Виктория позвала их ужинать. Несмотря на подавленное настроение, Рэндалл был тронут тем, что она дала себе труд приготовить его сама, пусть даже такой простой — филе с жареным картофелем и зеленым салатом в виде гарнира. Каким-то образом ему и отцу до самого окончания ужина удалось избежать обмена колкостями. Они беседовали о винном заводе в Напе, в который вложил средства Ллойд, а также о достоинствах разных вин, одно из которых, коллекционное «мерло», даже было открыто по случаю приезда Рэндалла.

За десертом Виктория засыпала Рэндалла комплиментами за его книгу, которая ей очень понравилась.

— Она так увлекла меня, что в тот день я не занималась ничем другим, только чтением. Даже забыла о визите к врачу.

— Поверь мне, это — лучшая похвала, которую только и может услышать автор, — откликнулся Рэндалл.

— А в конце я не смогла сдержать слез. Не потому что все закончилось печально, а потому что мне не хотелось расставаться с главными героями.

Ллойд, который в этот момент перекладывал на свою тарелку кусочек сливового пирога, поднял голову.

— Викки всегда принимает все слишком близко к сердцу. — Он ласково улыбнулся ей. — Ты слишком сентиментальна, а это тебе не во благо, дорогая.

Похоже, Виктория выпила слишком много, поскольку она, не задумываясь, парировала:

— По крайней мере, у меня есть сердце.

Ллойд встретил ее выпад ледяным молчанием. Викки покраснела и тоже умолкла, так что некоторое время за столом слышался лишь негромкий перезвон столовых приборов. В их браке явно наметились трудности. Обычно такие вещи Рэндалла не беспокоили, но сейчас ему пришло в голову, что он может воспользоваться этим к своей выгоде. Поэтому, когда отец предложил ему вновь перейти в кабинет, чтобы посмотреть трансляцию турнира по гольфу, он отказался и предложил Виктории помочь убрать со стола. Рэндалл относил в кухню уже вторую стопку тарелок, когда застал там Викторию. Она стояла у раковины и смотрела в окно, а по щекам ее катились слезы.

Обернувшись, она смущенно посмотрела на него.

— Прости меня. Ты, наверное, думаешь, что я — ужасная хозяйка.

— Вовсе нет. Я могу чем-нибудь помочь?

Она покачала головой.

— Нет. Но я рада, что ты здесь.

Понимая, что она что-то скрывает, он предложил:

— Хочешь поговорить об этом? — Он чувствовал себя неловко, утешая ее, хотя по возрасту она была ближе ему, чем отцу, и он всегда думал о ней только как о жене своего отца.

Она слабо улыбнулась, но в улыбке ее сквозила печаль.

— Ты, наверное, последний человек, которому я стала бы изливать душу. Твой отец рассердится, если узнает об этом. Но сейчас я слишком зла на него, чтобы переживать из-за этого.

— У меня сложилось именно такое впечатление. — Рэндалл поставил в раковину тарелки и привалился боком к столу, глядя, как Виктория вытирает слезы. — Ну, и чем же он заслужил твой гнев?

— Я намекну тебе. У нее светлые волосы, и она настолько молода, что могла бы быть его внучкой. — Виктория говорила с нескрываемой горечью; наверняка, язык у нее развязался от вина, выпитого за ужином.

Рэндалл удивился. Ему как-то не приходило в голову, что источником ее огорчений может быть другая женщина. Хотя Ллойда никак нельзя было назвать однолюбом — в конце концов, он обманывал и свою первую жену, мать Рэндалла. Но Хейвуд-старший уже давно миновал пору расцвета, и Рэндалл полагал, что если кого-нибудь из них и потянет на сторону, так это все еще симпатичную Викторию, которая к тому же была намного моложе своего мужа. Он понял, что в который уже раз недооценил отца.

Он сочувственно покивал.

— Понятно. — И едва успел прикусить язык, чтобы не ляпнуть: «Теперь ты знаешь, почему от него ушла моя мать».

Но Виктория, очевидно, прочла упрек в его глазах.

— Ты, наверное, думаешь, что я получила то, что заслуживаю, и, полагаю, так оно и есть, — сказала она. — Тогда я не думала, что могу причинить кому-то боль. Я была без ума от него. Что посеешь, то и пожнешь, верно?

Рэндалл ощутил, что в душе у него возникает симпатия и сочувствие к этой женщине. Она не была плохим человеком, и сейчас ей было больно, очень больно.

— Никто тебя не винит. Это было давно. — Он сделал паузу, прежде чем предложить: — Ну, и что ты намерена делать?

— Ты имеешь в виду, собираюсь ли я развестись с ним? — Виктория медленно покачала головой, и глаза ее вновь наполнились слезами. — Боюсь, он держит меня за горло. По брачному договору, который я подписала, я в таком случае останусь без гроша за душой.

— Необязательно. — В голове у Рэндалла зародилась некая, пока еще неясная, идея.

— И что же ты предлагаешь?

— Пожалуй, можно придумать кое-что, — осторожно сказал он.

Прежде чем он успел пояснить, что имеет в виду, Виктория в смятении тряхнула головой и заговорила:

— Не понимаю. Почему ты хочешь помочь мне? Любая женщина на моем месте была бы уверена, что ты будешь рад избавиться от злой мачехи. Ведь я — злая мачеха, не так ли? Я — разрушительница семейного очага, и на мне лежит вина за развод твоих родителей.

— Скажем так, это может быть выгодно нам обоим.

Она медленно кивнула, скрестив руки на груди.

— Я слушаю.

* * *

На следующий день у него сложилось впечатление, что Виктория старательно избегает его. Очередная возможность побыть с нею наедине представилась только в воскресенье. День выдался ясный и солнечный, как и обещали синоптики. Они собирались все вместе отправиться на верховую прогулку, но в последнюю минуту выяснилось, что Ллойд ожидает важный телефонный звонок, так что он лишь помахал им вслед, а сам остался в особняке. Рэндалл испытал облегчение, выходя вслед за Викторией из дома. Теперь ему представилась возможность узнать, обдумала ли она его слова.

До конюшни, где Виктория держала своего Принца, они поехали на машине, хотя это было недалеко от дома. Они прибыли туда перед самым обедом. Пока она седлала своего скакуна, Рэндаллу подвели одну из племенных лошадок, смирную гнедую кобылку. Последний раз он ездил верхом много лет назад, но прежние навыки вернулись, стоило ему сесть в седло. Вскоре они с Викторией уже скакали галопом по тропинке, петляющей по Хаддарт-парку, и солнечные лучи падали сверху, пробиваясь сквозь кроны мамонтовых деревьев, обступивших их со всех сторон. Так, в дружелюбном молчании, они проехали милю или две. Виктория ехала впереди, показывая дорогу, а Рэндалл ждал, что она первая заговорит о его отце, но она молчала.

Неужели она пожалела о том, что разоткровенничалась с ним позавчера вечером? Рэндалл понял, что с его стороны наивно было полагать, будто она действительно хочет развода. Виктория слишком много выпила, и ей просто нужно было выпустить пар. Как он мог подумать, что такая избалованная женщина, как она, прожившая в роскоши последние двадцать лет, захочет по собственной воле отказаться от всего, что имеет? И ради чего? Чтобы отомстить? Разве для нее это шанс на лучшую жизнь?

Тем не менее ему нужно было знать наверняка. Он выбрал момент, когда они вернулись в конюшню и она стала чистить своего коня скребком.

— Ты не думала над тем, о чем мы с тобой говорили давеча? — спросил он.

— Вообще-то думала. — Она выпрямилась и посмотрела Рэндаллу в лицо.

— И? — Нервы у него буквально звенели от напряжения.

— Я все же не уверена, что у нас получится. — Она вздохнула, положив ладонь на холку коня. — Я даже не уверена в том, что то, что тебе нужно, на самом деле существует.

— Я тоже в этом не уверен. Мы не будем знать это до тех пор, пока ты не поищешь.

— Но я ума не приложу, где искать!

— Одно время ты была его секретаршей. Ты должна знать, где он хранит свои секреты.

— Это было много лет назад! Сейчас мне уготована роль верной служанки. Да, и еще я должна поддерживать себя в форме, чтобы хорошо выглядеть рядом с ним, когда он не трахается с кем-либо из своих любовниц. — В голосе Виктории вновь прорезалась горечь, как и в тот вечер. — О да, я не сомневаюсь, что их было много. Просто я узнала только об одной.

Шестое чувство подсказало Рэндаллу, какой вопрос задать:

— Как ты узнала о ней?

Вопрос заставил ее замолчать, а потом сквозь трагическую маску проглянула лукавая улыбка человека, который только что понял, как можно выбраться из западни.

— Как обычно — просмотрела его электронную почту.

* * *

Каждое воскресенье после обеда Линдсей отправлялась на прогулку по берегу океана. Если погода была теплой и солнечной, мисс Хони или Керри-Энн нередко составляли ей компанию. А если небо хмурилось, вот как сегодня, то ее сопровождал только пес. Океан со своим постоянно меняющимся настроением всегда был лучшим лекарством от всех проблем и невзгод. В юности, когда Линдсей старалась примириться с тем, что ее насильно разлучили с сестрой, она провела много часов, гуляя по берегу и собирая ракушки и морские камушки с Арлен или исследуя приливные заводи с Тедом. Она была уверена, что это помогло ей вернуть душевное спокойствие.

— Каждый водоем, создаваемый приливом, — это своя отдельная Вселенная, — объяснял ей отец, осторожно трогая пальцем пурпурную морскую анемону. Линдсей с изумлением смотрела, как сокращаются ее нежные щупальца. — Существование каждого из этих созданий имеет какой-то смысл, и они нужны друг другу, чтобы выжить. Возьмем, к примеру, вот этого парня. — Он поднял небольшую раковину, которая, казалось, совершенно самостоятельно пробиралась между камней, и перевернул ее, так что Линдсей увидела крохотные клешни, которые безостановочно месили воздух. — У этого краба-отшельника не было бы дома, если бы моллюск любезно не предоставил бы ему крышу над головой. Когда он вырастет из нее, то переберется в другую раковину. В этом смысле они похожи на людей — учатся приспосабливаться.

Перед мысленным взором Линдсей возник образ Теда — продолговатое интеллигентное лицо, аккуратно подстриженная бородка и теплые карие глаза, окруженные сеточкой морщинок. Какой была бы ее жизнь без него и Арлен? Она во всех подробностях вспомнила тот день, после того как она прожила с ними год, когда они усадили ее перед собой и торжественно спросили, не хочет ли она стать их настоящей дочерью — по закону, а не только по их обоюдному согласию. Тогда она почувствовала себя самой счастливой девочкой на свете.

А теперь она превратилась в краба-отшельника, которому предстояло сделать выбор: цепляться за хорошо знакомое старое и почти наверняка погибнуть… или продолжать жить дальше. Все дни, прошедшие после памятного судебного заседания, она не могла думать ни о чем ином, но по-прежнему ни на шаг не приблизилась к решению. Если она продолжит борьбу, то разорится окончательно и, скорее всего, лишится и крыши над головой. Даже если она найдет себе участок поблизости, возврата к прежней жизни уже не будет. У нее будет свой воскресный ритуал, но другой. Исчезнет и тысяча мелочей, которые связывали ее с Тедом и Арлен. Не будет больше утренних пробежек вдоль скал, когда у твоих ног лежит океан, похожий на своенравного властелина, который одним мановением скипетра способен породить шторм или укрыть побережье непроницаемым густым туманом.

Туман вполне соответствовал ее нынешнему настроению. Шагая босиком по сырому прохладному песку, Линдсей казалась себе последним оставшимся в живых человеком на Земле. Стоило ей подумать о том, что ждет ее впереди, и каждый ее мускул начинал непроизвольно сокращаться, как у той анемоны, которую тыкал пальцем ее отец. Сестра и мисс Хони пообещали ей помочь подыскать новое жилище, достаточно вместительное для них троих.

— Пока мы вместе, у нас все будет хорошо. Нет ничего такого, с чем не могла бы справиться пара заботливых рук, — утешала ее мисс Хони.

А Керри-Энн придерживалась иного девиза:

— Если жизнь пинает тебя под зад, дай ей сдачи.

Но Линдсей, хотя и была благодарна им за поддержку, понимала, что вся ответственность за окончательное решение, как и за его последствия, ляжет на нее. Сможет ли она выстоять, столкнувшись лицом к лицу с тем, что приготовило ей будущее? Достанет ли у нее мужества?

Ответ, как она внезапно поняла, находился не в будущем, а в прошлом. Она вновь мысленно перенеслась в те времена, когда ей приходилось заботиться не только о себе, но и о своей сестре. Подумала она и о своем бизнесе, который выстроила с нуля собственными руками и который как-то умудрялась поддерживать на плаву все эти нелегкие годы. И о своей отчаянной битве Давида с Голиафом. Человек, способный совершить все это, может сделать и следующий шаг, убеждала она себя.

В конце концов, она ведь привыкла к невзгодам и утратам. Потерей были непрожитые со своей сестрой годы, а со смертью Теда и Арлен Линдсей лишилась единственных близких ей людей. И Рэндалла она тоже потеряла — сердце ее пронзила острая боль при мысли об этом, и она поспешно отогнала ее прочь, чтобы не пасть духом окончательно. А совсем недавно она рассталась со своим ухажером, с которым прожила последние три года. Как ни странно, она восприняла это не столь болезненно. В день судебного заседания, на которое Грант опоздал по весьма уважительной, как обычно, причине, она вдруг с поразительной ясностью осознала, что между ними все кончено, причем уже давно.