«Что-то со Степаном!»

И в этот момент раздался звонок в дверь – длинный, непрерывный, требовательный!

Вздрогнув всем телом, она сорвалась с места, побежала в прихожую и остановилась, не решаясь открыть – звонок заливался, отдаваясь в мозгу, она стояла застыв и не могла открыть, точно зная, кто там…

Опомнилась, испугалась, что он сейчас передумает и уйдет:

«Что я делаю?!»

Открыла замок дрожащими неуклюжими руками, распахнула дверь…

– Ничего не говори!! – потребовал Больших и сделал шаг через порог.

Она отступила на шаг назад, не отрывая от него неверящего потрясенного взгляда.

«Я не говорю! По-моему я забыла, как это делается!» – отстраненно, как со стороны и о ком-то другом подумала Стаська.

– Ты потом мне скажешь, можешь даже стукнуть! – тоном, больше похожим на приказ, разрешил Степан.

Он сделал еще один большой шаг навстречу – она отступила.

«Что скажу? Я не хочу ничего говорить! Разговаривают в другом мире, где пустоту заполняют словами!» – снова о ком-то другом подумала она.

– Я уже все сам себе сказал! У меня не хватало духу вот так все решить!

«Я знаю! – вернулась к осознанию Стаська. – У меня тоже не хватало духу! Иначе давно бы тебя нашла и как следует потрясла, чтобы наши общие мозги встали на место!»

– Стаська! – позвал он и протянул к ней руки.

Она отступила еще на шаг и призналась:

– Я боюсь!

«Что ты снова исчезнешь, как только я поверю, и тогда уж мое сердце не выдержит!»

Он услышал невысказанное ею вслух.

– А я уже нет! – сказал и не дал ей больше отступать.

Шагнул, заграбастал, оторвал от пола и прижал к себе. Сильно.

И не мог отпустить!

Ученые утверждают, что способность к вербальному общению сделала из человека прямоходящего, человека разумного. Но что-то там природа не досмотрела, и эта самая способность к разумной речи и составлению слов сделала из человека патологического лжеца, труса и манипулятора.

Но случается – очень редко и если сказочно повезет! – встречаются двое, которым слова не нужны! Они слышат, чувствуют и понимают друг друга по-иному, без слов, в иных измерениях!

Он прижимал ее к себе и ходил по всей квартире – из комнаты в комнату, по коридору, в кухню и обратно и снова в комнату, покачивал Стаську, целовал в волосы и ничего не говорил.

А ей и не надо было.

Она прижималась к нему, вздыхала куда-то в его ключицу – жаловалась!

«Я знаю, я знаю!» – отвечал нутром Степан, разговаривая с ней.

Ему стало жарко и, на мгновение выпустив Стаську, поставив на пол, он скинул куртку и ботинки и торопливо прижал девушку снова к себе, продолжая ходить, держа ее в руках.

Но скоро ему стало совершенно невозможно ходить, двигаться – совершенно невозможно, и Степан заторопился.

– Я не могу больше, маленькая!

Уложил Стаську на ближайшую горизонтальную поверхность, оказавшуюся диваном в гостиной, попытался раздеть их обоих, не справился – бросил! Стянул стратегически необходимое, подгоняемый Стаськиными поцелуями, и соединил их истосковавшиеся тела одним мощным движением!

Все! Дома! Оба!

Никаких слов мешающих, никаких показательных телесных выступлений, ни ласк продуманных, ни мишуры – только вперед! Вдвоем!

Больших ревел, словно разрывал цепи кандальные из последних сил – бог его знает, может, так оно и было!

А Стаська вторила ему, неслась навстречу телом, сердцем душой – всем, что имела, поверив окончательно в то, что он с ней!

Здесь! Сейчас!

А остальное не имело значения!


Немного успокоив дыхание, плавно спускаясь из их мира на двоих, пусть не на землю, но в нечто реальное, на разгромленный диван с вывороченной диванной подушкой, Стаська вдруг тихо рассмеялась.

– Что? – не двигаясь и не отрывая вспотевшего лба от подлокотника дивана, спросил Степан.

– Мы отражаемся в зеркале, и картина открывается, хочу тебе сказать, впечатляющей красоты! Великий доктор Больших со спущенными штанами и красивым голым задом! А я в порядке, меня не видно!

– Красивым? – переспросил, улыбаясь в гобеленовую ткань подлокотника Степан.

– О-о-очень! – уверила воодушевленно Стаська.

– Перебираемся на кровать! – распорядился Больших.

– А что, предполагается сон? – уточнила план мероприятий Стаська.

Она теперь могла шутить, язвить, смеяться – она теперь все могла!

– Даже не надейся! – поднимаясь и подхватывая ее на руки, отверг предположение Степан.

Теперь, не боясь ничего, не спеша и имея все время в мире, он медленно раздевал ее, уложив на кровать, шептал что-то на ушко, гладил, переворачивал, целовал, и Стаськин счастливый звонкий смех наполнил всю квартиру, зиявшую до этого пустотой обреченности.

Спустя продолжительное время, плотно заполненное действиями, они ели, устроив пикник на полу возле дивана, набросав подушек, притащив вкусностей из кухни, усевшись напротив телевизора, который забыли включить за ненадобностью, и разговаривали.

– Расскажи мне о себе, маленькая, я ведь не знаю о тебе деталей, только основное.

– Детали – это моя жизнь?

– Да. Основное – ты сама, а детали – то, как ты жила. Ты была замужем?

– Нет. Но у меня был продолжительный роман! – как ребенок, о чем-то важном заявила Стаська, скорчив дурашливую рожицу.

– Продолжительный?

– Да. Целых полгода!

– Сро-ок! – засмеялся Степан, наклонился и поцеловал ее в губы. – И что за роман? Мне надо волноваться?

– Ну, поволнуйся! – разрешила Стаська.


«Роман» случился, когда Стаська работала в представительстве американской фирмы и, как водится, с коллегой.

Александр работал менеджером и, как он всегда подчеркивал, представляясь: «высшего звена», с ближайшей перспективой стать топ-менеджером.

На свидания ходить не пришлось, сближение и узнавание происходило на многочисленных корпоративных мероприятиях и в непосредственном общении на работе.

Но он ухаживал. Красиво.

Цветы, конфеты, билеты на самые дорогие и престижные концерты, выставки и театральные постановки. Посещение ночных клубов – престижных-престижных – все в разрезе заявки на ожидаемое топ-менеджерство и подготовки к нему.

Красиво. Но недолго.

Как только они побывали в постели пару раз, быстро-быстро манера общения и взаимоотношений изменилась, направляемая Александром в определенное русло.

Стаське думалось, что она влюблена, и пока ей это казалось, и она активно себя в этом убеждала, то и не замечала явных перемен в поведении возлюбленного.

Их звали в клуб на какого-то английского певца, он говорил:

– Давай лучше останемся дома. Ты что-нибудь вкусное приготовишь, побудем вдвоем.

– Давай! – радовалась предстоящему интиму Стаська.

Княгинюшка сделала царский подарок: два билета на Хворостовского, невозможных к приобретению по причине дороговизны и дефицита, Александр поморщился:

– Не люблю я оперу!

«Странно, – прозвучал первый робкий звонок в Стаськином сознании, – а говорил, что любишь и разбираешься!»

– И чувствую себя неважно, голова болит. Давай дома останемся.

Дома кавалер остался один, Стаська, выклянчив у него разрешение, пошла на концерт с княгинюшкой. А на следующий день она случайно услышала на работе, как он говорил начальнику:

– Вчера со Станиславой ходили на Хворостовского – это что-то! Он гений! Потрясающе!

«Ладно, – подумала Стаська, – что я знаю про карьерные заходцы, может, так надо!»

Александр жил отдельно от родителей, в однокомнатной квартире, но у черта на рогах – на «Братиславской», в новом доме. Добираться до работы – не ближний свет, да и пробки, и он старался остаться у Стаськи, в центре.

Месяца через полтора-два устоявшихся и вошедших в колею более или менее отношений он стал понемногу на нее давить:

– Что я мотаюсь туда-сюда! Надо к тебе вещи перевезти, а то и не видимся совсем вне работы!

«Вне работы» они через день и все выходные проводили вместе, то у нее дома, то у него – ей казалось вполне достаточно.

Куда еще больше! В брак?

У Стаськи что-то там в мозгу легонько щелкнуло, не мысль четкая и не подозрение, а как бы предупреждение мягкое.

Вот не хотелось ей, чтобы Александр к ней переехал, и вещей его в своей квартире не хотелось.

Почему? Вроде как влюблена же? Вопро-о-ос!

Она зацепилась за возможность, подогнанную самой жизнью:

– Ко мне родители приезжают. Потом, может, когда уедут. Посмотрим.

Он мягко отступил от требований, на время.

С родителями Стаська Александра не познакомила, а он настаивал и дулся, и пару раз не отвечал на звонки – воспитывал. Стаська порасстраивалась непродолжительное время, но…

– У них сегодня концерт. А сегодня они на приеме в Кремле. А сегодня уехали на дачу, а завтра… – отвечала она.

Мама спросила, услышав ненароком ее с Александром разговор по телефону:

– Стасенька, мы можем отложить все планы, ты же знаешь! Если тебе надо нас с кем-то познакомить, мы с Ромой «всегда готов!».

– Нет, не надо, – отказалась Стаська.

Родители уехали, мир с Александром был восстановлен, но тут кавалер изменил распорядок их встреч единоличным решением и целенаправленными действиями, практически каждый вечер после работы приезжая к ней. Открывал своим ключом дверь, бросал портфель в коридоре, стягивал ботинки и кричал Стаське в кухню:

– Я дома!

Стаська каждый раз морщилась, ее коробило это «Я дома!».

«Это я дома, а ты в гостях!»

Но остатки самовнушения про влюбленность еще где-то там витали и, вздыхая, она терпеливо молчала.

И затеяла ремонт, как радикальное средство от совместного проживания и водворения на ее территории Александра.

– Какой ремонт! – негодовал будущий топ-менеджер.

– Мне родители специально оставили деньги на новый интерьер!

И хорошо изучив, чем можно на него безошибочно повлиять, испытывая некое язвительное удовольствие, пояснила мотивацию:

– Они сказали, что все это устарело, а мебель немодная и дешевая!

– Да? – Он осмотрелся по сторонам в свете данного заявления. – Может быть. Я не хотел тебе сам об этом говорить.

В тот же вечер Стаська позвонила княгинюшке, поинтересовавшись, чем глобальным она занята на данном отрезке времени, не возникло ли новых увлечений?

– Нет, у меня временное затишье и приближающаяся тоска.

– А если мы ударим по ней руководством ремонтом и дизайнером?

– Приезжай, обсудим! – загорелась тетка.

Пока Сима с дизайнером колдовали над ее квартирой, Стаська поселилась у тетки и моталась на «Братиславскую» к «милому дружку». Дружок выказывал недовольство обстоятельствами, но терпел временное неудобство, самоутверждаясь по-другому.

– Приготовь сегодня лосося, – говорил Александр, когда они приезжали с работы к нему домой.

– Лосося нет. Надо было заехать в магазин и купить по дороге, – испытывала собственное терпение на прочность Стаська.

– Почему у нас никогда ничего нет? – возмущался он.

– Пошли в ресторан, – предлагала Стася.

– Ты же знаешь, у меня чувствительный желудок, я стараюсь по ресторанам ходить только по необходимости! Приготовь хоть что-нибудь!

«Да с каких петухов?! Ты мне муж, что ли?!» – звенел вовсю колоколец в мозгу Станиславы.

Подумав, проанализировав ситуацию, она решила сбавить обороты и значительно уменьшить проводимое вместе время. Старалась уйти с работы в разное с Александром время – позже, сославшись на какое-нибудь «срочное» дело, или раньше, придумав «дела», и звонила, когда он ехал в машине, возвращаясь к себе домой.

– Сегодня премьера в Ленкоме, Алка предлагает два билета. Идем?

– Да нет. Устал. Приезжай, я фильм взял интересный, поужинаем. Посмотрим.

– Нет. Я хочу на эту премьеру. Ты отдыхай, я с тетушкой схожу.

И она принялась предлагать варианты интересного времяпрепровождения, что-то вроде легкой проверки:

– Идем в кино?

– Нет. Мы мужской компанией в клуб, футбол смотреть.

– Поехали к нам на дачу?

– Далеко. Лучше выспаться. Чего тебе ехать, приезжай ко мне.

«Приезжай ко мне» по сложившейся и всячески закрепляемой Александром традиции, подразумевало, что Стаська приедет, по дороге купит продукты, приготовит нечто серьезное и непременно изысканное, накроет стол, помоет посуду, а там и в койку.

А утром уедет домой.

Княгинюшка с самого начала романа племянницы попросила ее с Александром не знакомить, Стаська тогда еще в состоянии крайней влюбленности недоумевала почему? Он так хотел представиться лично и наладить отношения с Серафимой Андреевной. Тетка остудила Стаськины требования, дав повод призадуматься с самого начала:

– Твой Александр из породы тех, кто умело гребет все под себя. Оглянуться не успеешь, будешь вечно должна, при этом отдав уже все, что имела. За тебя не волнуюсь, ты с головой дружишь, попребываешь в состоянии влюбленности и скоро сама все поймешь. А меня уволь, он мне неинтересен.