— Значит, ты готова порвать с ним?

— С кем, с Грантом?

— Нет, с Махатмой Ганди.

Линдсей пожала плечами и беспомощно развела руками.

— Еще слишком рано говорить о чем-то таком. Я до сих пор многого не знаю о Рэндалле — в некотором смысле он остается для меня загадкой. А что касается Гранта… в этом случае я, по крайней мере, знаю, что получу. Может быть, это не идеальный вариант, но меня устраивает. Или устраивал раньше. И что, я должна отказаться от этого только потому, что крышу моего дома пробил ослепительный метеор?

— Все зависит от размера метеора, — заметила Керри-Энн. Линдсей метнула на нее очередной колючий взгляд, и Керри-Энн поспешила добавить: — Разве у нас с тобой случилось не то же самое? В некотором роде я свалилась тебе на голову, как тот самый метеор.

— Это совсем другое. Ты — член моей семьи.

— Да, но ты меня совсем не знала. И, будем откровенны, я оказалась не такой, какой ты меня представляла. Но ты все равно дала мне шанс. Это говорит кое о чем, нет?

— Да… о том, что я не собиралась отказываться от собственной сестры. Это — не одно и то же.

От слов сестры на душе у Керри-Энн потеплело. Но значило ли это, что Линдсей понемногу начинала принимать ее такой, какая она есть?

— Может, это и не совсем одно и то же, но я хочу сказать, что надо больше доверять своим инстинктам. Да-да, знаю, иногда они могут завести тебя в такие дебри, что только держись, — как обыкновенно случалось с ней самой, — но и чрезмерные умствования тоже до добра не доведут.

— Ладно, пока нет смысла говорить об этом. Решение мне предстоит принять не сегодня. — Линдсей расправила плечи и встала. — А ты и вправду выглядишь классно, — заключила она, окинув Керри-Энн одобрительным взглядом. — Я рада, что ты остановилась на этом наряде.

Правда, это было не то, что выбрала Линдсей, когда они в начале недели отправились по магазинам, — женский брючный костюм, в котором Керри-Энн казалась себе монахиней в мирской одежде. Она остановила свой выбор на платье в горошек, с большим запахом, которое подчеркивало достоинства ее фигуры, не выставляя их напоказ чересчур откровенно.

— Ты не шутишь? — не поверила Керри-Энн.

Линдсей улыбнулась.

— Да, я действительно так думаю. — Протянув руку, она поправила выбившийся локон сестры. — Кроме того, мне кажется, что такой естественный цвет волос идет тебе намного больше, чем розовый.

Вчера, с помощью мисс Хони, Керри-Энн выкрасила волосы, убрав следы розового мелирования. Правда, кое-где розоватый оттенок еще можно было заметить, но только если присмотреться. Теперь она понимала, что не стоит демонстрировать судье непокорного ребенка, который до сих пор жил у нее внутри. Да и сделать это оказалось не так трудно, как бросить курить, — из-за этого она до сих мучилась, хотя ей здорово помогали никотиновые пластыри. Теперь Керри-Энн все чаще задумывалась над тем, а такие ли уж они разные с сестрой, если как следует разобраться?

Керри-Энн последний раз окинула себя взглядом в зеркале, разгладила обеими руками подол платья и сбрызнула волосы лаком для укладки. «Придется смириться с тем, что есть, потому что больше ничего нельзя сделать». Но вслух она произнесла:

— Полагаю, пора ехать. Нам предстоит долгий путь, а мне ни в коем случае нельзя опаздывать.

В суде ее ждали только к трем часам пополудни, но поездка на машине до Сент-Луиса-Обиспо занимала почти четыре часа, и она хотела иметь запас времени на случай пробок на дороге или проколотой шины. Это люди типа Линдсей могут позволить себе роскошь опоздать на судебное заседание — на их репутации это не сказалось бы, — но Керри-Энн лишилась этой привилегии одновременно с потерей дочери.

Линдсей наверняка понимала, что, даже если они проколют колесо, то шести часов им хватит за глаза, чтобы доехать до места, но она ограничилась тем, что сказала:

— Раз так, едем. Позови мисс Хони, пока я подгоню машину, хорошо? Встретимся у входа.

* * *

Программа «Двенадцать шагов» научила Керри-Энн не молиться о чем-либо конкретном. Молитва, говорилось в Большой книге, — это не список пожеланий на Рождество. Следовало молиться о том, чтобы как следует прожить наступающий день, а остальное предоставить высшим силам. Нельзя сказать, впрочем, что она знала или хотя бы подозревала, что представляют собой высшие силы. Взрослея и кочуя из одной приемной семьи в другую, она точно так же перебирала и религии — католицизм, протестантство, баптизм, иудаизм, пятидесятничество, — пока наконец, в возрасте тринадцати лет, у нее в голове не образовалась совершеннейшая каша из всевозможных постулатов, единственный общий смысл которых заключался в том, что она должна покориться. И только когда она присоединилась к программе «Двенадцать шагов», у нее появилось новое представление о вере. В голове у Керри-Энн часто звучали слова одного из «старожилов», нечесаного и неряшливого бывшего заключенного, Большого Эдда:

— Это необязательно должен быть Иисус Христос. Это может быть кто угодно — Бог, Мохаммед, Будда или даже этот чертов Рон Л. Хаббард[63]. Да хоть вон та дверная ручка! Но вся фишка в том, — продолжал Большой Эд, — что ты молишься себе, точнее, той части себя, которая помогла тебе стать тем, кто ты есть сейчас, и удерживает тебя на избранном пути. И кто может отрицать, что к этому приложил руку сам Господь Бог?

Словом, Керри-Энн молилась. Она пыталась не конкретизировать свои мольбы, но стоило ей сесть и сложить в молитвенном жесте руки перед грудью, как перед ее мысленным взором вставал образ ее маленькой доченьки. Она знала, что не может полагаться на одну только высшую силу. Каким-то образом она должна доказать судье, что заслуживает второго шанса. Ведь теперь, из-за вмешательства Бартольдов, ставки оказались запредельно высоки. Даже надев строгую одежду и стараясь говорить правильно, она все равно не могла соперничать с тем, что предлагали Белле они, со своим элитным образованием и успешной карьерой, замечательным дорогим домом и положением в обществе. Кроме того, они были темнокожими. Керри-Энн знала, что судьи предпочитают отдавать детей приемным родителям той же этнической группы. И это правило могло сработать и в данном случае.

А что могла предложить она? Только свои памятные значки — «90 дней» и «Шесть месяцев без наркотиков», которыми ее наградили в Обществе анонимных наркоманов. У нее не было ни образования, ни карьеры, ни заслуживающих упоминания сбережений, ни собственного дома, ни даже средства передвижения. Короче говоря, она была не в состоянии как следует воспитывать своего ребенка и хорошо заботиться о нем.

За исключением одного «но»…

— Кто бы что ни говорил, не забывай о том, что ты — мать Беллы, — напутствовал ее позавчера Олли, когда они прогуливались по берегу. — А дети должны жить со своими родителями.

При воспоминании об Олли на сердце у нее потеплело. В последние несколько недель он делал все, что было в его силах, чтобы отвлечь Керри-Энн от мыслей о приближающемся судебном процессе, и даже пошел на хитрость — все время угощал ее всякими вкусностями, так что она в шутку даже упрекнула его в том, что он кормит ее, словно на убой. Олли оказался мастером на разные выдумки. Как-то он отвез ее в парк Бордуок, что рядом с Санта-Крус, и там они катались на американских горках, визжа от страха и восторга, как парочка придурков, сбежавших из сумасшедшего дома. В другой раз он пригласил Керри-Энн в Биг-Бэйсин-Стейт-парк посмотреть на гигантские секвойи. А не далее как позавчера Олли угостил ее ужином в старомодной таверне, принадлежащей помешанному на кино чудику, в которой клиентам крутят старые черно-белые фильмы. В тот вечер они смотрели ленту 1940 года с Бет Дэвис в главной роли — она играла бессердечную роковую красотку и в конце концов получила свое: погибла в зрелищной автомобильной катастрофе. Остальные зрители порадовались такому финалу, но Керри-Энн не стала злорадствовать из-за столь страшного конца героини, пусть даже та заслуживала этого десять раз. Она знала, что жизнь — подлая штука и что ступить на скользкую дорожку очень легко, а вот сойти с нее — практически невозможно. Словом, она не считала себя вправе судить других.

Вчера после работы Олли отвез ее на мыс Мори-Пойнт, что находится к северу от Лагуны Голубой Луны, и там они пошли по едва заметной тропинке, вьющейся по самому краю болотистого плато, которое скалистыми уступами обрывалось в океан.

— Помнишь сцену из «Гарольда и Мод»[64], в которой «ягуар» Гарольда срывается со скалы? Они снимали ее на этом самом месте, — поведал ей Олли, когда они остановились на одном из скальных выступов, глядя вниз, где среди острых каменных клыков пенился прибой.

— По-моему, я не смотрела этот фильм, — призналась Керри-Энн.

Олли, не веря своим ушам, с изумлением уставился на нее.

— Ну, ты даешь! Просто кошмар!

— Что ты имеешь в виду — сам фильм или то, что я его не видела?

— И то и другое. — Он покачал головой. — Пожалуй, он должен стать обязательным для всеобщего просмотра.

— Ну, раз уж я его не видела, может, расскажешь мне, о чем он?

— Он об одном парне, Гарольде. Все считают его чокнутым. Типа, он тащится оттого, что ходит на похороны незнакомых ему людей. Как бы то ни было, но однажды на похоронах он встречает полоумную старушку, которую зовут Мод. Он совсем еще мальчишка, но они влюбляются друг в друга, а потом она умирает. — Керри-Энн презрительно фыркнула, а Олли отметил: — Нет, там нет ничего такого. Они — просто родственные души, понимаешь? Вот в чем вся фишка. Смысл в том, что когда два человека любят друг друга, все остальное, типа того, чего ждет от них общество, уже не имеет никакого значения.

— Ага, а ты подумал, что было бы, если бы они взяли и поженились? — попыталась вернуть его к реальности Керри-Энн. — И ему пришлось бы повсюду представлять ее как свою жену, и тогда люди решили бы, что он окончательно спятил.

— Ну и что?

— А то, что так можно поступать только в том случае, когда тебе нечего терять.

Олли повернулся к ней, жадно вглядываясь в ее лицо.

— Мы все еще говорим о Гарольде и Мод или уже нет?

Керри-Энн поняла, что нельзя и дальше откладывать неизбежное. С грустью она произнесла:

— Ты нравишься мне, Олли. И не только как друг. Так что, кто знает, может быть, в другое время и в другом месте… — Она неопределенно махнула рукой. — Но сейчас я не в том положении, чтобы раздражать своими выходками людей. Например, мою сестру. — Она выставила перед собой руку, не желая слушать его возражения. — Она нужна мне больше, чем ты. И это факт. Значит, мы должны притормозить и перестать встречаться.

Олли с тоской смотрел на нее. Но, поскольку ее желания для него всегда были важнее своих собственных, он ограничился тем, что сказал:

— Похоже, у меня нет выбора, верно? — А потом добавил, что расстаются они не навсегда, а только до тех пор, пока у нее все не наладится.

Отчего-то, вспомнив об этом, Керри-Энн немного успокоилась.

Голос мисс Хони вырвал ее из не слишком приятных размышлений.

— Не знаю, как вы, девочки, но мне мой желудок подсказывает, что наступило время обеда. Как насчет того, чтобы остановиться и перекусить?

Керри-Энн бросила взгляд на часы и увидела, что уже почти час дня — они провели в пути больше трех часов. Совсем скоро она предстанет перед судьей. При мысли об этом аппетит, который появился за время поездки, пропал окончательно. Слишком многое зависело от сегодняшнего заседания суда. Если судья сочтет ее не заслуживающей доверия даже в таком относительно простом деле, как визит с ночевкой, то будут ли у нее шансы победить, когда речь пойдет о том, кто сможет лучше позаботиться о Белле и воспитать ее?

Они остановились пообедать в Писмо-Бич, но все равно прибыли в Сент-Луис-Обиспо загодя. Адвокат Керри-Энн, который в новом темно-синем костюме с галстуком смотрелся весьма импозантно, приехал раньше их, и она переговорила с ним накоротке у входа в зал заседаний, тогда как Линдсей и мисс Хони прошли внутрь, чтобы занять места. Через несколько минут Керри-Энн миновала двойные двери и вступила в свой личный ад.

Заседание уже началось, и в зале яблоку негде было упасть. Здесь собрались люди, ожидающие рассмотрения своих дел, — адвокаты и их клиенты в сопровождении друзей и родственников, кое-кому из которых предстояло выступить в роли свидетелей. Но вместо знакомого судьи Никеля в мантию был облачен другой человек — худощавый чернокожий мужчина средних лет с коротко стрижеными пепельно-серыми волосами. Сердце у Керри-Энн упало.

«Мне конец», — подумала она.

Единственное, что было ей на руку, — ее адвокат тоже был чернокожим. Она метнула на Абеля панический взгляд, когда они с ним усаживались рядом с Линдсей и мисс Хони в заднем ряду. Он наклонился к ней и пробормотал: