— Перестань! — резко бросает он. — Ты знаешь, что значила больше.

— Да уж, именно поэтому ты позволил своему дружку лапать меня, позволил всем вокруг смеяться у меня за спиной. Я ведь думала, мы скрываемся ради моей безопасности, а оказалось, все знали! Господи, какой же непроходимой дебилкой надо было быть, чтобы не увидеть всего этого. Хорошо вы поржали с Русланом над наивной девчонкой? Отпраздновали твою победу с размахом?

— Прекрати, пожалуйста, — приглушенно говорит Александр, он морщится, будто ему противно. А мне не противно, мне мерзко.

— Вика была одной из ваших девочек. Но те ставки, в которых ты не выиграл, очевидно, ты не помнишь.

— Я никого из них не помню, — хрипло бросает он. — Только ты. Все эти годы была только ты.

Сердце болезненно сжимается. Не должно, знает ведь, какая голимая это ложь, но все равно не слушается меня. Я стараюсь скрыть свою боль за злым смехом, но знаю, что выходит не натурально. Саша смотрит на меня своими голубыми озёрами, словно пытается проникнуть в самую душу. Но та дверца захлопнулась, а ключ от нее я потеряла, нет ему туда хода.

Он встаёт со стула и всего в два коротких шага оказывается возле меня. Нависает сверху, забирает весь мой воздух. Я делаю спасительный шаг назад, отступая в коридор, но он тут же перехватывает мое запястье и мягко возвращает на место.

— Я должен тебе извинение. Но не уверен, что слова смогут описать то, как я раскаиваюсь за все, что сделал с тобой, — вкрадчиво, осторожно говорит он.

Я не поднимаю взгляда, смотрю ему в ворот рубашки, нервно сглатываю от слишком тесного контакта. Разум кричит "беги", а тело сковало предвкушением, не сдвинуться с места.

— Я сразу понял, что ты не подходишь, пытался остановиться, пытался оттолкнуть тебя злыми словами, ты помнишь? Даже сказал Русу, что игру надо сворачивать. Он не послушал… и я… я тоже не смог остановиться.

— Какое благородство, — цежу я. — Пытался остановиться… Как же я ненавижу тебя, — проговариваю каждое слово четко, зло, с расстановкой, прямо ему в глаза.

— Я знаю, одуванчик, знаю, — шепчет он прежде, чем коснуться меня губами.

Это совсем другой поцелуй, он не злой, не отчаянный, сметающий разум, как предыдущие. Робкий, пробующий, ищущий прощения — вот какой это поцелуй. Александр едва заметно прижимается к моим губам, мягко сжимает сначала верхнюю, потом нижнюю, выжидает реакции, прежде, чем провести языком и развести их в сторону. Его пальцы, заключившие мои щеки в большую скобку, подрагивают, а дыхание сбито. Я дрожу в ответ. И я не понимаю, почему до сих пор не оттолкнула его. Почему стою здесь, как изваяние, и умираю от этой тихой ласки.

Почему, почему, почему?



Глава 53. Александр

Мгновения. Самое лучшее в жизни — мгновения.

Лёгкое прикосновение ладони, мягкий шепот в полумраке, тёплые губы на моих губах. Я помню их все. И каждое связано с ней. Я буду лжецом, если скажу, что мне их достаточно. Мне хочется больше, глубже, насыщеннее, чтоб на смертном одре яркие вспышки провожали на тот свет с улыбкой, чтобы их было столько, что тетрадочку в клетку не хватит все описать. Хочу создать новые. Хочу этого с ней.

Касаюсь ее губ с предельной осторожностью. Первым прикосновением я спрашиваю: можно? Вторым прошу: пожалуйста! Третьим умоляю: ответь мне. А десятком следующих прошу прощения. Я вымаливаю его, когда касаюсь ее языка своим, когда смешиваю наше дыхание, когда поглаживаю большими пальцами ее щеки и особенно, когда ощущаю под ними влагу. Нехотя отрываюсь от Леи, изучаю лицо. Её веки прикрыты и слегка дрожат, из-под ресниц по коже спускаются дорожки слез.

Колючая проволока сжимает грудь, стягивает лёгкие, заставляет кровить сердце. Я боюсь, что чтобы я ни сказал, чтобы ни сделал, этого будет недостаточно. Я боюсь думать наперед и что-то анализировать. Просто знаю, не могу позволить ей уйти из моей жизни снова.

— Пожалуйста, — надрывно шепчет она. — Пожалуйста, — цепляется холодными пальцами за мои ладони.

Я собираю влажные дорожки с ее щек губами, сжимаю Лею в объятиях, шепчу какие-то глупости. Как в бреду. Снова попался в ее сети и добровольно сдаюсь.

— Я всё исправлю, — утверждаю каждым поцелуем.

Сделаю все для этого. Но мне нужно знать, что же на самом деле произошло.

Минутами или часами позже мы сидим друг напротив друга за обеденным столом. Между нами две кружки кофе, скомканный листок и слова, льющиеся из нее потоком. Она рассказывает все, каждую деталь, которую помнит, и которую придумала сама, когда складывала факты воедино. Её речь спокойна и лаконична, я чувствую, что эти воспоминания она не просто хранила в себе, а подпитывала их ежечасно. Лея запинается лишь раз, рассказывая о том, что случилось после ее увольнения. Знаю, об этом говорить ещё труднее, это был долгий болезненный путь к Алисе. И я не дурак, видел ее сына. Но твердо решил для себя: пока не хочу этого знать. Она сейчас здесь, так что, очевидно, я никогда не покидал ее голову, пусть даже и был там главным злодеем.

— Почему Алиса Селезнева? — ненароком спрашиваю ее.

— Мне показалось это забавным — девочка из будущего, против девочки из прошлого. И еще тонкая аналогия: Селезнева — Уткина. Селезень — Утка, понимаешь?

Я тихо смеюсь, сжимая кружку с остывшим кофе в руках. Это моя девочка, стук сердца не будет врать. И этот ее слегка приподнятый уголок губ даёт мне надежду.

— Губы?

— Ты уже спрашивал.

— Я ими болен, — я почти смущен.

— Я видела с кем ты… Тех, кто пришел мне на смену, — ее лицо снова жесткая маска, взгляд отведен в сторону. — Я должна была соответствовать.

— Ты хорошо подготовилась, — сглатываю комок горечи, отпиваю мерзкий растворимый кофе, пытаюсь собраться с мыслями. — Но мне нравилась и та Лея.

— Что ж, ее больше нет, — резко говорит она и встает из-за стола. Ополаскивает свою кружку под краном и вновь поворачивается ко мне. Между нами снова метр расстояния и недоговорок.

Хрупкий мир, установленный пережитым ранее моментом близости, готов дать трещину в любую минуту. Я должен что-то сказать, срочно вернуть доверительную атмосферу, потому что то, что я хочу предложить ей дальше — требует доверия.

— Я посмотрел все части "Звездных войн", — растягиваю на губах мягкую улыбку.

— Последние — отстой! — сразу хватается за излюбленную тему.

— А мне понравилось. Особенно "Скайуокер. Восход".

— Потому что ты ни фига в этом не разбираешься! Там же сюжет высосан из пальца! Я молчу вообще про Кайло Рена, ТАКОЕ просто не может быть сыном Леи и Хана!

— Зато спецэффекты…

— Арр, мужчины! — всплескивает она руками. — Только картинку вам и подавай!

Я тихо смеюсь. Она по-прежнему светится, как новогодняя ёлка, стоит затронуть эту тему. Недоуменно смотрит на меня, а затем тоже расплывается в полуулыбке. Это огромный шаг навстречу. Гигантский.

— Отдай мои запонки, — зачем-то говорю я.

Её лицо тут же меняется. Мягкое выражение сменяется чёрствым, ужесточая каждую черточку. И я сразу же жалею, что заговорил об этом. Рано, слишком рано.

— Они никогда не были твоими, — отрезает она. — Ты их не заслужил. Когда я дарила их тебе, я думала, все по-настоящему.

— Это стало таким к тому времени.

— Я помню твое выражение лица, когда ты их получил, оно врезалось в память. Засело вот здесь, — она стучит пальчиком по виску. — И когда я узнала правду, все стало на свои места.

Она отворачивается и больше не смотрит на меня. Почему я все порчу? Почему не могу удержать улыбку на ее губах. Ах да, недостаточно доверия.

— Ты рассказала мне свою правду, готова теперь услышать мою? Без прикрас, без лжи, пусть и некрасивую?

Лея возвращает мне свой взгляд, переводит дыхание и отворачивается к плите.

— Поставлю ещё кофе.

Смотрю на дно своей кружки и невольно морщусь.

— Лучше чая.

Лёгкий смешок не удается скрыть даже за грохотом чайника.

— Наша с Русом игра началась случайно, — начинаю я, вглядываясь в напряженные плечи Леи. Мой голос звучит приглушенно, но, кажется, все равно разрывает пространство. — Был корпоратив, он тогда только устроился к нам работать. Все уже изрядно поднабрались, я скучал возле бара. Рус периодически появлялся там, брал два бокала шампанского и шел покорять крепость в виде нашей Алевтины — она тогда работала главным финансистом. Такая, знаешь, синий чулок, но не без достоинств. Все знали, что она кремень, на работе даже не улыбнется. А тут какой-то молодой прыщелыга из маркетинга. В общем, было забавно наблюдать.

В очередной раз, когда он пришел за новой дозой алкоголя, дабы растопить ледяную оболочку Алевтины, я сказал, что ему ничего не светит. Мало того, что дамочка явно постарше его, так ещё и на должности гораздо выше, занимаемой им. Тот только фыркнул и сказал: поспорим?

В тот вечер они ушли вдвоем.

Это было самым интересным событием за долгие месяцы, и как-то незаметно, мы с Русом сдружились. Сначала я был просто наблюдателем. Мне нравилось бросать ему вызов и смотреть, удастся ли ему покорить новую вершину неприступности. А потом сам включился в игру.

Это было круто. Мы выбирали объект, заключали пакт о ненападении в дни соперника и…

— Дни соперника? — вклинивается в мое повествование Лея.

— Да, мы чередовали дни, когда бросались в наступление. День — он, день — я. Чтобы не вставлять друг другу палки в колеса.

— Теперь кое-что встало на свои места, — тяжело выдыхает она. — Продолжай.

В моих руках оказывается горячая кружка с чаем, вместо остывшей ещё с час назад.

- У каждого была своя тактика. Рус был таким "хорошим парнем" для всех, надёжным плечом, лучшим другом. У меня…другая схема, — сглатываю комок в горле.

— Ресторан, роза, неуместные комплименты, — рубит, словно ножом Лея.

— Да, — говорю приглушенно. — У меня было конкурентное преимущество — должность. Обычно, этого было более, чем достаточно. В купе с нехитрым ухаживанием срабатывало неплохо.

— Зачем? Почему вам это было нужно?

— У каждого своя причина. У Че — желание мести всем представительницам женского пола за несчастную первую любовь. У меня — нежелание чего-то большего. Это сложно понять, но я никогда не хотел отношений. Ещё в юности, смотря на брак моих родителей, на болезненную привязанность отца к матери и ее постоянное стремление втоптать его в грязь, я точно решил: не хочу быть от кого-то зависимым. Поэтому всегда выбирал самый лёгкий способ взаимоотношений: без обязательств. Мне казалось это правильным. Самой честной схемой отношений.

— Но девушки так не считали…

— Я никому ничего не обещал. Никогда. Ни разу не говорил, что хочу от них что-то больше, чем одна ночь. Но многие… додумывали сами. Мне это казалось даже забавным. Кто-то принимал последствия спокойно, кто-то бесился, были и скандалистки. Но все они знали, на что идут, когда после пары встреч соглашались ехать со мной в квартиру, все добровольно раздевались, добровольно делали первый шаг. Не моя вина, что они рассчитывали на продолжение.

— Звучит все равно мерзко, — холодно говорит Лея.

— Возможно. Просто… это был единственный приемлемый вариант для меня. Если девушка задавала вопросы, я всегда был честен и говорил, что ей не на что рассчитывать. Но на удивление мало кто их задавал.

— Я задала, а ты обманул. Сказал, что мне не что надеяться, а потом, что передумал. Почему солгал мне?

— Это была не ложь. То есть… возможно, частично. На тот момент я уже понял, что не в силах себя остановить, но ещё не понял, что готов на что-то большее. Я попросил Руса остановить игру. Мне казалось, этого будет достаточно, чтобы успокоить свою совесть. Он не послушал. Тогда я решился дать шанс… нам. Не думал, что из этого что-то выйдет, не надеялся, когда соглашался на это твое: давай узнаем друг друга получше. Но это сработало. Я сам не понял когда, но это начало работать. Впервые в моей жизни.

— Я не понимаю.

— Все было по-настоящему. Пусть началось из-за глупого соревнования, но все что было после того разговора в моем кабинете — настоящее. И в тот день, когда ты подарила мне запонки, я понял, что дороги назад нет. Это было болезненное осознание, словно все мои кости сломали, и они пытались срастись заново. Я понял, что придется во всем признаться Русу. Всем. И что когда-нибудь придется признаться тебе. Хотя я бы сделал что угодно, лишь бы ты никогда этого не узнала. И когда я подумал, что ты все узнала и решила мне так недостойно отомстить… Боже, я не знал, чего хочу больше: убить тебя или молить тебя о прощении. Но в итоге не сделал ничего из этого. Просто отпустил. Ты разочаровалась тогда во мне, я в тебе, никакого будущего больше быть не могло. В моих глазах была теперь только девочка, которая из чувства мести решилась на мошенничество. Я не хотел ее знать. И чувство вины, что именно я сделал это с тобой, отравило все годы после.