Все! У графа произошел заклин в мозгах! Он влюбился в нее наглухо и безысходно!

Этот был красавец, не в пример российскому жениху! И еще…

Ну, во-первых, настоящий граф; во-вторых, богатый настоящий граф; в-третьих, молодой, неженатый настоящий граф, всего-то тридцати пяти годов! Ну и, в-четвертых, с великолепной фигурой спортсмена и горбоносой обаятельной внешностью! Плейбой, повеса, известный бонвиван, разбивший не одну сотню женских сердец, убежденный холостяк… и прочие сопутствующие характеристики.

Пал на одно колено, звал жениться!

Думаете, она тут же согласилась? Ошибаетесь. Вот чем никогда не страдала моя сестра, так это расчетливостью и поиском выгоды! Ни-ког-да!

В ней этого жлобства и жадного хабальства даже запахом не присутствовало!

Она настолько спокойно относилась к материальным ценностям, просто живя с глубоким внутренним убеждением и знанием, что они и сами к ней придут, что никогда, ни при каких обстоятельствах и жизненных ставках не искала выгоды. Выгода ее сама находила и так же безоглядно любила, как и все мужчины! Вот такой парадокс – то, за что не цепляешься, не жаждешь до остервенения, само плавно и ровно приходит в твою жизнь.

Графу она отказала, объяснив, что у нее в России уже есть жених.

Француз не был бы настоящим графом, сумевшим не только сохранить богатства своей семьи, но и преумножить их, если бы не умел добиваться поставленных целей. И мы стали принимать гостя заморского у нас в доме по нескольку раз в месяц. Маман блистала в различных амплуа – от безоглядно любящей матери до несчастной женщины, не испытавшей настоящей любви, – слава богу, француз русского языка не знал и репертуар просмотрел без синхронного перевода. Видимо, поэтому постоянно улыбался на ее реплики.

Глория слово свое держала, и шла активная подготовка к свадьбе – жених ее совсем уж с катушек съезжал от столь долгого ожидания и скорого воплощения в жизнь его мечты, что когда держал ее за руку, его заметно колотило мелкой дрожью.

А француз приезжал и ухаживал настойчиво и красиво, Глория к тому моменту уже и французским языком успела овладеть, чтобы общаться было удобней.

И тут бабахнул дефолт!

И наш жених попал! Да так, что пришлось ему фирму закрывать, стройку останавливать, продавать все, что можно. От переживаний его трахнул микроинфаркт, это в сорок восемь-то лет! И оказалось, что понадобился он только своей бывшей жене, которая и взялась его выхаживать и поднимать на ноги.

Глория его навестила, когда он лежал в больнице. Он плакал, понимая, что потерял возможность заполучить ее, и благородно разорвал помолвку и рыдал у нее на груди от такого несчастья.

Через месяц она вышла замуж за графа, стала мадам Дидье и уехала жить во Францию. Два года они провели, я думаю, счастливо. Граф счастливо, а Глория спокойно. Она оказалась в атмосфере, для которой была создана природой: замки, роскошь, приемы, дворцы, известные кутюрье, знаменитые люди, Канны, Монако, яхты, путешествия. Только она воспринимала это все очень спокойно, ничего эта элитарная жизнь не снесла у нее в голове – для Глории это была ну просто такая жизнь, нормальная.

Для нее нормальная.

Через два года она подала на развод. Филипп, ее муж, стал настойчиво требовать детей, к тому же заболел ревностью. Повод для этого у него имелся. Только давала его не Глория, а сходившие от нее с ума мужики.

Мало кто, а скорее только я, понимал, что Глория – это совершенно особая женщина, недосягаемая ни для кого, как королева. Она просто не может полностью душой и телом принадлежать какому-то мужчине, это невозможно, как достояние республики, как достояние всего человечества, как не может быть собственностью и принадлежать только мужу королева Великобритании, например. Как творческий человек, я видела, чувствовала и понимала, что она и есть это самое достояние человечества – лучшее его произведение живого искусства. Ну, вот Венера Милосская, или, скажем, Даная, или Мадонна Микеланджело принадлежат всему человечеству, хоть ты запри их у себя дома, они от этого лично твоими не станут!

Как только у Филиппа проявились первые приступы ревности, Глория тут же подала на развод. Объяснять не надо, на чьей стороне были судьи-мужчины? Кстати, при разводе она отказалась от всех материальных компенсаций и выплат, полагавшихся ей по законам Франции, – и уважение к ней Филиппа в денежном эквиваленте в результате оказалось на несколько порядков больше, чем присудили бы ему официально, – он сам, по собственной инициативе высылал ей средства и подарки.

Глория вернулась в Россию, к нам с мамой домой, и неожиданно стала добровольным помощником французского посла – так полуофициально называлось ее приятное времяпрепровождение. Просто буквально через неделю после ее возвращения позвонил французский посол и попросил госпожу Дидье присутствовать у них на приеме в честь национального праздника, как почетную гостью.

Вот с этого и началась ее социальная «работа» – светская дама. Для этого понадобился лишь один прием, и все! На следующий же день газеты и журналы пестрели статейками о королеве, русском бриллианте, который скрывал ото всех французский муж-граф!

Через три месяца она уже блистала в светском обществе, став законодательницей мод и самой главной гостьей на всех приемах и тусовках. Но Глория играла только по своим правилам, никакие самые крутые и богатые общества и их представители не могли навязать ей свои законы.

Она никогда не стремилась и не искала ни славы и известности, ни выгоды, прекрасно понимая и зная: они сами придут и еще гоняться за ней будут. Так и выходило. Мужчин она всегда выбирала сама, ни один мужчина не мог ее заставить быть с ним, если она этого не хотела, она не продавалась и не покупалась – никогда! И несколько раз отказывала очень-очень, ну очень богатым и властным дядечкам – ни их власть, ни их деньги, ни их возможности не являлись неоспоримыми аргументами, чтобы понравиться ей. От этого она становилась в их глазах вообще богиней!

Правда-правда! Один олигарх подарил ей шикарную квартиру в элитном доме в центре Москвы. На что она ему спокойно объяснила, что никакие его подарки не являются поводом для ее благосклонности к нему. Проще говоря – она не хочет и не будет иметь с ним близкие интимные отношения, хоть задарись тут!

Он уговорил ее принять этот дар в знак глубокого уважения к такой великой женщине, к тому же он уже и дарственную оформил.

И таких подарков было море!

Знаете, последнее время все чаще говорят, что мужик перевелся, обмельчал, а истории о разводах богатых мужчин, которые обирают своих бывших жен, уже воспринимаются как обыденность. Живя рядом с сестрой и наблюдая за ней, я часто задумывалась – может, это мы, женщины, измельчали? А? Не обижайтесь, но…

Вот как только в наших прекрасных головушках начинает щелкать жизненно-денежный или матримониальный расчет, мужики это считывают каким-то неведомым образом и ведут себя с нами соответственно.

Понимаете, да, конечно, моя сестра необыкновенная красавица и женщина – но сколько их, необыкновенных, сгинуло в России в модельных рядах, в стремлении к красивой жизни и в попытках продать свою красоту подороже? Тысячи! Вот как только ты объявила свою ценовую стоимость, хотя бы мысленно, про себя, – все! Цена твоя становится копейка! Ты товар!

Какая-то иная цена должна быть женщине, которую она сама себе знает. Иная!

Совсем другого рода.

Я не мужчина, мне трудно понять, как и какую душевность Глория им давала и что будила в них такого, что рядом с ней каждый мужчина становился королем и уважал себя, поднимаясь в собственных глазах, и все самое лучшее, благородное, истинно мужское проявлялось в нем рядом с ней, даже если это был известный всей стране скупердос и гаденыш – рядом с Глорией, даже в качестве просто друга, человек становился благородным джентльменом. Вот как она на них влияла.

Она не собиралась больше замуж и никогда ни намеком, ни даже дуновением на намек ни у кого ничего не просила! Сами давали!

Яркий пример. Я заканчивала школу, и у меня к этому моменту накопилась куча фотографий старой Москвы. Глории они очень нравились, она вообще всегда очень тонко чувствовала красоту и талант, кстати, именно она убедила меня и научила ценить свой дар и никогда не сметь его принижать. Ну так вот. На каком-то приеме якобы случайно к кружку беседующих, где находилась и она, подвели директора выставочного зала, который пригласил всех посетить скорую выставку молодых фотографов.

– О, это наверняка интересно, – произнесла Глория и уточнила свою мысль: – У меня есть одна знакомая девушка-фотограф, она делает потрясающие снимки. Наверняка она тоже участвует в вашей выставке, я приду обязательно посмотрю на ее работы, ну и остальных, разумеется.

– А как фамилия вашей знакомой? – с придыханием поинтересовался директор.

Надо ли объяснять, что уже через два часа после их тусни, в час ночи, мне позвонили и пригласили прямо немедленно, завтра с утра, приехать со своими работами…

Да, да, да! Я все знаю про то, что «талант сам пробьется». А он сам и пробивается, только очень часто ему надо совсем немножко помочь и подтолкнуть, чтобы он, скажем, пробился не в пятьдесят лет, а чуть раньше, хорошо бы в самом начале, еще в молодости, чтобы у тебя руки не опустились.

Вы думаете, что мне там, на той выставке, призы вручали идиоты? Уверяю вас, нет – работы оценивали люди, на тусовки и мероприятия светские не ходящие, а настоящие профессионалы, художники. И потом, уверяю вас – один раз что-то там выиграть и завоевать можно по блату и за деньги.

Ну и все!

А дальше ты никому не впаришь бездарную шнягу ни за какие рекламные раскрутки и большие знакомства. Люди не дураки, как бы нас ни пытались в этом уверить господа из элиты нашей страны, и если человека не цепляет какое-то волшебство в произведениях, то фиг он это покупать и смотреть станет.

Снова отвлеклась. Просто мне сложно рассказывать про Глорию.

Точно так же она поступила с раскруткой меня как профессионального фотографа. Она не снималась ни в одном известном агентстве, хотя вы можете себе представить, какое количество предложений сыпалось на нее. Но Глория решила, как всегда, все по-своему. Она уговорила меня сделать серию ее больших портретов на разные темы. Когда я увидела в экране камеры первый раз ее лицо, я была потрясена – камера ее не просто любила, камера ее боготворила – это волшебство какое-то!

Я совершенно пропала в этой работе! Утонула! Поверьте, это как божье чудо – найти такую модель, огромному числу фотографов такое счастье не выпадает никогда!

Я сделала эротическую серию, где Глория была одета практически от шеи до щиколоток, но в тончайшие шелка пастельных тонов, струившиеся по ее телу настолько соблазнительно, что это усиливало эффект сексуальности в несколько раз. К тому же мы решили сделать это все в декорациях девятнадцатого века, так шедшего ее красоте.

Честно скажу – офигенно вышло! Просто класс!

Вторая серия была в стиле Греты Гарбо – двадцатые-тридцатые годы прошлого столетия – и тоже в точку! Первоклассно получилось! А третья, на теме которой настояла я, нечто мистическое, всякие друидские дела, – и тоже прямое попадание!

Глория просто развесила некоторые из этих работ у себя в квартире. И уже через три дня мой телефон буквально раскалился от разного рода предложений – от гламурных журналов с просьбами стать их штатным сотрудником и мольбами продать эти работы до уговоров очень известных медийных господ сделать их портреты за такие деньги, которые мне и назвать было страшно! И еще более настойчивые звонки и просьбы раздавались от мужчин разного уровня властности и богатства с просьбой продать портреты Глории.

Здесь уж я предоставила решать ей самой, кому и что я могу продавать. Она никому не говорила, что я ее сестра, чтобы не мешать мне делать карьеру фотографа, считая, что факт нашего родства может негативно сказаться – а вот станут судачить, что ко мне обращаются только потому, что я сестра Глории.

И в данный момент я весьма востребованный фотограф для нашей элиты. Портреты в моем исполнении стоят очень, ну очень дорого, а как иначе? У королевы может быть только самое лучшее, в том числе и личный фотограф. Вот так!

Я ее слушала и делала так, как она считала правильнее. Я ей доверяла абсолютно и безоговорочно еще с того времени, когда маленькая пугалась чего-то во сне и бежала спасаться от всех ужасов и монстров к ней под одеяло. А она гладила меня, укачивала и напевала песенки в ухо, и мне становилось тепло-тепло, и совсем не страшно, и уютно…

Она никогда не делала эдаких красивых жестов – не дарила дорогущих подарков, не кидала барским жестом пачки денег, даже если в них была нужда. Но она помогала мне в жизни так тонко, так красиво, что я вроде как сама умудрялась разрешить любую, даже очень трудную проблему, и когда приходила необходимость в деньгах, вдруг неожиданно с ее помощью поступал какой-нибудь масштабный заказ.