Эйлин Гудж - Две сестры

Глаза Кэрол засверкали, и она судорожно вздохнула, отчего ноздри у нее раздулись, как у дракона. Джордж, по-прежнему не теряющий надежды уладить дело миром, повернулся к супруге и сказал:

— Почему бы тебе не подождать в машине, милая? А я пойду приведу Беллу.

Тон собственника, каким он говорил о ее дочери, был для Керри-Энн хуже удара исподтишка. Будь у нее в руках что-либо потяжелее сумочки, она непременно бы стерла ухмылку с его лица. А он смотрел на нее в упор и говорил своим хорошо поставленным голосом:

— Я понимаю, вы расстроены. Но мы должны забыть о своих чувствах и думать о том, что лучше для Беллы. Кэрол и я считаем, что ей лучше остаться с нами. Я знаю, вы с этим не согласны, вот почему последнее слово остается за судьей.

Керри-Энн так разъярилась, что на мгновение лишилась дара речи. И только когда доктор Бартольд отошел от нее на приличное расстояние, она вновь обрела способность говорить. Не соображая от злости, что делает, она громко, во всю силу своих легких, крикнула ему вслед:

— Вот, значит, как? Ну так поцелуй меня в зад!

И в это самое мгновение она увидела, как из дверей здания выходит миссис Сильвестр, держа за руку Беллу. Миссис Сильвестр замерла на месте, глядя на Керри-Энн, и на ее круглом лице отразились шок, изумление, впрочем быстро сменившееся хмурым неодобрением.

* * *

Олли прилагал все усилия, чтобы успокоить Керри-Энн, когда они ехали домой.

— Ты не виновата. Кто угодно вышел бы из себя, если бы у него попытались отнять ребенка. — И добавил еще более жестким тоном: — Если бы это был я, дело, скорее всего, закончилось бы тем, что пришлось бы вызывать полицию.

Представив, как на добродушного Олли копы надевают наручники, Керри-Энн рассмеялась сквозь слезы.

— Не обижайся, но такая картина как-то не укладывается у меня в голове, — сказала она ему.

— Ага, значит, ты все еще считаешь меня маменькиным сынком? — По-видимому, он не на шутку обиделся.

— Нет, не считаю, но и на бандита ты не похож и должен радоваться этому, — с некоторым раздражением парировала она. — В этом мире люди делятся на две категории, Олли. Одни — такие, как ты, несут в себе солнечный свет. А другие, такие, как я, превращают в дерьмо все, до чего могут дотянуться.

Олли направил «виллис» на левую полосу, чтобы избежать затора на выезде из города, к которому они приближались.

— Единственная вещь, которая мне не нравится в тебе, — это то, что ты не веришь в себя, — заявил он.

Она метнула на него яростный взгляд.

— Назови мне хоть одну причину, но которой я должна это делать.

— Ну, во-первых, потому что в тебя верю я. Я вижу, что ты стараешься изо всех сил. И не только в том, что касается твоего ребенка. Ты должна гордиться тем, чего добилась, а еще тем, что не собираешься сдаваться. Держу пари, оказавшись на твоем месте, этим могли бы похвастаться немногие.

Тут Олли прав, неохотно признала она. Хотя, подобно многим наркоманам, она всегда была в шаге от того, чтобы вновь сорваться в пропасть.

— Хотела бы я обладать твоей уверенностью! — буркнула она.

— Это вроде как печь торт, — продолжал он. — Не всегда обязательно строго следовать рецепту. Нужно учиться доверять своим инстинктам.

— Даже если это инстинкты неудачника?

— В глубине души ты всегда знаешь, как поступить правильно, даже если и не всегда поступаешь согласно этому знанию.

Керри-Энн ответила ему слабой улыбкой.

— А ты — умный парень, должна тебе сказать.

— На этот счет мне ничего не известно, — пробормотал он, краснея от смущения.

— И ко всему еще и очень симпатичный, — пустила она пробный шар.

Румянец на щеках Олли стал ярче. Когда он краснел, жар заливал не только его щеки, но и все лицо и шею, от адамова яблока до корней его непослушных волос.

— Рад, что ты так думаешь, — тихо произнес он, метнув на нее взгляд, в котором читалось отчаянное желание, и она тут же пожалела, что заговорила об этом.

Она села в калошу. Опять. Нет никакого смысла поощрять его. Разве что…

Прежде чем она успела додумать эту мысль до логического завершения, их подрезал какой-то засранец на черном БМВ, разогнавшийся до девяноста миль в час, который едва не зацепил их бампером, юркнув на полосу как раз перед ними. Керри-Энн послала ему вслед ругательство, и мысли ее вернулись к Бартольдам.

Ах, если бы только она сумела удержать язык за зубами! А теперь миссис Сильвестр наверняка составляет отчет о ее поведении, и Керри-Энн знала, что в нем будут присутствовать такие фразы, как «…трудности в социальном общении», «…неумение контролировать свои порывы», «…необходимо развивать умение владеть собой». Она уже столько раз видела их раньше в табелях успеваемости и характеристиках, составленных на нее за долгие годы.

Уже стемнело, когда они вернулись в Лагуну Голубой Луны. Еще через пятнадцать минут они остановились перед домом Линдсей. Олли припарковался на подъездной дорожке и выбрался из машины, чтобы проводить ее до дверей. Керри-Энн уже открыла рот, чтобы поблагодарить его и извиниться за то, что оказалась никудышной собеседницей на обратном пути, когда он сделал нечто совершенно неожиданное и совершенно ему не соответствующее.

Он поцеловал ее.

Керри-Энн опешила настолько, что даже не сопротивлялась. Еще более удивительным оказалось то, что она ответила на его поцелуй. Олли, конечно, не был секс-символом, но целоваться умел, уж в этом у нее не было никаких сомнений. Он властно накрыл ее губы своими, положил ей руку на затылок, прижал к себе, и она поняла, что растворяется в нем. Как давно ее в последний раз вот так целовал мужчина… так нежно прикасался к ней? Пожалуй, такого с ней не случалось со времен Иеремии.

На этот раз, когда они наконец оторвались друг от друга, жарким румянцем полыхали уже щеки Керри-Энн.

— Господи Иисусе! Это еще что за новости? — негромко и неуверенно пробормотала она.

Улыбаясь, Олли ответил, покачивая головой:

— Ума не приложу.

Она нисколько не сомневалась, судя по выражению его лица, что и для него происшедшее стало полной неожиданностью.

— На сей раз я тебя прощаю, — с притворной строгостью сказала она. — Но не смей вновь делать что-то подобное. — По крайней мере, не на виду у моей сестры. — Иначе в следующий раз кто-то все-таки вызовет полицию.

— Слушаюсь, мэм. — Он покорно отступил на шаг, но на его губах по-прежнему играла улыбка.

Мгновением позже он уже шагал к своему джипу, насвистывая какой-то веселый мотивчик, сунув руки в карманы и довольно улыбаясь.

Олли пек торт. Причем это был не просто торт, нет, это должно было стать его самым выдающимся произведением искусства. Завтра Керри-Энн праздновала свой день рождения, тридцатый по счету, и для него это был шанс преподнести ей что-то такое, что она могла бы увидеть, попробовать и чем могла бы насладиться. Этот подарок должен был показать, как Олли относится к ней.

Впервые за свои двадцать четыре года Олли влюбился. В прошлом у него, конечно, были девчонки, но теперь он понимал, что то была всего лишь разминка. Керри-Энн отличалась от них, как небо от земли, она была самой прекрасной и восхитительной из всех женщин, которых он когда-либо встречал. Она бывала в таких местах и делала такое, о чем он только слышал. Тем не менее в ней чувствовалась какая-то ранимость… даже надломленность. Несмотря на собственный небогатый опыт, Олли понимал, что должен защищать и оберегать ее. В присутствии Керри-Энн он превращался в рыцаря на белом коне, охраняющего свою прекрасную возлюбленную.

Вплоть до прошлого воскресенья он опасался, что его страсть неминуемо зачахнет, как несбыточная мечта. Но потом случилось нечто необыкновенное — поцелуй, который для него стал событием вселенского масштаба. И она не отпрянула, не замерла в напряжении, не отпустила какое-нибудь легкомысленное замечание, дабы охладить его пыл. Она поцеловала его в ответ. И поцелуй их длился целую минуту, не меньше. Она поцеловала его в ответ! Как если бы ей понравилось. Как если бы она была к нему неравнодушна.

Следует признать, впрочем, что с того момента она ничем не дала понять, что относится к нему не просто как к другу. На работе она по-прежнему отличалась свойственными ей живостью характера и насмешливой непочтительностью. Словом, Керри-Энн вела себя так, будто ничего необычного не произошло. Ей, наверное, просто нужно время, говорил он себе. Сейчас она слишком занята своей дочерью, чтобы обращать внимание на что-либо еще. Он пытался увидеть в этом возможность для себя, а не препятствие. Он просто должен быть рядом с ней и помочь ей преодолеть временные трудности. Таким образом он покажет ей, что она всегда может на него рассчитывать. И когда-нибудь потом, через много лет, когда они станут уже совсем седыми и у них будут дети и внуки, оглядываясь назад, она улыбнется и скажет: «Именно тогда я и полюбила тебя».

«Итак, — одернул он себя, — теперь масло». Восемь столовых ложек или десять? А какую взять муку — кондитерскую или обычную? Или, может, испечь Настоящий Торт — из земляных орехов с пригоршней муки? В любом случае, это будет торт. Слоеный. С шоколадной стружкой и взбитыми сливками.

Доставая ингредиенты, Олли уже мысленно видел готовый торт. Впрочем, так он работал всегда: смутная идея, несколько ловких фокусов и набор продуктов, из которых в результате некоего процесса, суть которого, бывало, не понимал и он сам (для него рецепты были чем-то сродни музыкальной импровизации в джазе), — и вот из всего этого волшебным образом получалось то, что он затем выносил из кухни. И тогда он сам удивлялся произведению рук своих, не спеша приписывать себе успех, достигнутый не только по своей воле. За эти годы у него, разумеется, случались и неудачи, но он на них не зацикливался. «В каждом улове обязательно попадается сорная рыба», — говаривал его отец. Просто нужно набраться терпения и ждать своего шанса — именно так он вел себя с Керри-Энн.

Он уже заканчивал поджаривать лесные орехи, чтобы потом с помощью старого посудного полотенца снять с них шелуху, когда в кухню вошла его мать. Взгляд ее пробежался по столу, заваленному мисками, продуктами и всякими кухонными причиндалами, прежде чем остановиться на скорлупках от орехов, ровным слоем покрывавших потертый линолеум. Губы ее сложились в кривую улыбку, и она утомленно вздохнула. Фрида, «Фредди», Оливейра уже давно привыкла к тому, что кухня, после того как на ней покомандует ее младший сын, выглядит так, словно по ней прошелся ураган, а на полу рассыпано не меньше муки и сахара, чем содержится в том изделии, над которым он трудился. Она выдвигала только одно требование — убирать за собой. В течение тридцати лет занимаясь бизнесом, который вынуждал ее весь день оставаться на ногах, последнее, что ей было нужно, вернувшись домой, — это вооружаться веником и тряпкой и начинать уборку.

Все это, однако, не мешало ей питать слабость к своему младшему сыну.

— Тебе помочь? — поинтересовалась она.

Олли поднял голову и взглянул на нее с улыбкой, способной растопить полярные льды.

— Сам справлюсь, мам. Почему бы тебе не присесть и не отдохнуть? Я приготовлю тебе чай. Одну секунду, сейчас закончу и сразу поставлю чайник.

— Да, чаю я бы выпила с удовольствием. — Мать потянулась было за чайником, но Олли перехватил ее руку.

— Присядь, — распорядился он.

Улыбаясь, она откинула со лба прядь вьющихся рыжих волос, которые с возрастом обрели цвет старой меди, и присела на стул подле кухонного стола — тот самый, списанный со старого парохода. Этот стул пережил больше бурь и потрясений, когда на нем восседали ее шумные отпрыски, чем когда он плавал по морям и океанам.

— В тебе уже чувствуется большой начальник, — шутливо заметила она, с любовью глядя на него.

Олли ласково улыбнулся ей и смахнул горсть ореховых скорлупок в раковину.

— У меня была хорошая учительница. — У них в семье ходила шутка, что Фредди не может пройти спокойно даже мимо пустого стула, не объяснив тому, что тот должен делать.

Она рассмеялась.

— Не стану спорить. — С такой оравой ей поневоле приходилось быть не только экономной и умелой, но еще и властной хозяйкой, хотя всем ее отпрыскам всегда доставались равные порции объятий и поцелуев. — Но одному Богу известно, откуда у тебя талант к кулинарии, — уж точно не от меня. — Фредди называла себя «приличной стряпухой», но заниматься выпечкой у нее не было ни времени, ни желания. — И не от твоего отца. — Она коротко рассмеялась и покачала головой. — В тот единственный раз, когда я оставила его одного на кухне, как раз после рождения Теи, он чуть не спалил весь дом, пытаясь поджарить цыпленка.