Как только услышал рыдания Ольги Львовны в трубке, изменившие все его радужные планы и надежды, мысли о Стаське потекли параллельно с делами, решениями, действиями сегодняшнего дня.

Он не мог сказать Вере, что расстается с ней, и не мог именно сейчас ее бросить!

И не мог одновременно с этим быть со Стаськой! Не мог принести к ней разрывающее сердце чувство своей вины и ответственности за Верину болезнь, и за то, что не умеет он быть сразу с двумя женщинами, пусть и номинально!

Ему выть хотелось!

Что же это такое валится на них обоих?! А?!

То его, Степана, страхи и трусливое бегство, боязнь изменить свою удобно выстроенную одинокую жизнь, которые чуть не выжгли их со Стаськой до углей, то Верина болезнь, в один момент ставшая препятствием перед тем чистым, искрящимся, радостным, что уже сложилось у них со Стаськой!

Это что, испытание забубенное или несудьба такая?!

– Ну уж нет!! – рявкнул на последнюю предательскую мысль Степан, изгоняя ее напрочь. – Испытание – да! Сдаваться – хрен вам!

И он набрал Стаськин номер телефона.

Поймет? Не поймет?

Услышит так, как могла слышать его только она?

И сердце заболело, заныло, плача о своем…


После отъезда Степана Стаська сладко проспала еще часа два, проснулась, потянулась, чувствуя стон всего тела и звенящую радость от воспоминаний. Щадя ноющие от «непривычных нагрузок» мышцы, Стаська не спеша ликвидировала разгром, учиненный ими в квартире, наведя близкий к идеальному порядок, и затеяла свой фирменный пирог с яблоками.

Не переставая улыбаться ярким воспоминаниям, замесила тесто, высыпала яблоки в кухонную мойку, принялась мыть и вдруг остановилась…

Что-то захолодело внутри, какая-то непонятная тоска или грусть, как предупреждение о чем-то – нечеткое, непонятное, заменяющая радость в душе на настороженность.

– Тихо, тихо, – приказала себе Стаська. – Подумаешь, настроение! Что за дела такие?

Из комнаты еле слышно долетела мелодия телефонного звонка. Стаська, позабыв о ноющих мышцах, бегом бросилась на тетушкин вызов.

– Да! – проорала она, запыхавшись от тревоги.

– Я тебя не отвлекла? – дипломатично спросила княгинюшка.

– Нет! С тобой все в порядке? – не зная, к чему отнести возникшую ниоткуда тревогу, спросила Стаська.

– В полном, насколько я могу судить по ощущениям, – подивилась переполоху Сима.

– Слава богу! – выдохнула Стаська.

– Что за паника, Слава?

– Да что-то у меня на душе неспокойно! – призналась племянница.

– Так! – привычно заявила тетка. – Ты одна?

– Да.

– Я сейчас возьму такси и приеду! Жди!

Стаська заставила себя, в ожидании тетушки, помыть и порезать яблоки, заправить пирог и поставить его в духовку. Услышав, как пискнул в прихожей домофон, сообщая, что кто-то открыл подъездную дверь, набрав код, она ринулась к входной двери, распахнула и от нетерпения вышла к лифту.

– Как хорошо, что ты приехала! – заорала она и кинулась княгинюшке, еле успевшей выйти из лифта, на шею.

– Никто и не спорит – хорошо!

Тетя погладила Стаську по спине, отодвинула, внимательно всмотревшись в выражение ее лица, и уточнила:

– У нас очередная беда с последствиями?

– Нет, нет! На сей раз все замечательно, великолепно, потрясающе! Только что-то я разволновалась! Идем скорее! – Схватив тетку за руку, Стаська потащила гостью в квартиру. – Я тебе все расскажу! И пирог я испекла с яблоками!

Рядом с Симой дурные мысли и страхи скукожились и отодвинулись, не мешая Стаське рассказывать в восторженных тонах с активной жестикуляцией.

А как еще рассказывать о том, что с ней случилось?!

– Это так здорово, что ты пришла! – в сотый раз воскликнула девушка. – Он приедет вечером, вы познакомитесь!

– Горю нетерпением! – хмыкнула Сима. – Но хочу напомнить, что я его знаю и хорошо помню, и благодарна ему необычайно за то, что он Евгеньюшку моего тогда поставил на ноги.

– Да ладно, когда это было! Он тогда молодой был, да и знала ты его как врача! Он тебе понравится! Он необыкновенный!

– Ну, еще бы! – уже хохотала тетка – Чтобы у тебя и обыкновенный!

Стаська смех княгинюшки почему-то не разделила, даже улыбаться перестала, задумалась и посмотрела невидящим взглядом в кухонное окно.

– Слава! – тут же оборвала смех Сима. – Ты что-то недоговариваешь?

– Нет, – очнулась Стаська от задумчивости и вернулась в разговор, посмотрев на тетушку. – Что-то тревожно на душе, не отпускает. И, знаешь, не так, чтобы чувствовать беду какую-то… не знаю. Ты пришла, мне полегче стало, но не ушло совсем. Что бы это?

– У нас в семье порядок, я перед приездом к тебе с Ольгой разговаривала, все у них хорошо! Так позвони ему, и все дела! Что попусту мучаться предположениями! – предложила радикальное решение проблемы Сима.

– Нет, – тряхнула головой Стаська. – Глупости! Говорю же, не беда, я б почувствовала! Давай еще чаю с пирогом!

– Нет уж, хватит! – изобразила праведный испуг Сима. – И так литр чаю, наверное, выдула, и пирога твоего налопалась, не удержалась!

– Может, тогда мяса? У меня вкусное-превкусное есть!

– Ты что, Слава, смерти моей хочешь или ожирения! – возроптала княгинюшка. – Поверх криминального на ночь пирога, мясо есть!

И тут запел, задребезжал Стаськин сотовый, заскользив по столешнице.

Степановым вызовом!

Стаська посмотрела испуганно на княгинюшку, приподнявшую вопросительно на ее «кроличий» взгляд одну бровь, и ответила:

– Да!

– Это я, привет, – просипел Степан.

У него перехватило горло от волнения. Он прокашлялся.

– Я не смогу… – И не сумел сказать, что именно.

– Ты в порядке?! – заорала Стаська отчаянно. – Что с тобой случилось?!

– Я? – удивился Больших, настроенный совсем на иные мысли. – Я в полном порядке. Стаська, ты чего?

– Господи! Я думала, с тобой что-то случилось! – выдохнула она с облегчением.

– Почему? – поразился Больших.

– Не знаю! Что-то мне тревожно весь вечер! С тобой точно ничего не случилось?

– Со мной нет, – потрясенный до глубины души этим ее чувствованием, ответил он.

– А с кем? – требовательно спросила Стаська.

– С Верой…

– Что? – перешла на деловой тон она.

– Рак. Завтра срочная операция.

Он вкратце объяснил, что случилось. Они замолчали. И слушали эту тишину, как разговор.

Станислава понимала, что именно Степан не может – и приедет к ней не то что не сегодня, а даже неизвестно когда.

И все причины, не пускающие Степана Больших к ней, укладывались в тысячи «потому что».

Потому что сейчас он жизненно необходим той женщине и ее семье…

Потому что он не умеет по-другому…

Потому что он не может бросить Веру в такой момент, ни тем более сказать ей, что встретил другую…

Потому что он не может быть со Стаськой в счастье, в любви, в радости и врать Вере, пусть и не врать, а недоговаривать…

Потому что ничего бы не сложилось у них, если бы он был другим…

Потому что, когда она ломилась к Степану в дом за помощью, если бы он отказал, или выставил ее, сказав, что устал и это не его проблемы, не возникло бы между ними ничего – ни магии, ни чуда…

Потому что Стаська любила его только таким, таким, какой он есть…

Всего. Полностью. Степана Сергеевича Больших – мужчину и врача!

А он думал, какая это мука мученическая – отказаться от Стаськи на час, на день, на неизвестный срок, на любое время! После того как преодолел страхи, оставив их прошлому, и только-только с ней соединился!

И о том, что кто-то наверху наказывает его этой мукой за проявленную слабость, за боязнь перемен, за то, что помыслил, что может спокойно и благополучно без нее жить!

И о том, что вот сейчас он отказывается от нее в третий раз!

И пусть на время, пусть ненадолго, и надо как-то объяснить ей ситуацию, и все его «невозможности»…

Но ей предстоит еще раз пережить его вынужденное отступление…

Одной. Без него.

И поймет ли она, простит, примет?

– Степан! – нарушила их молчаливый диалог Стаська, негромко, но твердо. – Ты делай, что считаешь нужным и должным. Я понимаю.

У него защипало глаза подступающими слезами. Степан зажмурился и сильно зажал двумя пальцами веки.

Черт бы все побрал на свете! Вот черт бы побрал всю эту житейскую хреновину!!

Как ему теперь с этим жить?! Кого он предает больше: Веру или Стаську?!

– Стаська… – прохрипел он – я… буду звонить тебе все время!

«Сколько? – безнадежно подумал он. – Месяц, два, три? Звонить, слышать ее и не видеть! Ах, ты ж бога душу мать! Сам все запутал, теперь вот расхлебываю, да не один! И Стаське приходится!»

А она спросила, как тогда, когда он позвонил из ветреного, холодного и пыльного Пакистана:

– Тебе там совсем тошно?

– Совсем, – признался он, – так тошно, что выть хочется!

– Ничего, ты справишься, Больших! – уверила она грустным голосом.

– Я справлюсь, Стасенька, ты потерпи, пожалуйста! – попросил он.

– Я потерплю. Только ты все равно справляйся скорее, – не удержалась она.

– Я постараюсь, маленькая! – пообещал Степан.

Он посидел, откинув голову на подголовник, заново прокручивая весь разговор – снова и снова, все слова, до вздоха, до интонации, до молчания – все, что она ему говорила и как – теплея душой, отходя от холодного бессилия, которое ощущал, оказывается, весь день.

Ему хотелось к ней до одури!

Он завел машину и поехал в штаб. Завтра у него по графику дежурство, значит, надо договориться перенести его на послезавтра.

И опять не со своей бригадой, чего Степан очень не любил. Разумеется, все ребята у них в конторе замечательные, но свои – это свои!


– Быстро говори, что случилось! – потребовала тетушка.

– У Веры рак, завтра операция, – потускневшим голосом объяснила Стаська, усаживаясь на стул.

– И что? – воззвала к продолжению княгинюшка.

– И Степан, само собой, будет с ней, помогать чем может, и вообще…

– Это, конечно, неприятно, но почему ты в таком отчаянии?

И Стаська объяснила все «не может» Степана Больших, одновременно являющиеся причинами ее печали, переходящей в отчаяние.

– Да… – подтвердила спокойным голосом княгинюшка, – любят люди все сами себе запутать!

– Ты о чем? – находясь целиком в своих мыслях, не поняла Стася.

– Да о том, что не вижу повода так отчаиваться!

– А если она умрет? Он же себе вовек не простит! – переживая за Степана, расстроилась Стася.

– Значит, умрет! – жестко заявила княгинюшка. – А он переживет! Он не ее лечащий врач, прохлопавший больного! Перемелется!

– Как ты можешь так говорить! – от возмущения подскочила со стула Стаська.

– Да так и могу! – сурово повысила голос Сима. – Сядь! Не на митинге!

Стаська демонстративно села на место, подчеркнуто изобразила готовность слушать, положив руки на стол, уставилась на тетку, всем видом излучая несогласие.

– Да, это трагедия, – констатировала жестким тоном факт Сима. – Но это трагедия не твоя и не твоей семьи, и не Степана и его семьи! Это беда чужой женщины и ее родных!

– Но она ему не чужая! Он с ней почти два года встречался! – кинулась защищать Больших Стаська.

– Вот именно: встречался! Если бы она ему была близкая и родная, то давно бы уже не встречался, а жил вместе и растил бы ее сынишку! – И, убавив металла в голосе, княгинюшка продолжила: – Ситуация малоприятная, никто не спорит, но переносить чужие беды и горести в свою семью нельзя! И не смей впадать в тяжелые переживания и горе! Сочувствовать, молиться за ее выздоровление, если возможно и надо чем-то помочь – да! Обязательно! Но никаких дребежей душевных! У вас со Степаном все только зарождается серьезное с мыслями о будущем – вот что ты обязана оберегать!

– Ты меня что, ругаешь? – подивилась Стаська.

– Да! – тоном строгой учительницы сказала Сима. – Что это ты с лица сошла, посерела вся? Да, твой Больших такой – он как врач, как мужчина взял на себя ответственность за случившееся, контроль над ситуацией и винит себя, что недоглядел! Да! Иначе хреновый был бы он врач и мужик хреновый, если бы, посвистывая, мимо прошел! Но ты женщина и обязана думать, как сохранить мир и покой в ваших отношениях, в вашей с ним жизни! И как исцелить его, если все закончится плохо, и как, если удачно! И что это, скажи на милость, ты за разрешения раздаешь?

– Какие разрешения?

– А такие! – прибавив нажим в голосе, поясняла тетушка: – «Ты будь там, сколько надо, я подожду, можешь не приезжать, я все понимаю!»

– Но я действительно понимаю, он не может и там, и со мной… – лепетала Стаська.

– Да? – добавила к напору сарказма княгинюшка. – И с каких таких печалей? Нет, дорогая! Плохо ему, фигово, это понятно, но если ты его родная женщина, только ты должна выслушать, понять, успокоить, посочувствовать и обогреть заботой! А то куда он свои горести-переживания понесет? Папе с мамой? Сестре, у которой сейчас своих проблем хоть захлебнись? В коллектив? Друзьям? А?