На этот раз улыбку скрыть не удается. Появляется та самая ямочка на щеке, от которой щемит все сильнее.

— Ты была не единственной, кого подставили. Такую схему проворачивали годами. Разные сотрудники, из разных отделов, разных должностей. Никто не провел параллель. Те, кто мог бы — были в доле. Остальным не хватало полной картины. Как мне.

— Как ты это узнал? — с интересом подаюсь вперёд. История начинает меня захватывать.

— Рус помог. Случай. Интуиция. Ум.

— Ты приехал себя восхвалять?

— Я приехал тебя забрать, — хрипло говорит он. — Но об этом позже.

Из меня вырывается нервный смешок. Это шутка такая?

— На прошлой неделе я попросил Руса наведаться в архив, — как ни в чем не бывало, продолжает Александр. — Меня бы не пустили: бланки строгой отчетности, уволенный сотрудник… Он, как представитель партнёров, запросил в архиве сначала те самые полисы по "Атлантике", сверил оригиналы со сканами в системе. Твои слова подтвердились. В базе чистая графа "подпись", на бумажных носителях — факсимиле. Ниточку стали тянуть. Твоя подруга давно уволилась, ее найти не удалось. Я побеседовал со своей помощницей. Она тоже сыграла небольшую роль в этой истории. Дело в том, что именно её, якобы, показания, указывали на тебя. Но Карина честно клялась, что видела тебя всего раз и понятия не имела, где ты вообще работаешь. А вот кое-кто другой частенько наведывался ко мне. В том числе в мое отсутствие.

— Камилла Георгиевна? — хочу подтвердить свои догадки.

— Камилла Георгиевна, — кивает он. — Ушлая стерва. У меня на нее кое-что было, так что я просто наведался к ней домой в один очень неудачный для нее вечер и надавил. Доказательств почти никаких не было, ее не связать с мелкими нестыковками в нашем с тобой деле. Но она была так напугана, что я расскажу ее мужу о ее яркой внебрачной жизни, что…

— Так вы с Камиллой?.. — морщусь я.

— Не в то время, пока мы с тобой встречались, — торопливо говорит он. — Она испугалась, стала болтать и наговорила много лишнего. Представляешь, она даже не сразу вспомнила тебя. Вот сколько значили для нее наши с тобой жизни, — горько усмехается Александр. — Когда вспомнила, призналась, что, конкретно с тобой, был и личный мотив. Видела, как мы с тобой как-то уезжали вместе с работы, и ее задело, что я предпочел ей очередную "малолетнюю дурочку", как она выразилась. Она имела на меня виды тогда…

Он отводит глаза, будто не хотел этого говорить.

— Меня давно не трогают такие слова, — холодно говорю я. — Тем более, это было правдой. И малолетняя… и дурочка. Так что же, выходит, не встречайся мы с тобой, меня могла миновать такая участь?

— Вряд ли. Ей все равно нужна была "девочка для битья". Пожар в "Атлантике" произошел внезапно. Ей позвонили на выходных, когда парк машин уже напоминал пепелище, и признались, что не успели застраховать тачки. Она предложила оформить все задним числом. А единственная, кто мог допустить такую ошибку, как введение таких договоров в систему — это новенькая девочка. На которую и не жалко все это свалить. Так что наши с тобой отношения скорее только добавили ей трудностей. Ведь за остальных некому было заступиться, а я, как она знала, буду докапываться до истины.

Поэтому ее план был продуман до последней мелочи. Она не сомневалась, что все выгорит, потому что считала, я не стану ради интрижки поднимать всех сотрудников.

— Так и вышло…

— Ей просто повезло. Не будь я эгоистичным идиотом, позвони я тебе хоть раз… Работы лишилась бы она. Прости.

Александр находит мою руку, покоящуюся на столе, и мягко сжимает ладонь. Я застреваю взглядом на этой картинке: его почти белые пальцы сжимают, поглаживают мою загорелую кожу. А ведь когда-то было иначе, я сходила с ума от его загорелых запястий…

— Это мое первое извини, — шепчет он.

— Так будут и другие? Как многообещающе, — язвлю я и убираю руку из чувствительного плена.

Аккуратно растираю тыльную сторону ладони пальцами под столом, стараюсь убрать ощущение покалывания от его прикосновений.

— Камилла выдала и кое-что грандиозное, сама того не подозревая. Она так разошлась, что все кричала: я всех за собой потяну! Тут не надо быть гением, чтобы понять, что свои схемы она проворачивала не одна. Ещё немного поддавил… и наружу вышли такие факты! Был сообщник. Не один, на самом деле, но организатор этого потока, тот, кто и направлял нерадивых клиентов точечно к ней и юристам для решения скользких дел, и годами позволял получать выплаты по сомнительным страховым случаям за огромные откаты — был…

Саша откидывается на стуле и смотрит на меня с прищуром.

— Догадалась, кто это? — расплывается в улыбке.

— Да куда там моему скудному умишке, — обиженно складываю руки на груди. — В сравнении с вашим, Александр Германович, аналитическим.

— Андрей Маратович.

— Генеральный?

— Все ради бабла, представляешь? Ничто не чуждо даже генеральному директору. А он получил это место вовсе не за заслуги перед фирмой, а как чей-то протеже. Когда-то. Теперь ему грозит вполне реальный срок за мошенничество в особо крупных, и никто из его благодетелей не желает светиться в этой грязной истории.

— Если доказательств не было, как тебе удалось добиться его увольнения?

— А это — самое интересное. Твоими же методами, — снова улыбается он. — Один эмоциональный разговор, один спрятанный диктофон. Одна встреча с акционерами. А там уже закрутилась глобальная чистка, пертурбация кадров, новый генеральный…

— Так тебя можно поздравить? — опускаю взгляд на свои сжатые в замок руки. — Ходили слухи, что ты давно метил на это кресло.

— И если бы ты не сказала эйчару, что оклеветала меня, так ничего бы и не сложилось…

— Я не так, чтобы сказала именно это. А впрочем, не важно, главное же результат. И мне показалось это честным.

Увожу взгляд вверх и влево, в окно, выходящее на теплицы. Разговор подходит к концу, и я нервничаю. Что же дальше? Он знает или нет? Какая на самом деле цель у его приезда?

— Теперь, когда ты знаешь, что все виновные наказаны, ты будешь счастлива? — глухо спрашивает Саша.

От неожиданности вопроса я перевожу взгляд прямо на него. Яркие глаза пытают меня. Ждут ответа, реакции, слов, хоть что-нибудь.

— Я очень постараюсь, — искренне отвечаю я.


Глава 60

Молчание затягивается. Мы не смотрим друг на друга, каждый в своих мыслях. С языка готов сорваться вопрос: это все? Но я держу его за зубами, гашу этот порыв, потому что на самом деле боюсь услышать то, что он скажет.

Перебираю пальцами салфетку на столе, скручиваю ее, сжимаю, снова распрямляю. Через приоткрытое окно слышится гул голосов и работа поливальной системы. Но все эти звуки заглушает бешеный стук моего сердца.

— Я люблю тебя, — как молния в темноте.

Я застываю. Вся сжимаюсь, словно перед ударом, но нет, хук уже совершен. Сердце грохочет в горле, мешая заговорить, желудок скручивается узлом. Я не в силах поднять взгляд, не в силах даже вздохнуть. Не верю, что все услышала правильно. Это невозможно. Невыносимо. Болезненно.

— Я люблю тебя, — повторяет мужчина напротив. — И я приехал за тобой.

— Что за… — наконец отмираю.

Закрываю лицо ладонями, пытаюсь стереть наваждение, сильно потирая глаза. Зарываюсь пальцами в волосы и громко выдыхаю.

— Лея, — звучит мягкое, осторожное.

— Сколько ещё ты будешь мучить меня? — тихо спрашиваю его. — Зачем это все? Тебе доставляет это удовольствие?

— Я просто хочу быть счастлив. И точно знаю, что это возможно только с тобой.

— Ошибаешься. Мы умеем только бесконечно делать друг друга несчастными, — я поднимаю глаза на Александра, пелена застилающих слез делает его лицо размытым, почти некрасивым. — Уходи, пожалуйста. Уезжай. Дай мне шанс выздороветь от тебя. Пожалуйста, — уже шепчу я.

— Я не могу, — он шумно сглатывает, вглядываясь в мое лицо. — Я люблю тебя.

Говорит твердо, будто сам в это верит.

— От того, что ты будешь бесконечно повторять это, ничего не изменится. Нет у нас никакого шанса.

— Есть. Я докажу тебе это. Я все для этого сделаю, понимаешь? — эмоционально выдает он.

Резко поднимается с места, скрипя ножками стула по плитке, и идет ко мне. Я ошеломленно наблюдаю, как он огибает стол и садится возле меня на колени. Его руки сжимают мои бедра, разворачивая лицом к себе. От очередного скрежета металла я морщусь, но тут же забываю о неприятном ощущении, когда губы Александра прикасаются к моим коленям.

— Я буду просить у тебя прощения каждый день. За то дурацкое пари, за свой эгоизм, за то, что не узнал, — губы мягко проходятся по коже. Один раз, второй. — Я буду бесконечно боготворить тебя. Словами, руками, душой. — Пальцами он оглаживает бедра, сжимает ткань шорт. — Я полюблю твоего сына. Стану ему хорошим отцом. Лучшим. И, может, когда-нибудь, ты подаришь мне еще одного…

Саша прижимается к раскаленной коже ног щекой, прикрывает глаза, рвано дышит. Он не знает, не знает, не знает!

— Выбери меня, — он все еще верит, что у меня кто-то есть.

Все во мне полыхает, скребётся, кровоточит. Уши закладывает, словно в них запихали ваты, я слышу только собственное дыхание и вижу только его. На коленях, просящего, отчаянного, невозможно любимого мной. Даже в самых смелых своих фантазиях я не слышала этих слов от него. Не представляла таким… сдавшимся, покоренным. Руки трясутся, когда я опускаю их на его макушку. Когда первым робким движением убираю прядь волос со лба.

— Матвей твой сын, — шепчу на грани слышимости. Эти слова раздирают мне горло, отдаются тысячами сомнений в голове. Но сейчас я уверена, не имею права держать их в себе.

— Что? — глаза Александра распахиваются, он поднимает голову с моих колен и пронзает своим острым взглядом.

— Странно, что ты не понял этого сам, — ещё тише говорю я. Судорожно сжимаю заледеневшие пальцы на коленях. — Ему четыре, у него твои глаза и он такой умный… совсем не в меня.

Я прикрываю глаза, и из-под опущенных век вытекают две солёные дорожки. Судорожный всхлип напоминает то ли смех, то ли плачь.

Александр молчит. Чувствую, как он поднимается с колен и отходит. С огромным усилием воли открываю глаза и смотрю на него. Он выглядит потрясенным. Потирает шею рукой, мечется взглядом из стороны в сторону. Его грудь под простой черной футболкой вздымается часто и тяжело. Он шокирован, я могу это понять.

Неожиданно его взгляд натыкается на холодильник, руки опадают вдоль тела, Саша застывает.

— Это он нарисовал? — хрипло, болезненно спрашивает он, наконец.

— Да, — у меня получается ничуть не лучше. — У него талант.

— Мой отец… он был художником.

Он касается одного листа пальцами, очерчивает изображение на нем, ведет к другим рисункам.

— У него прекрасное чувство цвета. Нужно отдать его в художественную школу. Знакомый отца возьмёт его, я договорюсь. А ещё у меня дома лежат профессиональные краски, Матвею понравится. Можно переделать спальню под его комнату. Или купим дом, сделаем ему настоящую мастерскую! — Саша все говорит и говорит, как в бреду, словно не понимает…

Слезы все не прекращаются, стекают ручьями по щекам, разбиваются о мои голые колени. Он не понимает, не понимает, не понимает!

— Матвею хорошо здесь. И мне тоже. Мы никуда не поедем.

Голова Александра резко дёргается в моем направлении. Его взгляд безумный, болезненный, глаза покраснели от влаги, которой он не дал выхода. В какой-то момент мне даже кажется, что он не понимает, о чем я говорю.

— Не поступай так со мной, — он неверяще мотает головой. — Ты… не можешь дать и сразу отобрать.

Саша делает шаг назад. Ещё один. И ещё. Пока не упирается в дверь, ведущую в другую часть дома. Закрывает глаза ладонью, сжимает их, словно прогоняя из них песок. У меня сжимается сердце. Мне хочется утешить его, пообещать то, что не исполню, дать ему надежду. Но это жестоко. Лучше так. Потому что я точно знаю, что лучше для сына и никогда не поставлю его на второе место.

— Пожалуйста, — наконец говорит он. — Пожалуйста, Лея.

Каждое слово отдается тупой болью. Потому что я хочу согласиться на все. Потому что тело, вопреки разуму, тянется к нему, желает заключить с ним союз и плевать ему на последствия. Но я помню слова отца: нужно слушать голову. Она не врёт. Поэтому просто мотаю головой и тихо подвожу черту.

— Наша жизнь здесь. Твоя — там. Просто не судьба, понимаешь?

— Пиздец, Лея. Это пиздец, — он злится. Выпрямляется в полный рост, сжимает кулаки. — Но мы ещё посмотрим, — жёстко заключает он и размашистым шагом выходит через веранду.