного отчуждения.

— Дорогая, с тобой все в порядке? — спросила Марианна.

Джулиана встряхнулась и повернулась к обычно невозмутимой модистке, с ужасом наблюдавшей за сценой с герцогиней.

— Мне очень жаль, мадам Эбер, — сказала девушка. — Похоже, я лишила вас важной клиентки.

Это было честно. Джулиана понимала, что мадам Эбер, хочешь не хочешь, придется попытаться вернуть расположение герцогини Лейтон. Нельзя было безучастно оставаться в стороне, когда одна из наиболее влиятельных дам Лондона уходит к другой портнихе.

— Но, быть может, ее светлость, — француженка указала на Марианну, и маркиза, — она махнула рукой в сторону примерочной, где была Калли, — помогут исправить нанесенный ущерб?

— Ха! — Марианна все еще кипела от раздражения. — Как будто я опущусь до разговора с этой… — Она взяла себя в руки и добавила: — Разумеется, я с удовольствием помогу.

— А впрочем… Исправлять тут нечего, — заявила вдруг портниха. — У меня и так полно работы, и я не желаю, чтобы герцогиня Лейтон оскорбляла моих клиенток. — Джулиана в растерянности заморгала, а модистка продолжила: — У меня есть герцогиня Ривингтон, а также жена и сестра маркиза Ралстона. Уж как-нибудь обойдусь без этой старой ведьмы. — Она понизила голос до заговорщического шепота: — Все равно она скоро умрет. Что значит каких-то несколько лет?

Это заявление было столь дерзким и в то же время таким прозаическим, что дамам потребовалось несколько секунд, чтобы его осмыслить. А затем Марианна широко улыбнулась, а Джулиана громко расхохоталась.

— Я говорила, как люблю французов? — спросила она.

Модистка подмигнула.

— Мы, иностранцы, должны держаться вместе, верно?

Джулиана улыбнулась.

— Oui.

— Bon. — Мадам коротко кивнула. — А что насчет герцога?

Джулиана сделала вид, что не понимает.

— Какого… герцога?

Марианна со вздохом пробормотала:

— Ох, Бога ради, ты совершенно не умеешь притворяться.

— Того, который спас вам жизнь, мадемуазель, — прояснила модистка с усмешкой. — Он крепкий орешек, поп?

Джулиана повертела в руках перо цапли, любуясь переливами скрытых цветов. Потом наконец заявила:

— Мне нет до этого дела. Я за ним не бегаю. Просто хочу… как следует расшевелить его. — «Тряхнуть». Но, разумеется, этого она сказать не могла.

Мадам Эбер, забрав у Джулианы перо, прошла в противоположную сторону комнаты, к стене с тканями. Наклонившись, взяла рулон дорогого материала и, взглянув на Джулиану, проговорила:

— Думаю, следует позволить вашему брату купить вам новое платье. — Модистка приложила перо к великолепному атласу, и это выглядело скандально, страстно и…

Марианна радостно рассмеялась:

— О, это просто чудо!

Взглянув на портниху, Джулиана спросила:

— Когда я смогу его получить? — Она была почти уверена: этот наряд поставит герцога на колени.

Модистка взглянула на нее с загадочной улыбкой.

— А когда оно вам нужно?

— Ну… он придет на обед через два дня.

Марианна с сомнением покачала головой:

— Но Калли сказала, что он не принял приглашение.

— Примет, непременно примет, — решительно заявила Джулиана.

* * *

— Не то чтобы я не хотел, чтобы наши военные хорошо финансировались, просто… Полагаю, эти дебаты могли бы подождать до следующей сессии. Мне надо присмотреть за сбором урожая.

Саймон бросил карту на стол и обратил взгляд на своего оппонента, перекатывавшего в зубах сигару.

— Сдается мне, Фэллон, вы боитесь пропустить лисью охоту, а не сбор урожая.

— И это тоже, врать не буду. У меня есть занятия получше, чем осень в Лондоне. — Граф Фэллон в раздражении сбросил на стол карты. — Вы ведь и сами не хотите тут торчать!

— Чего я хочу не важно, — отозвался Саймон. И солгал. То, чего он хотел, было очень даже важно. Он поддержит любую специальную сессию парламента — даже для обсуждения законов, регулирующих картографию, — лишь бы предотвратить появление гостей на пороге своего загородного дома: он должен был как можно дольше сохранять в тайне семейный позор.

Положив карты на стол, герцог проговорил:

— Похоже, граф, вам следует больше времени проводить за картами, а не в поисках способов увильнуть от ваших обязанностей пэра.

Собрав свой выигрыш, Саймон поднялся из-за стола и, не обращая внимания на ворчание Фэллона, вышел в коридор. Впереди его ждал вечер с приглашениями в театр и на полудюжину балов, и он знал, что надо поехать домой, помыться, одеться — и вперед, исполнять свой долг, ибо каждый вечер, когда он выступает как образец благопристойности и светскости, помогает защитить имя Лейтонов. И не важно, что он начинает находить все эти ритуалы скучными и утомительными. Ведь таков порядок.

— А, Лейтон… — Маркиз Нидэм, отдуваясь, поднимался по широкой лестнице с первого этажа клуба; и, пока добрался до верхней ступеньки, порядком запыхался. — Вас-то я и надеялся увидеть! — заявил маркиз, немного отдышавшись. — Скажите, когда вы намерены поговорить с моей дочерью?

Саймон оцепенел — ведь клуб был крайне неподходящим местом для разговора, который он предпочел бы вести один на один.

— Быть может, вы не откажетесь присоединиться ко мне в гостиной, Нидэм?

Маркиз намеком пренебрег.

— Чепуха! Незачем замалчивать предстоящий брак.

— Боюсь, я не согласен, — возразил Саймон. — Пока леди не согласилась…

— Чушь! — выкрикнул маркиз.

— Заверяю вас, Нидэм, мало кто считает мои мысли чушью. Я бы не хотел объявлять о помолвке, пока у меня не будет возможности напрямую поговорить с леди Пенелопой.

Нидэм прищурился и завил:

— Тогда вам лучше сделать это побыстрее, Лейтон.

Саймон скрипнул зубами, он не любил, когда с ним говорили так, как этот дурак маркиз, к тому же никудышный стрелок. Но, похоже, выбора у него не было. И он, коротко кивнув, изрек:

— Да, непременно. — И поспешно вышел в коридор.

Огромный эркер, находящийся посередине лестницы клуба, выходил на улицу, и Саймон остановился возле окна, чтобы понаблюдать за проезжающими по мостовой экипажами и поразмышлять над своим следующим шагом. Наверное, ему следовало отправиться прямиком к леди Пенелопе, чтобы поговорить с ней серьезно. Ведь каждый проходящий день лишь отсрочка неизбежного. Хотя, если честно, сейчас у него не было никакого желания жениться. Во-первых, не нравилась невеста, а во-вторых…