Энни почувствовала, как неслышный вихрь рванул на ней пальто и платье, опаляя кожу, подхватил и швырнул вниз, в гибельную бездну, где кипели изломанные снопы света и рушились стены.

Ослепительно яркий белый свет внезапно потух, и наступила темнота. Гром взрыва отдалился, сменился грохотом обрушивающейся каменной кладки. Со стороны могло показаться, будто здание стало этаж за этажом складываться внутрь, всасывая, словно гигантский водоворот, раскаленную мешанину камня и стекла…

А Энни все падала и падала в небытие. Звуки окружающего враждебного мира постепенно возвращались в ее замутненное сознание, неся с собой угрозу и страх. На смену стихающему реву катастрофы пришел грохот падающих обломков камня и штукатурки. Потом и этот шум стал неслышен, и остался только шепот пыли, сыпавшейся сквозь щели, и лишь тогда вновь вернулась сила тяжести.

Обе девушки у кассы погибли сразу. Погиб и рабочий, убиравший служебное помещение, и поднявший забытую кем-то клетчатую холщовую сумку.

А Энни осталась жива, хотя еще и не осознавала этого до самого конца. Она упала в пролом, а сверху, накрыв ее как щитом, рухнула тяжелая дверь.

Вскоре стих даже шелест пыли. Вновь наступила тишина, долгая, бесконечная, неподвижная. И тогда, там, наверху, над дымящимися клубами пыли, где мишура, елочный дождь и красивые осколки стекла перемешались с искореженными фермами здания, и где бесшумно и равнодушно падали хлопья снега, завыла первая сирена.

Но Энни не слышала. В ушах шумело эхо взрыва, а глаза видели ослепительно белый свет. Она закрыла глаза, вновь открыла их, но ослепительный блеск не тускнел.

Куда исчезла темнота? Ее милая, уютная темнота? Она ослепла или еще сохраняла способность видеть? Что вообще произошло?

Долго, долго Энни лежала без движения. Гул в ушах пошел на убыль. Белый свет в глазах тускнел, превращаясь в желтоватый с красной точкой в центре.

Наконец и тело напомнило о себе приступом тошноты.

Инстинктивно женщина попыталась повернуть голову, но в ту же секунду ее пронзила резкая боль.

Энни затихла, вглядываясь в желтое марево перед глазами. Медленно, как бы нехотя, тошнота отступила, и она поняла, что никакого света вокруг нет, что это ей кажется, а на самом деле она ничего не видит потому, что лежит в полной кромешной темноте.

Энни облизнула губы и почувствовала на них толстый слой пыли, а в уголках рта какие-то влажные комки, у которых был солоноватый вкус крови. Внезапно женщиной овладела паника – она попыталась повернуться, освободиться, поджать ноги, но ничего этого сделать не смогла. Ее избитое тело находилось в тисках, в западне, в тупике и мраке.

Где-то в стороне от Энни послышался чей-то стон. Стоны то стихали, то раздавались вновь, то опять стихали, когда человек переводил дыхание. Но вот стоны совсем прекратились, и Энни со страхом подумала, что на месте этого несчастного могла бы оказаться она.

– О, Боже, помоги мне!

Что же произошло? Что случилось с ней, с миром?

Волна холодного ужаса охватила Энни. Сжав зубы, она попыталась сглотнуть захрустевший на них песок, выплюнуть его, прочистить рот, сделать хоть что-нибудь, только бы освободиться от этого леденящего кровь страха.

Страх был живым существом, он был в ней, рядом с ней, он захватил ее!

– Нет! Господи, дай мне силы!

Чтобы избавиться от страха, надо хотя бы понять, где она находится. Медленно, очень осторожно Энни попыталась повернуться на бок. Слабый стон вырвался из ее израненных губ. Вся правая сторона тела – и плечо, и руки, и бедро онемели и не шевелились. Тогда она попробовала поднять левую руку. С трудом, но это все-таки удалось. Она ощутила что-то ровное, гладкое, уходящее под углом вверх.

Похоже, какая-то плита пригвоздила ее к земле. Рядом было что-то еще, твердое и одновременно крошащееся, с острыми выступами.

Энни перевела дыхание. Собравшись с силами, она ощупала свое тело.

Ноги! Что у нее с ногами? Она их совсем не чувствовала! Словно бы ее тело были из глины, и сейчас его укоротили до колен.

А вот бедра и живот пронзила острая боль, когда она неловко провела по ним. И мучительно ныла голова.

Как только Энни попыталась пошевелить ею, тягучая боль полоснула у корней волос. Еще одна попытка. И еще один приступ боли. Вероятно, волосы были чем-то прижаты. Совсем недавно, несколько минут назад она сняла шапочку, войдя в супермаркет, и волосы рассыпались по плечам. А теперь что-то невыносимо тяжелое лежало на ее длинных распущенных волосах, так что если даже ничего больше не давило на нее сверху, она все равно была бы обречена беспомощно лежать и смотреть… Но куда?

Вокруг была только беспросветная, бесконечная, глухая тьма, и ни звука, кроме шуршащего шелеста падающих мелких осколков. Энни сжала пальцы левой руки, ощущая грубую поверхность кирпичей и расщепленного дерева, и снова застонала, не в силах сдержать дрожь от вновь подступившего смертельного ужаса.

Что с ней будет, Господи, что ее ждет! Когда замер звук ее стона, совсем рядом с ней в темноте раздался голос: «Не надо, не надо стонать!»

Господи, что это? Голос незнакомый, мужской голос, хрипловатый, чуть слышный, здесь, в этом мраке! Пригрезилось? И вдруг она вспомнила! Прежде, чем появился грохот, раньше того беззвучного урагана, который подхватил ее и швырнул в гибель, был этот голос, был этот мужчина.

Тогда, когда она еще была домохозяйкой, спокойно идущей к выходу с сумкой, с елочными игрушками, этот мужчина подошел, открыл для не дверь. Краешком глаза в последнее мгновение она увидела его руку.

Страх переполнял ее. Энни окончательно пыталась собрать воедино свои мысли. Это все сделал он, этот человек! Наверняка. И если ему удалось совершить нечто настолько разрушительное, что же будет, если он доберется до нее? Где он, насколько близко к ней?

Чтобы остановить дрожь, Энни прикусила губу и вновь почувствовала во рту вкус крови. Она должна лежать тихо, а то он услышит… И Энни лежала, затаив дыхание, слегка повернув голову в том направлении, откуда слышался голос, и широко раскрыв глаза, пыталась вглядеться в эту непроницаемую мглу.

– Где вы? – спросил он. – Не думаю, что удастся до вас добраться… но попробую.

Услышав это, Энни хотела закричать: «Если вы только приблизитесь ко мне, если только… я убью вас!» Но эти слова застряли у нее в горле. На секунду воцарилась тишина.

Потом мужчина совсем тихо произнес:

– Все в порядке. Слышите, сирены? Скоро до нас доберутся. Они спасут нас.

Женщина-полисмен стояла на тротуаре напротив супермаркета и записывала номер серого автофургона, припаркованного в неположенном месте. Эта машина и защитила ее, когда, отброшенная взрывом, она упала на дорогу и почувствовала под щекой холодный металл крышки канализационного люка. Она услышала визг и скрежет автомобильных тормозов, вслед за ними грохот осыпающихся стекол.

Медленно, держась за стенку машины, женщина в форме поднялась на ноги. Сквозь клубы черного дыма она увидела фасад магазина. Крыша на здании отсутствовала. Ей были видны висящие пролеты лестниц, жалкие останки обвалившихся этажей. Все еще сыпались куски кирпичей. По дороге, спасаясь от падающих обломков, бежали какие-то люди, другие спешили им навстречу. Кто-то без движения лежал на тротуаре.

Усилием воли она заставила себя покинуть укрытие и вышла на дорогу. Под ее черными лакированными ботинками захрустели обломки стекла. Подняв руку в черной перчатке, чтобы, как ее учили, остановить движение, что, впрочем, уже произошло и без ее участия, другой рукой достала из кармана форменной куртки переносную рацию и вызвала наряд полиции.

Вскоре, сверкая мигалками и петляя на полной скорости среди стоящих в беспорядке автобусов и легковушек, появился первый патрульный автомобиль.

На дороге неподвижно лежал мужчина. Между пальцев его прижатой к щеке руки сочилась кровь, а сам он был как-то неестественно, жутко спокоен. Женщина опустилась возле него на колени. Здесь, около этого человека, вой сирен оказался особенно громким и резким.

Полицейский автомобиль резко затормозил у бордюра, и из него выскочили двое. У одного в руках был мегафон, и он сразу закричал в него: «Назад! Все назад!»

Один за другим люди, толпившиеся на тротуаре, стали медленно, шаг за шагом отступать от все еще окутанного клубами дыма разрушенного здания.

– Возможны новые взрывы, – разносился над улицей голос, усиленный мегафоном. – Пожалуйста, все отойдите как можно дальше.

Толпа еще подалась назад, на тротуаре остались только раненые и те, кто оказывал им первую помощь.

Внизу, в темноте, среди обломков и известковой пыли, мужской голос снова и снова спрашивал: «Вы слышите сирены? Вы их слышите?»

Наконец Энни произнесла: «Да…».

– Говорите громче, – попросил мужчина.

– Да! – повторила она и вдруг, внезапно для самой себя, задала мучивший ее вопрос: «Зачем вы это сделали?»

Наступило молчание, а потом она услышала, как что-то или кто-то двигается, стараясь приблизиться к ней. Вдруг совсем близко от нее вновь раздался знакомый голос:

– Это сделал не я… Должно быть, сработало какое-то взрывное устройство, а может, это был взрыв газа.

– Взрыв!

Она сразу вспомнила кадры телевизионных новостей с трупами среди каменных развалин. В мозгу всплыли виденные в кинохрониках картины разбомбленных горящих лондонских улиц и красноватого от пожарищ собора святого Павла, она представила себе дымный гриб над Хиросимой.

Эти страшные образы пронеслись перед ее мысленным взором с необычайной яркостью, а на смену им опять пришла всепоглощающая тьма. Энни ошеломленно старалась увидеть хоть что-нибудь в этой беспросветности.

Значит, это взорвалась бомба! Бомба похоронила ее под грудами камней, бетона, битых елочных игрушек, железа.

И та самая дверь, которую несколько минут назад перед ней предупредительно открыли, сейчас лежала, придавив ее всей своей тяжестью.

Осознав весь ужас случившегося, всю безысходность своего положения, Энни простонала:

– Что же будет? Господи, какой кошмар…

Мужчина пытался сообразить, как сможет он подобраться к ней поближе. Он пошевелился, помогая себе правой рукой.

– Что вы хотите сделать? – казалось, Энни сейчас может закричать от страха.

– Да успокойтесь же! Я пытаюсь подползти к вам поближе, чтобы помочь, если смогу. Где у вас болит? – Он представил, как она сейчас старается ощупать свое тело.

Наконец послышался ее голос:

– Я не чувствую ног… Бок болит… и что-то тяжелое свалилось на меня, кажется, дверь. А вы…

Он уловил в ее голосе сомнение и такую неуместную в данной ситуации подозрительность.

– Да нет же, я не причиню вам зла. Я хочу облегчить ваши страдания, если получится. Вероятно, эта дверь вас и защемила.

– И мои волосы… Их прижало. Не могу повернуть голову.

Вот теперь он вспомнил эту женщину. У нее были длинные густые светлые волосы. Он обратил на них внимание, когда она шла перед ним к выходу.

– А вы можете хоть чем-нибудь пошевелить? – настойчиво допытывался он.

– Рукой… и левой ногой, немного…

Затем до него донеслось легкое позвякивание, видимо браслет на часах задел на обломок кирпича, потом тихое царапанье ее пальцев, тянущихся к нему. И тогда он сам вытянул свою руку так, что даже заболели мускулы, дальше, еще дальше! Осколки разодрали ему кожу на запястье. И вдруг каким-то чудом, совершено случайно их пальцы встретились! И сразу же, как будто боясь вновь потеряться в кромешной тьме, их ладони сплелись с неожиданной силой.

– Спасибо, Господи! – чуть не вскрикнула Энни. Эта рука в темноте казалась такой надежной. Ее пожатие было до боли знакомо, почти родным.

Мужчина услышал, как из груди женщины вырвался вздох облегчения, когда ее холодная как лед рука оказалась в его ладони.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Энни.

– Энни… Мне всегда нравилось это имя. А меня – Стив.

– Стив…

Для них оказалось очень важным произнести вслух свои имена. Как будто этим они доказывали себе и всему миру, что все еще живы после всего этого кошмара и смогут пережить все остальное. Энни почувствовала, как он успокаивающе поглаживает пальцем тыльную сторону ее ладони. Ужас постепенно разжимал свои объятия, и ей стало легче дышать. Она повернула, насколько смогла, голову в его сторону. Но волосы продолжали цепко удерживать ее.

– А я думала, что это ты все устроил, – сказала она. – Прости, пожалуйста. Я боялась тебя.

– Нет… Это не я. Я, как и ты, просто хотел купить что-нибудь к Рождеству.

Рождество, рождественские подарки… Дорогие, переливающиеся всеми красками стеклянные шары, сверкающие нитью серпантина и мишуры, елочные ветви в витринах и, снег, падающий на зимние улицы, – когда это было? Где все это теперь?

Теперь – только темнота, страшная яма. Насколько она глубока?