Арджуна вытер мои слезы краем своего сари. Возможно, изменение было не только физическим, потому что он заговорил с новой для него нежностью.

— Ты сделаешь это. Ты сильнее, чем ты думаешь. Помни, что сказал Кришна, когда он пришел попрощаться с нами: «Время справедливо и милосердно. Не важно, каким долгим покажется этот год, в действительности он будет не дольше, чем год радости в городе Индрапрастха».

Он спрятал свой любимый лук Гандива в дереве сами за чертой города, обернув его воловьей кожей, чтобы уберечь от непогоды. Я думала о Кришне, который вез нас на своей колеснице на край спящего города. Покидая нас, он помахал рукой так беззаботно, будто мы должны были увидеться через неделю. Я хранила в душе два образа: завернутое оружие и улыбку Кришны в темноте. Когда я дрожащей рукой постучалась в ворота царицы, готовая умолять о работе служанки, эти образы утешили меня. Я буду терпеливой. Я буду храброй. Пройдет и этот год.

* * *

Судешна сказала:

— Мне жаль слышать обо всех невзгодах, что ты испытала, но я не могу нанять тебя. Даже несмотря на то, что ты была служанкой царицы Драупади, одевала и причесывала ее. Должно быть, ты хорошая — все знают, какой дурной нрав был у этой женщины! Это действительно правда, что она, бывало, кидалась в своих мужей вещами, когда злилась?

— Ты слишком красива, вот в чем дело. Даже в своей грязной одежде и с грязными волосами. Представь себе, что случится, когда ты помоешься! Что если мой муж влюбится в тебя? Или мой сын? Или мой брат? Хотя я не слишком беспокоюсь за своего брата. Он может позаботиться о себе. Ты слышала о нем? О самом великом бойце Матсьи — возможно во всем Бхарате, и генерале армии Вираты? Он постоянно влюбляется в моих служанок, а потом бросает их. Хотя, конечно, он делает все возможное, чтобы дарить им достаточно подарков, когда они ему надоедают. Он щедрый мужчина, мой Кичака.

— Ты говоришь, что собираешься все время закрывать лицо покрывалом? И оставаться во внутренних покоях? Никогда не выходить, когда рядом появляются мужчины? Ты сейчас поклялась не украшать себя, пока честь царицы Драупади не будет восстановлена, когда отомстят за нанесенное ей оскорбление?

— Я ценю такое проявление преданности, хотя ты чрезмерно строга по отношению к себе.

— Что скажешь о своих мужьях? Кто они — гандхарвы[21], полулюди, полубоги? Ты говоришь, они все время за тобой следят, даже несмотря на то, что вы были прокляты и должны были расстаться? Они очень сильны и вспыльчивы? Ну, это должно тебе дать большой стимул оставаться целомудренной.

— Я думаю, я смогу устроить тебя на работу без опасений. Это всегда было моей проблемой — я слишком добра. Просто не могу сказать нет.

— Так ты сможешь причесать меня, как Драупади для раждасуи яджны? Давай посмотрим. Вирата собирается устроить большую встречу в ближайшее полнолуние — нечто вроде поэтического фестиваля, ему нравятся такие вещи. И ты можешь убрать эти прыщики с моего лица? Хорошо, хорошо! Я чувствую, мы поладим!

— Кстати, как тебя зовут? Ты хочешь, чтобы я называла тебя просто служанка? Ну хорошо, если тебе так больше нравится. Теперь скажи мне то, что я страстно желаю узнать: как Драупади умудрялась контролировать пять мужей? Я едва справляюсь с Виратой, а он старый! Как она спала со всеми пятерыми? Ах да: еще один момент. Эти твои мужья-гандхарвы — каково это быть замужем за ними? Я имею в виду, есть ли у них те же приспособления, что и у мужчин?

* * *

Иногда мне казалось, что год никогда не окончится, то время злобно вонзало в меня свои каблуки. Было унизительно быть на побегушках такой беспомощной женщины, как Судешна. Принеси мое зеркало, саириндхри. Сделай еще немного халвы из сандалового дерева — красной — и в этот раз истолки ее мельче. Мне не нравится эта прическа. Переделай ее! Даже в самые тяжкие бедствия в лесу я хранила свое достоинство. Наши гости выражали мне свое почтение. Люди, которых я любила, находились рядом, даже когда я редко виделась с ними. И Кришна. Случалось ли раньше, чтобы он не посещал меня хотя бы раз в год? У меня странно ныло в груди, когда я думала об этом. Я задумывалась над тем, можно ли умереть от одиночества.

Но нужно отдать должное Судешне: она была добра, хоть и легкомысленна. Она сказала мне, что я могу сидеть в ее личном саду, когда захочу. Я знаю, что тебе грустно. Я дам тебе немного покоя. Но, возможно, было бы лучше, если бы она была по-настоящему бессердечной. Потому что именно в ее саду любвеобильный Кичака и увидел меня.

Сад Судешны был таким, как я ожидала: большой, незамысловатый, полный нарочито дорогих цветов. И все же я не могла удержаться от того, чтобы ходить туда, хотя этот сад всего лишь пробуждал во мне тоску по своему изысканному саду, где за каждым углом был сюрприз: стул, наполовину спрятанный под горным эбонитовым деревом, ряд ушир, испускающих пикантный аромат, — но только для того, кто знал, как потереть их листья. Теперь сад потерян, все потеряно: банановая роща, выращенная благодаря волшебству Майи; бледно-золотистые цветы кетаки; деревья симсупа, которые шептали мое имя. В одном уголке сада Судешны я нашла ашоку — то самое дерево, под которым в Рамаяне Сита переносила свои печали. Когда у меня выдавалась свободная минутка, я сидела под этим деревом, пытаясь пробудить в себе ту же силу духа. Она возвышала свой разум, забывая о демоницах, насмехавшихся над ней, и думала о своем возлюбленном Раме, так обретая покой. Но я не знала, как это делать. Когда меня не отвлекали работой, гнев переполнял мою душу, как густой дым, гнев по отношению к Кауравам, которых я винила в моем теперешнем положении. Меня терзал гнев на Юдхиштхиру, чье глупое благородство сделало его жертвой этих хищников; гнев на других моих мужей, которые слепо повиновались ему, и гнев на Карну, на которого я не имела права злиться.

Там я и встретила Кичаку. Он пришел в сад на свидание с одной из служанок Судешны, но, когда он увидел меня, он помахал ей, чтобы она уходила.

— Ты новенькая, не так ли? — сказал он. Он был красив плотской красотой, а чувственные губы говорили о его слабости к женщинам. Кичака носил много украшений и источал запах мускуса и вина.

— Ты одна из новых служанок моей сестры? Ты хорошенькая!

Его подведенные глаза одобрительно блуждали по моему телу. Я покраснела. Даже Дурьодхана не осмеливался смотреть на меня так в своей сабхе, потому что он знал, что я царица. Так вот как мужчины смотрят на обычных женщин? На женщин, которых считают ниже себя? В моей душе с новой силой пробудилось сочувствие к моим служанкам. Я подумала, что когда я снова стану царицей, я позабочусь о том, чтобы с простыми женщинами обращались по-другому.

Но я слишком долго отдыхала. В тот момент мне нужно было разобраться с Кичакой.

Я холодно встала и ушла.

Возможно, это была моя ошибка. Если бы я вела себя раболепно, а не презрительно, если бы притворилась застенчивой и польщенной его вниманием, как другие женщины, к которым он приближался, возможно, он потерял бы ко мне интерес. У Судешны было много служанок, которые были моложе и милее. Проживание в лесу не добавило мне красоты, и я не предпринимала никаких попыток устранить эти последствия. Но, показав Кичаке, что я ему не принадлежу, я пробудила в нем охотничий инстинкт. С этого момента он не давал мне покоя.

Тогда я еще не понимала, какую проблему я себе создала. Я была обеспокоена другими сложностями. Я обнаружила, что гораздо тяжелее я переносила присутствие своих мужей, нежели их отсутствие. Увидев мельком Юдхиштхиру, когда он шел вместе с царем Виратой, я чувствовала досаду, когда он почтительно кланялся. Я слышала, как Арджуна шутит с женщинами в танцевальном зале, и удивлялась, как ему хватает духу смеяться. Иногда я смотрела в сторону коровников, и мне было интересно, кто из этих маленьких фигур в желтых набедренных повязках, копающихся в навозе, были Накула и Сахадева, которые любили пожить в свое удовольствие. Когда из кухни присылали специальные блюда для царицы и ее любимых служанок, мне было интересно, какие из них приготовил Бхима, и, если бы я узнала это, я бы не стала есть ни одно из них.

По ночам я лежала на своем убогом ложе, ощупывая пальцами новые мозоли на своих ладонях. В темноте мои руки казались чужими. Кришна говорил мне раньше: «Когда печаль поразит тебя — а она поразит тебя сильнее, чем твоих мужей, потому что твое эго более хрупкое и более упрямое — попытайся удержать в сознании следующее: служанка царицы — это всего лишь роль, которую ты играешь, и только временно». Я повторяла себе эти слова, но усталость странно шутила над моим сознанием. Иногда, прежде чем я погружалась в пустоту сна, мне казалось, что вся моя жизнь до настоящего момента была ролью. Принцесса, которая жаждала признания; виноватая девочка с непослушным сердцем; жена, которая едва балансировала между пятью мужьями; непокорная невестка; царица, которая правила в волшебном дворце; безумная мать; возлюбленная подруга Кришны, которая отказывалась усваивать его уроки; женщина, одержимая местью — ни одна из них не была истинной Панчаали.

Если нет, то кто же я была такая?

* * *

За месяц до окончания года нашей маскировки Кичака загнал меня в угол и пригрозил взять меня силой, если я не приду к нему по доброй воле и не утолю его желание. Я вырвалась из его цепких рук и побежала к Судешне, но она посоветовала мне отдаться ее брату.

— Кто знает, увидишь ли ты когда-либо своих мужей снова, — сказала она. — Или даже если они существуют? Осчастливь Кичаку, и он позаботится о том, чтобы ты прожила в достатке до конца своих дней.

Тогда я побежала в единственное убежище, о котором могла подумать: в сабху Вираты. Конечно, царь спасет беспомощную женщину, подвергающуюся насилию. Кичака последовал туда за мной. Он толкнул меня на пол на глазах у всего двора и пинал меня за то, что я отвергла его с презрением. Я кричала, требуя у Вираты справедливости, но он сидел неподвижно, будто глухой. Только его беспомощно склоненная голова выдавала его стыд. Он знал, что не сможет управлять царством без поддержки Кичаки. Если сам царь вел себя подобным образом, чего я могла ожидать от его придворных? Но что причинило мне наибольшую боль, так это поведение Юдхиштхиры; он глядел на меня, молчаливый и спокойный, как будто я играла роль в спектакле.

Я смотрела на них на всех с отвращением. Мне казалось, что время, совершив круг, вернулось назад, и я снова оказалась в Хастинапуре — беспомощная перед глумящимся надо мной Дурьодханой. Когда я бросила на Юдхиштхиру свой полный гнева взгляд, он сказал:

— Будь терпелива, женщина. Твои мужья-гандхарвы скоро освободятся от проклятия. Тогда они помогут тебе.

Я пыталась выразить свое негодование, вызванное его словами, но он решительно остановил меня. Возможно, он боялся разоблачения.

— Вернись на женскую половину и перестань плакать, как актриса!

Его слова ранили меня, как отравленные дротики. Я утерла глаза, покончив с просьбами.

— Если я сейчас актриса, — возразила я, — кто в этом виноват?

Кичака не обратил внимания на наш диалог.

— Смотри! — усмехнулся он. — Здесь защитить тебя некому. Я сильнее любого из них. Ты с таким же успехом могла бы прийти ко мне в постель.

Даже тогда Юдхиштхира продолжал молчать.

Я снова убежала — в этот раз в свою комнату — и заперла дверь на засов.

Кичака засмеялся и оставил меня в покое. Он знал, что ни один замок не помешает ему войти. Довольно скоро его воля исполнилась.

Я купалась в самой холодной воде, которую только могла найти, но все равно я вся горела. Я не могла есть, я не могла спать. После полуночи, когда дворец затих, я исследовала его коридоры-лабиринты, пока не нашла спальню Бхимы. Я открыла дверь, проскользнула и разбудила его. Пораженный, он умолял меня уйти:

— Что если кто-нибудь увидит нас вместе? Какой ответ можем мы предложить, не выдавая себя? И тогда все месяцы страданий, которые мы пережили, будут потрачены зря.

Я сказала ему, что мне уже все равно, если люди узнают, кто я такая, если Дурьодхана выиграет пари. Опасности леса, куда нам, возможно, придется вернуться, были гораздо меньше, чем те, с которыми я столкнулась здесь, в этом дворце. Я рассказала ему об оскорблении во дворе и о трусости и черствости Юдхиштхиры. Я сказала:

— Если Кичака снова прикоснется ко мне, я приму яд!

Бхима притянул мои ладони к своему лицу. Я чувствовала его слезы на своих мозолях. Он сказал:

— Какой толк мне от этого царства без тебя? Я обещаю тебе, что завтра убью Кичаку, даже если меня разоблачат.

Но теперь, когда я была уверена, что справлюсь, я обрела ледяное спокойствие. Вместе мы разработали план, с помощью которого мы должны были уничтожить Кичаку, не предавая моих мужей.