— Легко. — Линдсей сделала движение, будто намеревалась забрать у сестры журнал, но та, улыбаясь, отвела руку, не давая ей сделать это. После нескольких безуспешных попыток Линдсей наконец сдалась и опустилась в свое кресло за столом. — Послушай, — сказала она, — я ценю то, что он старается помочь, но уже слишком поздно, во всяком случае, в том, что касается наших с ним отношений. Я больше не смогу ему поверить. Никогда.

— Но ведь он тебя не обманывал! — возразила Керри-Энн.

— В некотором смысле он поступил намного хуже. Он утаил от меня то, что все изменило бы, знай я об этом.

— Может быть, поэтому он и не стал ничего тебе говорить. — Керри-Энн спрыгнула со стола и перебросила журнал Линдсей. — Честно, Линдс, ты, вроде бы такая умная женщина, иногда бываешь на удивление тупа. Парень явно сходит по тебе с ума, а влюбленные совершают самые идиотские поступки. Это вроде как свойственно им, понимаешь? Только не говори мне, что никогда не делала глупостей во имя любви.

— А вот и не делала, если хочешь знать, — ответила Линдсей.

Самый глупый поступок, о котором она могла вспомнить, заключался в том, что в четвертом классе она послала «валентинку» Билли Джарвису, прекрасно зная при этом, что он будет смеяться над ней — что он и сделал.

Керри-Энн встала, уперев руки в бока и глядя на сестру с видом школьного учителя, уставшего биться с исключительно тупым учеником.

— Не исключено, что это оттого, что ты еще никогда не была влюблена. Ну, ладно, раз уж мы заговорили о глупости, как назвать то, что ты прогнала от себя идеального парня только потому, что он на самом деле оказался не таким уж безупречным?

— Не знаю. Как? — мрачно поинтересовалась Линдсей.

— Ну, ты даешь! Это называется безумие! Особенно после всего того дерьма, что вылили на меня парни, и вполовину не такие приличные, как Рэндалл. Ну, не знаю, например, мой бывший ухажер. — Керри-Энн отказывалась даже произносить имя Иеремии. — Впрочем, тебе виднее. Это — твоя жизнь… или, я бы сказала, похороны.

После этого Керри-Энн вышла, покачивая бедрами, оставив Линдсей размышлять над ее последними словами.

Каким-то образом Линдсей сумела продержаться до конца рабочего дня. Но к закрытию магазина она буквально валилась с ног, не столько от физической усталости, сколько от усилий казаться спокойной и собранной, несмотря на бурю эмоций, бушевавших в ее голове и сердце. Должно быть, Олли заметил, что она не в себе, потому что подошел к ней, когда она закрывала учетную книгу, и протянул чашку эспрессо.

— Вот, возьмите, — сказал он. — Вы выглядите так, что, думаю, она вам не помешает.

— Я бы предпочла стаканчик виски. Но все равно спасибо, — ответила Линдсей, одним духом осушая чашку.

— De nada. — Но уходить он не спешил, как будто что-то его тревожило. Наконец он произнес: — Послушайте, мы тут подумали, то есть Керри-Энн и я… Ничего, если мы отпросимся завтра на пару часов?

Она захлопнула учетную книгу.

— Завтра не совсем ко времени. Я должна быть в суде, так что здесь и так будет не хватать рабочих рук.

— Да, я знаю, потому и спросил. Мы подумали, что вам не помешает поддержка своей команды.

Линдсей поспешила извиниться.

— Прости меня, если я была груба. Это очень мило с вашей стороны, Олли.

Он спокойно смотрел на нее.

— Знаете ли, вам необязательно все и всегда делать самой. На тот случай, если вы не в курсе, мы готовы прикрыть вам спину. — И словно в подтверждение своих слов, он взял у нее пустую чашку и предложил: — Еще кофе на дорожку?

Линдсей вынуждена была признать его правоту. Она действительно привыкла все делать сама — наследие детства, — посему временами забывала о том, что она не одна.

— Кофе я больше не хочу, — сказала она Олли, — зато с благодарностью принимаю ваше предложение стать моей группой поддержки.

Она уже направилась за своей курткой и сумочкой, когда услышала, что в магазин вошел поздний покупатель. Мужчина поприветствовал мисс Хони, и Линдсей узнала этот глубокий баритон. Рэндалл! Чтобы он не заметил ее, она быстренько юркнула за один из высоких книжных стеллажей. Через несколько секунд она уже сидела в своем офисе, заперев дверь и планируя бегство через заднюю дверь, и тут к ней постучалась мисс Хони.

— Открывай, сладкая моя. У нас гости!

Линдсей ощутила, как ее охватывает раздражение. Эта женщина расстелила бы красную ковровую дорожку для самого Саддама Хусейна! Но теперь у Линдсей не оставалось иного выхода, кроме как выйти из своей крепости. Прятаться от Рэндалла — это было как-то совершенно по-детски… Хуже того, он может решить, что она боится встречаться с ним, поскольку не уверена в себе и своих силах. От понимания этого раздражение Линдсей лишь усилилось. Почему он так поступает с ней? Почему он просто не может оставить ее в покое? И пусть написанная им статья — да, очень милый поступок — говорит сама за себя, это все же красноречивое признание теа culpa[77].

— Я всего лишь хотел забросить тебе вот это, — сказал он, вручая ей пухлый манильский конверт. — Здесь статья, которую я написал для «Кроникл». Я подумал, что ты захочешь прочесть ее раньше, чем она выйдет в воскресном выпуске.

Оказывается, ей можно было не беспокоиться по поводу того, что он припадет к ее ногам и станет умолять о прощении. Его лицо было почти невозмутимым, и на нем она не обнаружила и следа страдания или тоски. Нет, перед нею стоял Рэндалл Крейг, который когда-то покорил ее сердце. В его синих глазах вспыхивали веселые искорки, а губы готовы были сложиться в лукавую улыбку. Когда она брала у него конверт, кончики их пальцев соприкоснулись, и от этого у нее по всему телу пробежала дрожь возбуждения.

Линдсей вдруг поняла, что, несмотря на все усилия, ее решимость ослабевает.

— Спасибо, конечно, но я уже видела ее, — сообщила она ему. — Одна из моих покупательниц принесла мне сигнальный экземпляр — кто-то из ее родственников работает в журнале.

Рэндалл вопросительно приподнял бровь.

— Ну, и что ты об этом думаешь?

Линдсей, разрываясь между желанием продемонстрировать холодную отстраненность и искренним восхищением, ответила:

— Именно так написала бы и я, если бы умела делать это так же хорошо, как и ты. — Ответить по-другому она не могла — это было бы нечестно, а опускаться до его уровня она не желала. Равно как и потакать ему каким-либо иным образом. А потом отрывистым и деловым тоном Линдсей добавила: — Но, право же, не стоило себя затруднять, тратить время на то, чтобы занести мне статью. Я вполне могла дождаться выхода журнала из печати.

— Да, но тогда ты не смогла бы прочесть ее до завтрашнего заседания суда по твоему делу.

— Откуда ты знаешь, что слушание состоится завтра? — Глаза ее подозрительно прищурились.

Когда же он лишь невыразительно пожал плечами в ответ, она поняла: от своего отца. Совершенно очевидно, что они с отцом регулярно общаются, пусть даже и не сговариваются о чем-то в очередной раз. Хотя сейчас это уже не важно. Она больше не будет иметь дела ни с одним из них.

Он заглянул ей через плечо.

— Может, ты пригласишь меня войти?

— Собственно, я как раз собиралась уходить.

Он улыбнулся.

— В таком случае, я рад, что перехватил тебя.

Линдсей мысленно выругала себя, неохотно отступая в сторону, чтобы дать ему возможность пройти.

— Хорошо, только недолго.

Почему она не может прямо заявить ему, чтобы он убирался подобру-поздорову? И почему ее сердце предательски стучит, как у влюбленной школьницы? Ах, если бы забыть его было бы так же легко, как не отвечать на его звонки и письма! Линдсей из последних сил старалась сохранить самообладание, отойдя от него подальше и с вызовом скрестив руки на груди.

— Я не задержу тебя, — сказал он. — Я всего лишь хотел пожелать тебе удачи.

Старательно пытаясь игнорировать его попытки умаслить ее, она холодно ответила:

— Потому что она мне понадобится? Да, тут ты прав. Твой отец ничего не оставляет на волю случая, не так ли?

— Да, это не в его стиле. — Теперь Линдсей видела, что он глубоко несчастен под маской довольства, и глаза его жадно обшаривали ее лицо, наверное, в поисках малейших признаков прощения. — Послушай, я знаю, что ты думаешь обо мне, но я хочу расставить все по своим местам. Я не участвовал ни в каком заговоре. Единственное, что у меня общего с отцом, — это ДНК.

— Тогда почему ты не признался мне в том, что ты — его сын? — Она, гордо вскинув подбородок, храбро встретила его взгляд.

— Я пытался… раз десять, по меньшей мере.

— И что же тебе мешало?

— Я боялся испортить наши с тобой отношения. Какая горькая ирония, верно? — Губы Рэндалла искривились в вымученной улыбке.

Линдсей почувствовала, как от шапки полярного льда, сковавшего ее сердце, отвалился приличный кусок. Глядя в его глаза, она не находила там ничего, что вынудило бы ее думать, будто он — такое же чудовище, как и его отец. Она видела лицо человека, допустившего катастрофическую ошибку, о которой он теперь страшно жалел. Она хотела простить его — все ее существо страстно желало этого, но она напомнила себе: намеревался он или нет обмануть ее, случилось то, что случилось.

— Самое главное заключается в том, — выдохнула она, — что ты так ничего мне и не сказал. И мне пришлось узнать правду от твоего отца. Ты хоть понимаешь, какое унижение я испытала? Ты видел это выражение самодовольства у него на лице?

Рэндалл поморщился.

— Я все понимаю. Если бы я только мог, то переиграл бы все наново.

— Ты уже сделал все, что мог. Считай, что мы в расчете. — И Линдсей уронила манильский конверт на стол.

Он небрежно отмахнулся.

— Эту статью я написал бы в любом случае.

Несмотря на свое предубеждение, она не могла отрицать очевидного: он ничуть не старался преувеличить значимость своего поступка, за который, по мнению многих, можно было бы отпустить все грехи.

— Послушай, ни ты, ни кто-либо еще больше ничего не сможет сделать, — сказала она. — Благодаря твоему отцу я рискую лишиться не только своего дома, но и магазина. Что бы ни случилось завтра, я знаю, что он не оставит меня в покое до тех пор, пока не раздавит или не выжмет досуха, в зависимости от ситуации.

— Даже если он выиграет, это всего лишь очередной шаг в долгом процессе, — напомнил ей Рэндалл. — Еще есть надежда.

— В самом деле?

На рассмотрение и удовлетворение апелляции в судах могут уйти годы, и в том невероятном случае, если она добьется своего, это будет Пиррова победа. Лучшее, на что она могла бы рассчитывать, — это что у нее останется достаточно средств, чтобы внести первый взнос за другой дом. — Не забывай, у твоего отца имеются высокопоставленные друзья. Говоря откровенно, мне сообщили, что в Сакраменто есть человек, готовый утвердить положительное решение суда.

Рэндалл мгновенно навострил уши.

— От кого ты это слышала?

— У меня есть свои источники.

— Почему ты думаешь, что этот человек связан с моим отцом?

— Разумеется, я ничего не могу утверждать, но я чую неладное. Совпадение по времени представляется чрезвычайно подозрительным, ты не находишь? Этот парень, Куртис Брукс, становится главой Комитета по землепользованию незадолго до того, как должно состояться судебное заседание, а потом мне говорят, что он готов дать зеленый свет проекту твоего отца. Очевидно, он в долгу перед ним. Или же его просто подкупили.

Рэндалл умолк, о чем-то размышляя.

— Взгляни правде в глаза, — продолжала Линдсей, — они загнали меня в угол. Даже если я выиграю на завтрашних слушаниях, этим дело не кончится. Они будут давить на меня и дальше.

На лице у Рэндалла оставалось все то же задумчивое выражение, и он загадочно обронил:

— Есть еще один способ. Не забывай: кто ищет, тот всегда найдет.

— Верно. Вот только умных мыслей у меня больше нет. Я иссякла. — Она вздохнула и взяла в руки куртку и сумочку.

— Не исключено, что я смогу помочь. Полагаю, ты не согласишься поужинать со мной, — сказал он, с надеждой глядя на нее.

— Это исключено.

Рэндалл выглядел разочарованным, хотя, похоже, это его не удивило. Он ограничился тем, что сказал:

— В таком случае мне придется довольствоваться поцелуем на ночь. — И прежде чем она успела остановить его, он обнял ее и прижался губами к ее губам.

Поначалу Линдсей оцепенела, а потом, не в силах более сдерживаться, она на долгий и мучительно-сладкий момент уступила ему. Господи, как же ей не хватало этого! Губы его были теплыми и нетерпеливыми, от него пахло лосьоном после бритья, и еще она улавливала его собственный, неповторимый запах, который навевал давно забытые, но счастливые воспоминания. Она поцеловала его в ответ и продолжала целовать до тех пор, пока слабый голос рассудка не зазвучал настойчивее в ее голове. Но даже тогда ей понадобились все силы, чтобы оторваться от него.