– Только цвет волос несколько портит впечатление, и хобби. Танцы, безусловно, придется бросить, – добавила фрау Сайн-Витгенштайн, что б ее, с такой-то фамилией, тут же смягчая грубое вмешательство в мое личное пространство улыбкой. Это как в переписке с помощью смс – сказал гадость, а в конце влепил три смайла, и все, вроде как не хамил. – Хотя вы, конечно, и сами отдаете себе в этом отчет.

– Напротив, – я тоже умела вести такую игру. Растянув губы в улыбке, жеманно пожала плечиком. – Теперь, когда мне не нужно будет работать по профессии экскурсоводом, я смогу всецело отдаться любимому хобби. Бабушкины деньги не оставят меня голодать.

Повисло неловкое молчание. Буквально на пару секунд, но и этого было достаточно, чтобы утешить мое эго маленькой победой. Мать Клауса, справившись с негативной реакцией, быстро пришла в себя и заговорила уже другим тоном. Мягко, даже несколько заискивающе:

– Ах, я уже в таком возрасте, когда отстаешь от веяний моды. Знаете, живу старыми традициями, вечно ищу в себе болячки и все чаще говорю глупости. Дитрих ведь тоже танцует, знаете? Он даже мечтал когда-то стать профессионалом в этой области, но тут уже отцу пришлось вмешаться и настоять на получении нормальной профессии.

Я вспомнила наш танец в ночном клубе и вдруг почувствовала волну жалости к Дитриху. Шутка ли, жить все время, испытывая колоссальное давление со стороны родни, и подчиняться по привычке, забывая о возможности выбора?

– Вы ведь знакомы с ним? – продолжала щебетать фрау Сайн-Витгенштайн. – Они с Клаусом близнецы. Хотя по характеру абсолютно разные. Дитрих больше похож на моего брата, Марка, такой же взбалмошный и ведомый.

Ведомый? Три раза “ха-ха”.

– И это моя боль, Елена, – лепетала мать семейства. – Знаете, Марк ведь отбился от рук и женился на какой-то француженке из кабаре. Она пела и вскружила бедняге голову. Они поженились, несмотря на запрет наших родителей, и вот уже двадцать четыре года живут где-то в пригороде Парижа! Вот как сильно эта певичка вцепилась в нашего Марка. И только я начала забывать тот унизительный инцидент, как мой собственный сын, Дитрих, подложил нам с мужем ту же свинью. Эту Кристину! Рыжеволосую девицу, корчащую из себя невинность! А отец ее был сапожником! Можете представить подобное? Шил ботинки!

Я набрала полную грудь воздуха и задержала дыхание, умоляя себя промолчать. Вообще, мне незачем было пытаться соблюдать приличия с этой женщиной. Я не метила к ней в невестки, а с Клаусом у нас случился лишь временный роман. Но и откровенно ругаться не хотелось…

– Вижу, вам тоже не хватает слов! – поняла меня по-своему женщина. – Вот и я, получив сообщение от смотрителя нашего имения в пригороде Кельна, примчалась сюда, чтобы посоветоваться с Клаусом. Потому что эта Кристина имела наглость вернуться в Германию. И это после того, как она бросила Дитриха накануне свадьбы! Конечно же, мы были против, но он и слышать ничего не хотел… Ну, погуливал, конечно. Но воспитанные женщины прикрывают глаза на подобные слабости своих мужчин. А уж эта… Я не знаю, кем она себя возомнила! Она…

– А чем вы занимаетесь? – прервала я матушку Клауса, понимая, что вот-вот сорвусь, а потом буду жалеть о сказанном. – Кем работаете?

– Я? – Она засмеялась, словно услышала хорошую шутку. – Моя жизнь посвящена служению семье, деточка. Я занимаюсь мужем и приглядываю за детьми, чтобы они не натворили глупостей. В этом мое главное предназначение. Ну, и благотворительность еще, разумеется. Сейчас мы открыли сбор средств на восстановление численности очень редких бабочек… Забыла название, что-то на латинском… Если захочешь, можешь потом присоединиться.

– Спасибо, – выдала я, совершенно охренев от подобной подачи абсолютно банальной истины: она никогда не работала и не собирается, потому что смогла выгодно выйти замуж. – Если я и стану жертвовать деньги, то на лечение людей. Бабочки меня мало волнуют.

В груди все кипело, и правда рвалась наружу. Вся правда. Хотелось сказать, что я думаю о ее манере воспитания сыновей, о ее советах и вообще попросить уйти. Но в этот момент распахнулась входная дверь и на пороге возник хмурый Клаус.

– Доброго утра, – проговорил он таким тоном, что мы с фрау Сайн-Витгенштайн как-то одновременно переглянулись, понимая, что пора закругляться. Я решила сбежать под благовидным предлогом:

– Что ж, не буду вам мешать…

– Ты не мешаешь, Лена, – припечатал Клаус и, смерив меня выразительным взглядом, задержался на подоле собственной рубашки, в точности, как его мать немногим ранее. Разве что в ее глазах не плясали чертики, а у меня тогда не сбивалось дыхание. Воздух вокруг нас буквально заискрился, и сбежать захотелось сильнее прежнего.

– Сын, нам нужно поговорить, – вмешалась фрау Генриетта, – это касается твоего брата.

– А что с ним? – Клаус продолжал смотреть на меня. Теперь его взгляд поднялся к моему лицу, и на губах заиграла улыбка.

– Он снова попал в беду. И имя ей Кристина!

Я слегка вздрогнула от того, как патетично воскликнула фрау, делая акцент на имени миловидной девушки, приютившей нас после приключений на катамаране.

Клаус поморщился, вздохнул и, наконец, посмотрел на мать.

– Я думаю, Дитрих разберется без нас. Он большой мальчик. – Прежде, чем фрау Витгенштайн успела возразить, Клаус сложил руки на груди, заявив: – И нет, мое мнение не изменится ни при каких обстоятельствах.

– Но… Неужели тебе безразлична его судьба?!

– К сожалению, нет. Не безразлична. И именно поэтому я оставлю ему право выбора.

Тут, признаюсь, меня обуяла гордость за Клауса, словно он совершил нечто героическое, оторвавшись от груди матери и отстаивая их с братом право на личную жизнь.

– Что ж, вижу, тебе сейчас не до семьи, – с легким надломом в голосе заявила фрау Генриетта. – Буду благодарна, если проводишь меня. На это у тебя есть время?

– У меня всегда есть для тебя время, – спокойно заметил Клаус, – но это не значит, что я согласен рушить возможное счастье Дитриха. До свидания, мама, я рад был тебя увидеть.

Она что-то ответила, но настолько тихо, что мне слышно не было, после чего покинула квартиру, так и забыв попрощаться со мной. Впрочем, я тоже не поспешила исправить оплошность…

Клаус закрыл дверь за матерью, а я все так же сидела на диване гостиной. Рассеянно смотрела на мужчину, и его привычно ледяное выражение лица впервые казалось мне растерянным. Я вдруг отчетливо осознала, почему Клаус… такой Клаус. Это стало совершенно очевидно, после того как пообщалась с его матерью.

Любила ли эта женщина, вообще, своих детей? Что Клауса, что Дитриха?

Если и любила, то какой-то совершенно странной любовью. Потому что иначе я не могла понять, как так вышло, что братьев всю сознательную жизнь целенаправленно стравливали друг с другом, заставляя соревноваться во всем. Я отчетливо увидела детство близнецов со стороны, где их, как немецких овчарок, натаскивали на выполнение заданий, нормативов и поощряли за рекорды.

Стал лучше брата – держи угощение. Облажался и не дотянул – слабак.

По-видимому, их даже за детей никогда не считали, сразу старались вырастить взрослых и порядочных, образцово-показательных немцев, вписывающихся в строго определенные рамки и пропорции. Можно ли подобное назвать детством? Не знаю.

Вот только Дитриху удалось отвоевать себе толику свободы, хотя и его продавили, навязав профессию адвоката. Ведь мечтал же наглец когда-то быть танцором.

– Кем ты хотел стать в детстве? – неожиданно даже для себя самой спросила я.

Клаус от моего вопроса смутился. Сел напротив, уже привычно снял очки, потянулся за тряпочкой для протирки, а потом, словно передумав, водрузил их обратно на нос.

– Почему ты спрашиваешь?

– Стало интересно. Не мог же ты всю жизни мечтать быть ледышкой-сыщиком?

Он пожал плечами, призадумался о чем-то своем, а после все же ответил:

– Поваром. Мне всегда нравилось готовить.

Вот, собственно, и ответ на мой вопрос. Родители уничтожили мечты этих детей, вместо поощрений навязывая им только свое авторитарное мнение, а никакое другое Сайн-Витгенштайны старшие слушать не желали. Как опытные хирурги они сломали кости детским талантам, и заставили их срастись иначе. Так, как по аристократическому мнению будет правильно.

Моя же “непутевая” мать водила меня в секции шахмат, плавания, рисования. Она искала для дочери занятия по душе, пока не привела в танцы. Да, у нее не было денег, меня не часто баловали сладким. Мама не была образцом в плане выбора мужчин, их у нее всегда было много. Так уж случилось… Но прежде всего она была для меня “Матерью”. Именно с большой буквы.

Она и сама когда-то танцевала, знала, как это сложно, поэтому долго не хотела отправлять меня на профессиональные занятия, но смирилась, понимая, что моя душа лежит именно к этому.

– Прости меня, – неожиданно произнес Клаус, выдергивая меня из мыслей. – Я не ожидал, что сюда явится матушка.

– Ничего страшного, – я провела взглядом по его мощной фигуре, и в душе почему-то поднялась волна нежности.

Такого расслабленно, немного потерянного Клауса хотелось обнимать, прижиматься к его груди, урчать кошкой и ждать, когда он погладит мои волосы.

– И за то, что уехал не предупредив, тоже прости. Я рассчитывал вернутся раньше, чем ты проснешься.

Ах. Вторая вещь, которая трогает женское сердце больше, чем уверенный мужчина, знающий, чего хочет, это когда этот самый мужчина извиняется за свои ошибки и просчеты. В общем, поддавшись неведомому порыву я встала с дивана и пересела к своему “айсбергу”. Протянула к нему руки, обвила за шею, несколько долгих секунд смотрела в голубые глаза, а после махнула рукой на вновь проснувшийся здравый смысл, который твердил остановиться, и поцеловала. Сама поцеловала Клауса, вкладывая всю нежность, которую только могла сгенерировать в своей душе.

Пусть почувствует, как это вообще может быть, когда к тебе относятся не как к выгодному вложению инвестиций, а с любовью, что ли.

Я мысленно осеклась от собственных слов. Уж чересчур громкими они были для второго дня после первого секса. И все же, этому “ледышке” мне хотелось подарить чуточку настоящих чувств и эмоций, которые ему никогда не давала собственная мать. Пусть растает.

Его губы были податливыми, пьянящими, а первая растерянность моей смелостью уже сменилась уверенным напором, с которым он целовал меня в ответ. Руки Клауса уже блуждали под рубашкой, а из уст вырвался мучительный стон, стоило ему добраться до груди и понять, что белья на мне не было.

– Сумасшедшая… – прошептал он. – Ты точно сумасшедшая!

– Разве? – притворно изумилась, ведь согласно моим понятиям вела я себя сверхприлично для подобной пикантной ситуации: всего лишь целовала его, разве что оседлав сверху и разведя колени чуть в стороны. Он положил свои горячие ладони мне на щеки и провел большими пальцами по нижней губе, заглядывая в глаза.

– Вот что ты творишь? Я же сейчас плюну на все желание готовить тебе завтрак и… – он осекся, когда я шаловливо лизнула его за подушечку, а через мгновение обхватила полностью губами палец и втянула в себя.

Весь мой вид заявлял Клаусу, что никакого “и” дальше я слушать не желаю, и он, в принципе, уже тоже. Зрачки за стеклами очков расширились, крылья носа хищно вздрогнули, а у меня в голове билось совершенно несвойственное желание сделать что-то действительно безумное. Такое, что раньше не позволила бы себе с другим. Да вообще ни с кем…

Не выпуская палец Клауса изо рта, я соскользнула ниже, пока не опустилась перед мужчиной на колени. Немного развела его бедра в стороны, потянулась руками к ширинке…

– Не надо, – почему-то произнес он, перехватывая мои руки и пытаясь затащить обратно на колени. – Лена, у тебя вчера был первый раз, ты сама не понимаешь, что делаешь и как можешь меня завести. Так что…

– Надо, – уверенно перебила я, глядя на него снизу вверх. – Это мой выбор, и я хочу сделать тебе приятно.

Моя рука сама потянулась к ремню, расстегнула звякнувшую пряжку, пуговицу брюк, а затем и молнию. Я немного приспустила штаны Клауса вниз и, набрав в легкие побольше воздуха, приготовилась увидеть ЭТО.

Потому что внушительный член уже сейчас отчетливо очерчивался под тканью трусов. Стоило только отодвинуть ее вниз, освобождая мужскую плоть, как порывистый стон сорвался с губ мужчины.

Я же в очередной раз впечатлилась размерами и успокоила себя тем, что если вчера этим меня не убило во время секса, то и сегодня я смогу это пережить. Тем более, что его торчащий, и черт возьми, действительно идеальный член просто просился в мою руку.

Осторожно провела кончиками пальцев по стволу вверх-вниз и только после этого решилась обхватить ладошкой. Клаус задышал чаще.