Олег Рой - Двойная жизнь

Глядеть на смеющееся отцовское лицо рядом с изображением исковерканного до неузнаваемости тела было невыносимо. Как?! Да что же это, черт побери, такое?! Егор закрывал глаза, чтобы не смотреть – но злые картинки точно впечатались в мозг и горели под сомкнутыми веками еще ярче, чем на мониторе.

Взрослые в таких случаях напиваются, как-то отстраненно думал Егор, а подросткам в этой проклятой Англии и этого нельзя. Не продадут. Хотя… В магазине не продадут, но если пошевелить остатками почти выжженного мозга… Егор быстро нашел подходящий сайт – цены вдвое выше, зато с доставкой и подтверждения возраста не требуют – заказал большую бутылку виски и, как бы для прикрытия, две пиццы. Равнодушный курьер – вряд ли намного старше самого Егора – с полным безразличием вручил ему пакет с заказом, принял деньги и так же безразлично удалился.

Явившийся вечером Смайл застал друга дремлющим в обнимку с унитазом. Обозрел «поле боя», вздохнул и деловито – мальчик из медицинской семьи, никуда не денешься, – произвел необходимые «реанимационные» процедуры. Не слишком приятные, но Егор, по правде сказать, мало что чувствовал. После окончательной прочистки желудка и потребления каких-то подсунутых Смайлом медикаментов он провалился в глубокий сон.

Проснувшись – или скорее очнувшись – через несколько часов, он с тоскливым ужасом подумал: почему же я не сдох-то? – но увидел сидящего перед компьютером Смайла и слегка повеселел. Ну… насколько это было вообще возможно в состоянии глубочайшего, отвратительного, тошнотворного похмелья.

Смайл все так же деловито, без сочувствия, но и без упреков, скормил приятелю какой-то порошок, потом заставил выпить что-то непонятное, соленое и наконец поставил перед ним большую бутыль минералки:

– Тебе сейчас нужно много пить, мой бедный друг. Воды, исключительно воды, не вздрагивай. Так ты быстрее избавишься от всей этой гадости и придешь в себя.

– Не приду, – борясь с накатывающей тошнотой, пробормотал Егор. – Никогда.

– Придешь, – успокоил Смайл. – И довольно быстро. И это хорошо. У тебя нет времени на отчаяние. Напиться – легче всего. Но делу это не поможет.

– Какому делу? – Егор попытался нахмурить непонимающе брови и тут же об этом пожалел – лоб точно пробило раскаленным шилом.

А Смайл даже не посочувствовал, продолжая размеренно объяснять:

– Сидя в Лондоне, ты ничего не поймешь и ни в чем не разберешься. История – хуже не придумаешь. Так что тебе нужно возвращаться в Россию.

– А как же школа? Экзамены… – Удивляться, не задействуя мимических мышц, было очень трудно.

– Будешь сдавать экстерном, – подсказал верный друг. – Причина уважительная, тебе пойдут навстречу. Джорджи, пора становиться большим мальчиком, никто за тебя твоих проблем не решит.

– И что я буду делать в Москве? – тупо спросил Егор.

– Приступишь к работе, мой бедный Джорджи. Пойдешь в вашу семейную фирму. Стажером. И будешь смотреть, что там происходит.

– Куда смотреть?

– Там разберешься. Сейчас садись и пиши письмо матери. Что в это тяжелое время ты считаешь своим абсолютным долгом быть рядом с ней, потому что ты теперь – единственный мужчина в семье… Впрочем, нет, про единственного мужчину не надо. Лучше что-нибудь более растерянное. Побольше соплей и восклицательных знаков. Ты в шоке, ты в истерике, не знаешь, как быть, тебе надо к мамочке. Она не сможет отказать.

– Но я действительно в шоке! Он не мог, понимаешь ты это, не мог! Тот странный звонок – это же было после убийства в питерской гостинице. Я же тебе говорил!

– Я помню, успокойся. Возьми себя в руки и пей минералку. Тебе нужна ясная голова. Во всем этом merde[6], – Смайл почему-то предпочитал это французское слово и английскому, и русскому аналогам, – кроме тебя, разбираться некому. Да и вряд ли кому захочется. Разве что Полининой мамаше. Все-таки Ирен Грейс – старая приятельница твоего отца, вряд ли она так легко проглотит дикую историю про убийство проститутки. В конце концов, не зря же мисс Грейс с дочерью из Лондона испарились. Это тебе лишний аргумент в пользу твоего отъезда. Я больше чем уверен, что они обе сейчас в России, а Грейс-старшая будет пытаться что-то раскопать. Ну это ты потом выяснишь. Попутно.

– А я-то что могу? – Егору хотелось заплакать, но глаза были отвратительно сухи.

– Что захочешь – то и сможешь, – сурово отрезал приятель, словно был лет на двадцать старше. – Ты уже большой мальчик, Джорджи, придется смочь. Только, я тебя умоляю, не строй из себя Шерлока Холмса или Джеймса Бонда. Лучше всего – прикинься недоумком. Пусть тебя считают туповатым маменькиным сынком, который, как запахло жареным, прискакал прятаться за мамочкину юбку. О’кей? Понял? Говори по-русски плохо, вроде как забыл, пока тут торчал. Думай еще хуже. Ну то есть вроде ты плохо соображаешь. Не дурак, но вроде того. Сумеешь?

– Постараюсь, – пробормотал Егор.

– Тогда марш в ванную. Контрастный душ – отличное средство от твоего полумертвого состояния. Давай, хватит уже себя жалеть!

Когда в ванной зашумела вода, Смайл, усмехнувшись, взглянул на остатки «кутежа» и скептически покачал головой, ворча:

– Только русские могут додуматься закусывать виски пиццей. Да еще и виски-то какой поганый, – резюмировал он, оценив этикетку и запах. – Как специально выбирал: чем хуже, тем лучше.

После смерти деда Маша осталась совсем одна. Вроде и близки они не были, разве что в далеком Машином детстве, но вот поди ж ты – ощущение полной изолированности, как будто выключенности из мира было очень острым. Ни близких подруг, ни серьезных романов у нее никогда не было, и вот – сперва мама пропала, потом не стало дедушки, осталась Маша одна-одинешенька.

Она даже не знала, что с мамой что-то случилось. Мать так радовалась, переселившись в Уфу, так расцвела и помолодела, что любо-дорого поглядеть. Вот только встречаться мать и дочь стали гораздо реже. Ну перезванивались, конечно, но тоже нечасто, не каждый день, даже не каждую неделю.

Маша возвращалась с работы, когда увидела в почтовом ящике письмо. Не в компьютерном – в обычном. Железный, порядком ободранный, он висел на стене подъезда, принимая в себя килограммы рекламных газет, листовок, буклетов и раз в месяц – коммунальные квиточки. Писем, кроме вечных «писем счастья» от пенсионного фонда, там не бывало. Какие письма, о чем вы? Двадцать первый век, вся переписка давным-давно электронная.

Но письмо – было. Не электронное – обычное, бумажное. Не совсем, впрочем, обычное. Длинный узкий конверт в пестрых веселых марках и штемпель с иностранными буквами – не то Берлин, не то Барселона, не то вовсе Рио-де-Жанейро. Адрес был написан маминым почерком, почти забытым уже за годы всеобщего распространения электронной корреспонденции. Но – да, маминым.

Читать на лестнице Маша не стала. Вот сейчас она зайдет в квартиру, сделает себе чаю, соберется с духом… Все-таки бумажное письмо – это было очень странно.

Девушка уже доставала ключи, когда два неизвестно откуда взявшихся мордоворота оттеснили ее от квартирной двери. Из-за их спин выдвинулся третий – безобидного офисного вида.

Все трое тыкали ей в лицо непонятными удостоверениями и говорили наперебой что-то совершенно ужасное: скрылась с места преступления, двадцать миллионов евро, требуем содействия следствию и всякое такое. Грозили даже арестовать – «при отсутствии взаимопонимания».

Потом как-то вдруг исчезли. Пустая лестничная площадка, все как всегда. Как будто это было не взаправду, как будто примерещилось. Может, действительно примерещилось? Мама – воровка? Это был такой бред, в какой даже на секунду, на мгновение было нельзя поверить.

Захлопнув за собой дверь и закрыв дрожащими руками все замки, Маша бессильно опустилась прямо на пол. И только тут вспомнила про зажатое в кулаке письмо.

Очень странное: «не увидимся», «может, когда-нибудь», «прости».

Маша позвонила на мамин номер, послушала механический голос, сообщавший, что «аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне действия сети». Порыскав на башкирских новостных интернет-ресурсах, довольно быстро нашла нужную информацию. Да, Юлия Андреевна Чернова, финансовый аналитик крупной нефтяной корпорации, исчезла, ее ищут. Ее или ее тело (это было даже читать страшно). Ее спутник мертв, никто ничего не знает. Мнения добровольных «расследователей» разделились между двумя версиями: ДТП (несчастная женщина, должно быть, нашла в себе силы подняться и, возможно, лежит раненая где-то в лесу, почему ее до сих пор не нашли?! – возмущались диванные эксперты) или дорожный гоп-стоп (в этом варианте возмущались тем же самым – почему до сих пор не отыскали вторую жертву нападения, которая, вероятно, сумела сбежать). Впрочем, у автограбежа сторонников было немного – машина-то не пропала. Одна убежденная феминистка вовсю пропагандировала вариант с «превышением самообороны»: дескать, водитель на глухой трассе начал приставать к пассажирке (это должно быть именно так, потому что все мужики только и мечтают кого-нибудь изнасиловать), та стала отбиваться и нечаянно его убила, а скрывается, потому что боится преследований со стороны правоохранительных (насквозь мужских, доказывала феминистка) органов.

Все это не имело, не могло иметь отношения к маме!

И кстати, ни про какие деньги ни в новостях, ни в «журналистских расследованиях» не было ни слова. Как юрист (хоть и по хозяйственной части) Маша хорошо понимала, что ребята с удостоверениями и дикими требованиями никакого отношения к правоохранительным органам не имеют, скорее всего, они из какой-то корпоративной службы безопасности либо из крышующей соответствующий бизнес ОПГ (что, в общем, почти одно и то же. Но от этого было еще страшнее.

По крайней мере сначала.

Странные ребята приходили еще раза два – чего-то требовали, чем-то грозили, в общем, надували щеки, – но Маше было уже все равно. Дед, сперва все порывавшийся куда-то бежать, кому-то что-то доказывать, нажимать на какие-то мифические «рычаги», довел себя сперва до гипертонического криза, потом до обширного инсульта и как-то очень скоропостижно умер.

После этого Маше вдруг стало наплевать. Наплевать буквально на все. Отец, не вылезая из дачного поселка, тихо спивался… в общем, ну его, отрезанный ломоть, посторонний человек. Она решила, что найти маму, если вдруг та все-таки жива, сама не сможет, во всяких там частных детективов она не верила, поэтому остается только ждать. А если мамы больше нет, нужно как-то жить дальше. И Маша постаралась задвинуть эту историю в дальний угол сознания. Только паспорт поменяла, вернув себе мамину девичью фамилию – Чернова, так же как мама после развода. Как будто никакого отца у нее никогда не было, была только мать. А может быть, и есть. Где-нибудь. Где-нибудь когда-нибудь они, быть может, даже встретятся. А пока нужно просто жить.

Вскоре позвонил незнакомый мужчина, сказал, что он бывший следователь, работал в Уфе по делу об исчезновении Юлии Черновой и хотел бы поговорить. Маша сперва встревожилась, но Иван Ипполитович ничего не требовал, ничем не грозил – просто, по его словам, то так и не закрытое дело, его, по сути, последнее дело, до сих пор не давало ему покоя, вот и ломал голову, прикидывая, что и как могло там случиться, потому и Машу разыскал. Она, хоть и испугалась немного поначалу, обрадовалась этому знакомству, быстро переросшему в приятельство, почти дружбу. Смешно сказать, даже думала иногда: вот бы у меня был такой дедушка. Не скучный в своем стремлении всех учить, «как надо», бывший депутат Андрей Петрович Чернов, а вот этот – отличный рассказчик, вдумчивый, несколько ехидный, но очень внимательный слушатель. Маша, правда, о жизни матери в Уфе знала немного, поэтому ничем особенно помочь отставному следователю не смогла. Ну, про визиты странных ребят рассказала, конечно.

* * *

Разумеется, он понял рассказ бедной напуганной девушки. Деньги! Ну конечно же! Это все объясняло. И, главное, подтверждало его собственные предположения.

Иван Ипполитович Баскаков, старый (в самом деле старый, до заслуженного отдыха было уже рукой подать) следователь-важняк уфимского главка проводил для районных коллег что-то вроде курсов повышения квалификации (учил молодняк уму-разуму), когда на глухой дороге нашли мужика с разбитой головой и рядом – съехавшую в кювет машину. Грабежи на башкирских трассах, как и везде, случались, конечно, но, избавившись от водителя, автомобиль угоняли, а тут машина была на месте и даже вполне на ходу, угнать ее было более чем просто. Грабителям что-то помешало? Или все-таки мужик, не справившись с управлением, сам съехал в кювет и вывалился, неудачно приложившись головой? Ну то есть – несчастный случай?

Вскоре, однако, выяснилось, что мужик – охранник известного башкирского нефтяного концерна и в машине был не один, а с Юлией Андреевной Черновой, финансовым аналитиком того же концерна. Они возвращались из дальнего филиала, где Юлия Андреевна вроде бы проверяла систему финансовой отчетности. И пропала.