– Передай привет Мишеньке, – продолжил Толик, и голос его предательски задрожал. – Как он, вспоминает меня хоть иногда?

– Иногда, – соврала Катя.

– Бабушка жива еще?

– Слава богу. Пироги сегодня пекла. С тетками тоже все в порядке.

– А Алевтина Викторовна? – с глубочайшим почтением произнес Толик.

– Неплохо. Правда, на позапрошлой неделе у нее давление подскочило, пришлось доктора вызывать.

– И что сказал доктор? – ужаснулся бывший муж.

– Сказал, что это от чрезмерного переедания. И еще от того, что на солнце магнитные бури, – прилежно доложила Катя. – А ты чем занимаешься, Лаэртов?

– Я? – еще не вполне оправившись от столь драматичного известия о своей бывшей теще, неуверенно пробормотал Толик. – Я... Ах да, Катенька, можешь меня поздравить – я теперь профессор. Защитил докторскую в ноябре.

– Лаэртов! – обрадовалась Катя. – Я тебя поздравляю! Профессор! Это же так круто!

– Ну, в общем... – смущенно закашлялся Толик. – Да, это действительно, как ты выразилась... круто. Мне тридцать девять, и я самый молодой профессор у нас на кафедре.

– Господи, Лаэртов... Я так счастлива за тебя! И какова была тема твоей диссертации?

– «Влияние климата древней Исландии на психоэмоциональный настрой человека. Депрессивно-агрессивное развитие сюжета Старшей и Младшей Эдды как образец угнетенного сознания».

– Изумительно! – искренне восхитилась Катя, с трудом припоминая, что такое эти самые Эдды. – Ты, наверное, с блеском справился с темой!

– Стараемся... – довольно пыхтя, пробормотал Толик. – Хотя пришлось залезть в пограничные дисциплины – психологию, например. Но что ты хочешь, Исландия... Холодное море, отвесные скалы, часто хмурое небо. Суровые люди, суровая жизнь, суровая мораль. «Как мрачные тени осени проносятся над холмами, покрытыми травой, так угрюмы, мрачны, быстры, один за другим, проходят вожди лесов...» – нараспев продекламировал он. – Даже боги древних исландцев злы, коварны, часто уродливы...

– Послушай, Лаэртов, – перебила его Катя, думая совершенно о другом.

– Что, Катюша?

– Если бы я до сих пор была твоей женой, так я что, называлась бы теперь профессоршей? – с любопытством спросила Катя, пытаясь устроиться поудобнее. Все-таки диван бабы Лизы был немилосердно тверд... Теперь понятно, отчего у старухи такой суровый характер.

– Именно, Катюша! – счастливо засмеялся Толик. – Ты была бы профессоршей.

Они болтали и смеялись – почти как в стародавние времена, когда еще не успел разбиться градусник, но в этот момент раздался звонок в дверь.

– Лаэртов, мне некогда! – всполошилась Катя. – Наверное, дядя Митя пришел. Все, целую тебя и обнимаю...

В прихожей уже стояла толпа. Женская часть родни бросила все свои дела на кухне и бросилась встречать дядю Митю.

Это и в самом деле был Дмитрий Родионович Быков в сопровождении своей законной супруги Леониды Станиславовны.

– Митенька... – расталкивая всех локтями, вырвалась вперед баба Лиза, судорожно поправляя на голове новый атласный платок, который то и дело сползал у нее с затылка на шею, так что на всеобщее обозрение выставлялся замысловатый пучок из редких, какого-то пегого оттенка волос. Формой пучок сильно напоминал фигу. – Сыночек мой родненький!

Баба Лиза, как уже было сказано, обожала своего младшего сына.

– Мамаша... – растрогался тот и прижал старушку к себе. На дяде Мите были защитного цвета брюки и такая же куртка. Когда-то он служил, но теперь вышел в отставку и работал вохровцем на проходной мебельной фабрики.

– А вот и сестренки мои... – Дядя Митя по очереди обнял Алевтину Викторовну, тетю Нину и тетю Дашу. Потом дошла очередь до Кати и затем – до Мики. Дядя Митя, как и всякий служилый человек, строго соблюдал субординацию.

Леонида Станиславовна кисло, с какой-то укоризной глядела на всех сквозь стекла очков в золотой оправе. Она работала в архиве и была чрезвычайно молчалива, словно дала клятву никому и никогда не выдавать государственной тайны, и потому старалась не раскрывать лишний раз рот. Они с дядей Митей составляли странный контраст – насколько тот был весел, жизнерадостен и прямолинеен, настолько она была закрыта.

Далее вечер потек по привычному сценарию – ломящийся от всевозможных яств стол, дежурное шампанское, от которого в воздухе пахло дрожжами, и водка для дяди Мити – ничего иного он не признавал, будучи человеком твердых принципов.

Все внимательно, с жадностью выслушали поздравление президента. Чокнулись бокалами.

– Дай-то бог, дай-то бог... – суеверно закрестилась баба Лиза. – Чтобы, значит, процветали все... Митенька, ты слышал, повысят нам пенсию или нет?

– Повысят, мамаша, повысят! – хрустя огурцами домашнего засола, излучал оптимизм тот.

– Ребенок худющий, бледный, не ест совсем ничего... – скорбно вздохнула Алевтина Викторовна, глядя на внука.

Мика и в самом деле был равнодушен к селедке под шубой, оливье и лоснящейся от жира свиной нарезке. Холодец же он просто ненавидел. Если что и интересовало его за праздничным столом, так это сладкие кренделя прабабки.

– Неправда! – возмутился Мика. – Я вот чего ем...

Он сунул под нос Алевтине Викторовне наполовину обгрызенный крендель, а потом повернулся к бабе Лизе и произнес с благодарностью:

– Баб Лиз, очень вкусно! Спасибо тебе!

– Ешь, милый, ешь... – та рассеянно погладила правнука по волосам шершавой старческой ладошкой. Бабу Лизу в данный момент интересовал только сынок Митенька.

– А вот, Леонидочка, давно хотела тебя спросить... – туманно, издалека начала она. – Как ты там по хозяйству-то справляешься? Поди, тяжело... Я, так думаю, тебе помощь пригодилась бы?

Баба Лиза мечтала жить с обожаемым сыном.

Леонида Станиславовна неопределенно пожала плечами.

– Мамаша, да не нуждаемся мы ни в какой помощи! – с досадой воскликнул дядя Митя. – Вы тут нужнее! Аль, Нин, Даш, скажите же ей!

Катя сосредоточенно чистила апельсин.

– Катенька, попробуй вот языка отварного, с хреном... – сунулась к ней Алевтина Викторовна.

– Не буду.

Настроение у Кати было скверное, она мечтала только об одном – чтобы Алексей наконец позвонил ей.

Тетя Даша и тетя Нина вдохновенно поглощали кулинарные шедевры собственного изготовления. Это была их ночь, их звездный час – в Новый год можно было объедаться с чистой совестью. Так полагалось.

– Позавчера голова болела, – в перерыве между закусками и горячим сообщила тетя Даша тете Нине.

– А у меня сердце ныло – аж вздохнуть было трудно... – подхватила та.

– Магнитная буря опять бушевала, – с видом знатока вступила в разговор Алевтина Викторовна. – Леонида Станиславовна, а у вас никаких проблем со здоровьем нет?

Леонида Станиславовна пожала плечами.

– Нет у нее никаких проблем! – радостно захохотал дядя Митя. – Ее в космос отправлять можно. Чего Леонидочке болеть – у нее муж есть! Она при мне ни в каких лекарствах не нуждается!

Тетя Даша и тетя Нина стыдливо потупили глаза. Они никогда замужем не были. Две старые девы.

– Все от нервов, – стараясь поддержать сестер, холодно произнесла Алевтина Викторовна. – Если нервы в порядке, то и доктора не нужны.

– Вот именно! – сразу оживились тетки.

Тетя Нина продолжила:

– В ноябре мы с Дашенькой к психотерапевту ходили. Сеансы релаксации... Знаете, помогло на какое-то время.

– Изумительный доктор! – умилившись от воспоминаний, пропела тетя Даша. – Просто чудо. «Сначала расслабляются ваши руки, начиная от кончиков пальцев, затем постепенно расслабляются ноги... тело легкое, невесомое, мышцы лица спокойны... Лениво-дремотное состояние постепенно окутывает вас...» И музыка при этом играет такая особенная, на тему природы...

– Шум моря, пение птиц, – пояснила тетя Нина.

– Пожалуй, я бы тоже к вашему психотерапевту сходила, – задумчиво произнесла Алевтина Викторовна. – У меня, между прочим, бессонница началась. И такие кошмары иногда снятся!

– Какие, ба? – с живым любопытством спросил Мика. – Расскажи, пожалуйста!

– Как-нибудь потом... – сконфузилась Алевтина Викторовна. – Кстати, мне кажется, Катеньке тоже бы не мешало посетить эти сеансы.

– Мама, отстань, – мрачно буркнула Катя.

– Тебе тоже кошмары снятся? – округлил Мика светло-серые глаза.

– Мика, и ты тоже от меня отстань...

Дядя Митя пил водку и становился все более жизнерадостным.

Сын Мика переключал программы, не останавливаясь ни на одном канале.

– Все какое-то одинаковое, – через некоторое время с разочарованием произнес он. – Хоть бы мультики показали, что ли...

Телефон в Катином кармане зазвонил, когда она была на пике меланхолии. Выскочила из-за стола в коридор.

– Алло, Катя... – раздался в трубке долгожданный голос.

– Лешка, милый! – Она так обрадовалась, что с трудом сдержала слезы.

– Я так соскучился... – тихо произнес он.

– А я так просто умираю... Я тебя ужасно люблю!

– Катя... – счастливо засмеялся он. – Я тебя тоже люблю! Встретимся послезавтра? Петренко уезжает к матери, в какую-то тмутаракань, оставляет мне ключи от своей квартиры...

– Зачем? Можно у меня... Мика все равно сейчас здесь, у бабушек.

– Нет, я хочу потом поработать над документами. Ты же знаешь, я это могу делать только в полном одиночестве.

– Ладно, давай у Петренко! – покорно согласилась Катя. – Слушай, что у вас там грохочет?

– Я в парке, с дочерью... Смотрим салют.

– Леша, милый...

Она сидела в коридоре, возле вешалки, где висели ряды шуб, возле дяди-Митиных сапог, от которых крепко несло гуталином, и не замечала ничего вокруг, словно находилась не в родительской квартире, а где-то далеко-далеко...

Через полчаса, когда она вернулась обратно в комнату, Мика уже дремал, положив голову на стол. Все его обещания не спать до утра были преданы забвению.

– Мика, идем...

– Мама, еще чуть-чуть!

– Нет, ты уже носом клюешь... Нельзя так издеваться над своим организмом. – Катя была непреклонна.

Кое-как умывшись, сын бухнулся на раскладушку в комнате бабы Лизы.

Снова зазвонил телефон.

– Катька, ты что делаешь? – оживленно спросила подруга Фаина. – Приходи сейчас ко мне... Я и Зойку позвала!

Катя долго не раздумывала.

– Ладно, минут через двадцать буду.

Она снова зашла к сыну.

Тускло горел ночник. Баба Лиза, в своем атласном платке, мирно похрапывала на диване, скрестив руки на груди.

Катя поправила одеяло у сына.

– Мама, мама... – невнятно забормотал он сквозь сон. – Пожалуйста, не буди меня... Мне снится такой чудесный сон! Там кенгуру... и вот этот кенгуру... – Он не договорил, что в его сне приключилось с кенгуру, и зевнул, снова погрузившись в сон.

Катя поцеловала его в щеку и ушла.

На улице было светло от фонарей и от фейерверков, которые вспыхивали на соседней улице. Стояла легкая, почти невесомая морозная ночь...

Фаина Маркос, лучшая подруга, жила совсем недалеко, и Катя даже пожалела, что дорога оказалась такой короткой.

У подъезда она столкнулась с другой своей подругой – Зоей Личутиной.

Зоя была ровно на голову ниже Кати – очень маленькая и пухленькая. С пушистыми золотыми волосами, которые не слушались ни одной расчески и золотым ореолом окружали Зоино розовое личико. Зоя напоминала только что вылупившегося цыпленка, и ее наспех наброшенная шубка рыжевато-золотистого цвета только усиливала это впечатление.

– Катя! – восторженно завопила она. – Слушай, это такая ночь, такая ночь... Правда, здорово, что Фаина решила позвать нас в гости?

– Ага... Я уже умирала дома от тоски! – согласилась Катя.

Фаина встретила их на пороге своей квартиры в фиолетовом длинном платье, с подведенными до висков глазами. Фаина была тонкой, с черными, до плеч, волосами, огромными глазами и несколько длинноватым носом, которого, впрочем, она ничуть не стеснялась, а скорее даже наоборот. Она утверждала, что этот нос добавляет ее облику необходимую пикантность. Предки Фаины были откуда-то из Греции.

– Девочки, наконец-то... – Она сердечно обняла подруг.

Из глубин квартиры появился муж Фаины Глеб – очень солидный бородатый мужчина. Он любезно помог раздеться Кате и Зое, выпил с ними по бокалу шампанского, сказал пару дежурных фраз, а потом деликатно исчез, сославшись на усталость.

– Потрясающий у тебя муж... – прошептала Зоя, когда дверь за Глебом закрылась. – Такой вежливый, такой... Ах, ну я даже не знаю, какой!

Они сидели за круглым столом, мерцали свечи, поднимались пузырьки в бокалах с шампанским. Шампанское было настоящим и не отдавало дрожжами. А бокалы были из настоящего богемского хрусталя.

– Воспитывать надо уметь, – веско произнесла Фаина. – Потрясающие мужья – результат долгой и упорной работы их жен.

– Разве? – удивилась Зоя. – В таком случае я никудышный педагог.