Алена Нефедова - Две полоски

Василиса.

— Мои девочки, мои красавицы, мои сладенькие подружечки. Пломбир и вишенка. М-м-м, нет, два пломбира и две вишенки, — дурацкие фразы, стелящиеся по коже и вызывающие мурашки, и нежные, почти невесомые поцелуи на моей груди разбудили меня по ощущениям в несусветную чертову рань. За окном — глаз выколи, звуки зарядов ледяного дождя вперемежку со снежной крупкой, дробно барабанящие по стеклу, даже под теплым пуховым одеялом вызывали непроизвольную дрожь и желание оставаться под ним минимум до весны. Нет, ну я кого-то однажды все-таки убью! Стопятьсот раз же просила не будить ни свет ни заря! Мало того что я по жизни не жаворонок, терпеть не могу вставать по темноте, так еще и в последнее время спать хочется почти круглые сутки, и никакой кофе не помогает!

— Кринников, имей совесть, тиранище, солнце еще не взошло, — захныкала я и попыталась отпихнуть его.

Впрочем, безрезультатно, потому что теперь нахальный муж уже больше не осторожничал и, обхватив обе мои груди, сдвинул их и уткнулся в ложбинку лицом, урча, непристойно постанывая и слегка царапая ночной щетиной. При этом он вполне комфортно расположился на мне, и, как бы я ни ворчала, мои ноги раздвинулись будто сами собой, давая ему полный доступ и обхватывая его бедра.

— А мои солнца светят мне круглосуточно. И вообще помолчи, снулый снуснуфрик, ты мешаешь мне общаться с теми, кто меня всегда готов слушать. М-м-м, как же мне нравится, какими вы становитесь, такие… ух, какие. Нет, нет, Сеню вам не обмануть, я уже вижу, как вы меняетесь, подрастаете мне на радость, — продолжил он свое безумное бормотание в мою кожу, полизывая и прищипывая губами. — Просто охренительные, лучшие в мире!

Его большие пальцы нежно, но настойчиво обводили снова и снова мои соски, и я сдавленно зашипела от необыкновенно острой их чувствительности. А все потому, что кое-кто вчера сосал, прикусывал, целовал их столько, что довел меня до натурального озверения. Но я не осталась в долгу и вернула все вдвойне, заставив его корчиться и нести черте что невнятное и безумное.

Арсений оставил на каждой вершинке по влажному поцелую и вернулся к этому сводящему с ума трению, и я сдалась и протяжно вздохнула, отдавшись воспоминанию обо всех подробностях вчерашнего безумства.

Как, не выдержав изощренной медлительности Арсения, опрокинула его на спину. Как терлась всем телом об него, стискивая и удерживая на месте его руки, сладко мстя за каждую неспешную ласку только что. А потом сжимала его исходящий влагой и жаром член между грудей, бесстыдно облизывая головку каждый раз, когда она выскакивала из этого укрытия. Каждое скольжение — новое бормотание и стоны моего мужа. Новое облизывание и касание губ — волна дрожи по его великолепному телу. И еще те жутко непристойные звуки, когда его жесткая плоть покидала мой рот — я нарочно их не сдерживала, зная уже, что они вытворяют с моим мужчиной.

— Убиваешь… меня… нахрен… а-а-а… совсем насмерть, — захлебываясь дыханием, бормотал Арсений. — Васю-у-уня-а-а!

Он упрямо поднимал голову, пытаясь наблюдать за мной неотрывно, но она падала снова и снова, будто была слишком тяжелой для него в тот момент. И так до тех пор, пока он просто не стал биться затылком о подушку, ругаясь и колотя кулаками по матрасу, изливаясь до последней капли…

Нужно ли говорить, что несколько секунд этого воспоминания сделали меня совершенно мокрой? Открыв глаза, я уставилась на мужа, старательно изображая недовольство действиями продолжавшего тереться об меня и бухтеть какие-то глупости Арсения. М — да, я такая врушка!

— Кринников, ты сейчас на полном серьезе с моими сиськами разговариваешь? — фыркнула, запуская пальцы обеих рук в его чуть влажные волосы, и с уже привычным, но от этого не менее острым наслаждением вдохнула запах. Аромат моего мужа — это отдельное, прежде незнакомое, почти мистическое по своему воздействию на меня удовольствие, о котором я, наверное, могла бы говорить полдня, не повторяясь. Жаль, что не находилось желающих послушать. Не важно: был ли он, как сейчас, только после душа, пришел ли взъерошенный и сердитый с работы или, скажем, абсолютно мокрый от пота после интенсивной тренировки, только стянул гидрач после каталки, а может, лежал рядом, восстанавливая дыхание после очередного раунда нашего взаимного погружения… да какая, к черту, разница! Гель для душа, пена для бритья, запах ветра и моря, секс в чистом виде — какой бы ни была приправа, она не меняла для меня главного в этом роскошном и головокружительном блюде под названием «запах Арсения Кринникова».

— Но-но, мадам Кринникова, я бы попросил поуважительнее обращаться к священным источникам питания для нашего ребенка! — нарочито строго нахмурился в ответ мой муж, хотя его глаза буквально лучились весельем. — Фу-у-у, стыдоба, Васюня! Милая девушка, по столицам пожила, в бомонде потусила, и на тебе — сиськи! Вульгарщина какая! Нет бы — грудь, на худой конец молочная железа хотя бы!

— Бе-бе-бе, что-то мне так кажется, что раньше тебе вполне даже нравилась и эта вульгарщина.

— Обстоятельства резко поменялись, девочка моя. Нечего нашему малышу учить всякие непристойные словечки раньше времени! Успеет еще!

Я, выдохнув слегка раздосадованно и откинув голову, уставилась в потолок. Ну вот опять! Последнее время постоянное возвращение к теме пополнения семейства стало меня слегка раздражать. В первый месяц на волнах максимальной эйфории, так сказать, мысль о неизбежной беременности не ощущалась некомфортной, она была вроде как само собой подразумевающейся. Когда пришли первый раз «эти дни», было даже как-то слегка странно, но и при этом не могу не признать, что вздохнула где-то с облегчением. А вот тень разочарования в глазах Сеньки стала неприятным сюрпризом. Конечно, она исчезла раньше, чем я смогла даже в полной мере убедиться, что эта его эмоция мне вообще не причудилась. Беспокойство забылось почти моментально тогда, но вот сейчас, шесть месяцев и две короткие задержки спустя игнорировать болезненное ощущение в груди я уже просто не могла. Прекрасное настроение от того, что, открывая глаза, первым делом вижу самого желанного мужчину в мире, тут же развеялась.

— Сень, слезь с меня, а то я уписаюсь! — соврала я, слегка упершись в его плечи.

— Васюня, что не так? — мгновенно приподнявшись на локтях, Арсений уткнулся своим лбом в мой, вынуждая смотреть в глаза. Но я свои просто закрыла. Потому что все так, кроме… кроме зародившегося за эти месяцы мерзкого червячка сомнения, что, если вдруг… Нет, конечно, доктор заверила меня, что все со мной в порядке, абсолютно я здорова. Прочитала лекцию о том, что иногда такое возможно и вполне даже нормально. Стресс, внешние факторы, что-то там еще. Не то чтобы я внимательно вслушивалась. «Беременность наступит, когда организм будет к этому готов», — был ее вердикт.

— Та-а-ак, — протянул мой муж, поднимаясь. — Снова моя Василиса и ее чрезвычайно здравые и при этом вредоносные размышления, я так полагаю?

И ничего подобного! Ну, может, совсем чуточку. И даже ничего такого серьезного, разве что… я что, сама, без ребенка недостаточно хороша для него? Вот мне, например, и его одного более чем достаточно для счастья. Иногда даже так, что не могу поверить, что все реально. А Арсению нет, выходит, если он поднимает эту тему снова и снова? Неужели ребенок — это абсолютно необходимое для него условие полноценной семьи, и, случись так, что его не будет, все остальное обесценится? Нет, я все понимаю, дети — цветы жизни, смысл существования, или какие там еще расхожие выражения на эту тему имеются. И не то чтобы я вообще не хотела ребенка, тем более от любимого мужчины, но разве сама по себе я для него не так уж и важна?

— Васька! — почти рявкнул Арсений и потянул за руки, заставляя сесть, прерывая поток все более болезненных мыслей. — А ну быстренько рассказала, чего там твой котелок уже сварить успел!

— Ничего такого! — со вздохом я уткнулась ему в плечо, но это был бы не Арсений, если бы позволил мне спрятаться.

— Ничего такого — это значит, до развода ты еще не додумалась?

У меня аж сердце на секунду биться перестало, и в горле пересохло. Нет, ну не придурок ли, ляпать такое?

— Ты больной, Кринников?! — прокаркала я, почти злобно сверкая на него глазами, и хлопнула ладонями по голой груди. — Я тебя сразу предупреждала, что ты со мной до конца дней своих застрял!

— Так и я к тому, чтобы ты сценарии разводов-разъездов-побегов даже не смела рассматривать в принципе. Найду и покараю! — рассмеявшись, Арсений слегка потряс меня за плечи и снова стал серьезным. — А теперь давай без шуток, девочка моя. Что я сделал?

— Почему сразу ты? — закусила я губу.

— Ну, потому, наверное, что у меня к тебе никаких претензий нет, и в моей жизни все так, что лучше и быть не может, — пожал он широкими плечами, от движения которых я, отвлекшись снова на его тело, слегка подзависла.

О чем он? А! Лучше быть не может. Так ли это?

— О! Узнаю этот взгляд, Васюня, — Арсений смотрел мне в лицо, уже совсем нахмурившись. — Ну, давай, начинай!

Легко сказать начинай. Попробуй такое начни. Но… была не была.

— Сень, а что, если… ну… если я не хочу пока ребенка? — выпалила я. — Давай, может, попозже, а? Как раз ты меня успеешь научить кайтсерфингу — ты же обещал. На споты ваши любимые поездим — Вьетнам, Кабо Верде, что ты там еще говорил. А то стану сперва толстая, неуклюжая, потом лялик родится, как с малым поездишь? И грудь твоя любимая уже не та будет. А если я растолстею и не похудею обратно? А если… Ну, Сень, ну, давай когда-нибудь потом, ну, пока нам и самим неплохо? Нет?

На полминуты мой муж застыл с нечитаемым выражением, а я вдруг ощутила, что дико боюсь его возможной реакции.

— Ну, знаешь ли, малыш, как-то поздновато для таких метаний, — Арсений встал и отвернулся, и тут мне стало окончательно страшно. Аж до икоты. И обидно, вот прямо очень-очень! Выходит, все же я была права в худших подозрениях. Любовь любовью, но раз уж Арсений Кринников решил обзавестись полноценной семьей, то все должно быть именно так! И никак, черт возьми, иначе.

— Что значит поздновато? — какие-то дурные слезы подступили к глазам, а голос позорно ломался. — Нет ребенка, и я тебе нафиг не упиралась? Все опять только по-твоему, да?

Боже, да чего меня так прорвало-то на пустом месте? Арсений оказался рядом почти мгновенно, прижал к себе, перетянул на колени, закачал, убаюкивая.

— Ну, здрасти-приехали! Так и знал, что напридумывала себе черте чего ты, Васька! Видел же, оно ж у тебя на лбу написано! Ох и дурында ты у меня!

Короткие, нежные поцелуи посыпались на мое лицо, и я прикрыла глаза, наслаждаясь каждым касанием его губ.

— Сам такой! — вяло огрызнулась, всхлипывая. — Поздновато ему!

— Нет, ну а как? Нам рожать месяцев через восемь, а она — ребенка пока не хочу!

— Боже, да с чего ты взял-то!

— Помимо простых подсчетов по календарю и того, что я знаю твое тело лучше, чем свое собственное, и могу заметить любое крошечное изменение? — ответил мой муж, по-хозяйски обхватывая одну мою грудь и будто взвешивая ее в ладони.

— По-моему, ты опять выдаешь желаемое за действительное, Кринников! — мое раздражение вернулось, и я выпуталась из его рук. — А лучше бы тебе этого не делать, просто потому что меня, мягко скажем, задевает лицезрение твоего выражения лица с явным разочарованием на нем!

— Это у меня разочарованное выражение лица, Васюня? В тебе?

Наверное, более ошарашенным Арсений в принципе не мог выглядеть.

— Вот именно! Каждый раз, когда выясняется, что я опять не беременна!

— Да что за ерунда! Какое, к чертовой матери, разочарование?! — вспылил он. — Мне просто невыносимо в такие моменты смотреть на тебя! У тебя же каждый раз глаза на мокром месте! Да меня слезы твои как по живому кромсают. Хочется расхреначить все вокруг и головой об стену биться, только бы не расстроить тебя снова!

— Ничего подобного. Я не расстраиваюсь… то есть расстраиваюсь, но не от того, что не беременна, а потому что у тебя такое огорчение на лице, что я ощущаю себя неудачницей и какой-то жалкой, не способной сделать тебя полностью счастливым и…

— Так, а ну стоп! — гаркнул Арсений. — Я все понял!

— Ну хоть кто-то понял…

— Я сказал помолчи минутку, Василиса. И послушай! — он застыл на секунду, кривясь и растирая подбородок, потом набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул. — Во-первых, просто так для полной ясности: ничто на свете не может сделать меня несчастливым, пока ты со мной и любишь меня. Ты любишь меня, Васюня?

— Дурацкий вопрос!