И чем больше люди отговаривали меня, тем решительнее я становилась. Желание взбунтоваться, разрушить границы, существовавшие только для женщин, всегда осложняло мою жизнь. Да и какие у меня были варианты? Сидеть со сгорбленными старушками, сплетничать и жаловаться, жуя листья бетеля в ожидании скорой кончины? Невыносимо даже представить такое! Я предпочла бы умереть в горах. Я хотела, чтобы конец моей песни стал достойным и чистым, обратившись в последнюю победу над другими женами. Теперь я мечтала об одном, чтобы обо мне сказали: «Она была единственной женой, которая осмелилась сопровождать Пандавов в их последнем, страшном путешествии. Когда она упала, то не издала ни звука, а лишь храбро подняла руку в знак прощания». Ну как я могла устоять?

* * *

Мудрецы проводили нас к подножью Гималаев. После они удалились, так как ступать на простиравшийся перед нами путь мог только человек, навсегда отрекшийся от этого мира. Мы мало знали про этот путь, кроме его имени, звучащего довольно зловеще (хотя Юдхиштхира произносил это название с удовольствием): махапрастхана, путь великого ухода. Мы и понятия не имели, что он собой представляет. Даже Арджуна, который путешествовал больше всех моих мужей, никогда не ступал на эту дорогу. Мудрецы поведали нам, что путь завершается на священном пике, где Земля встречается с обителью богов. Только поистине духовно чистый человек может приоткрыть завесу прошлого, разделяющую миры, и шагнуть в рай. В писаниях было сказано, что это самый удивительный опыт в жизни человека. Но мудрецы предупреждали, что те, кто не столь свят, не смогут дойти до конца. Горные ущелья знали всё об идущих к богам путниках. Мудрецы также предупредили нас, что в горах нас могут подстерегать лавины, кратеры и снежные чудовища, питающиеся людьми.

Когда Юдхиштхира услышал о предстоящих трудностях, я увидела в его глазах интерес, которого уже давно не появлялось в его взгляде. Я знала, о чем он мечтает: войти в рай в человеческом обличии! Это была последняя из его безумных целей, достичь которой он мечтал на исходе жизни. Я хотела бы еще раз напомнить, что на нас была одежда из тонкой ткани, сделанной из древесной коры. Мы были босиком и не брали с собой никакой еды. Так того требовали правила, установленные для каждого, ступающего на махапрастхану. У нас не было даже оружия, с помощью которого мы могли бы защитить себя, в случае если снежные чудовища все-таки существовали. Юдхиштхира заявил, что оружие — это признак самолюбия, и уговорил остальных мужей не брать его в дорогу. Все понимали, что в таком состоянии мы не продержимся достаточно долго, чтобы достичь хоть какого-то пика, а уж тем более священного. Меня это не беспокоило, ведь я уже давно смирилась с мыслью о том, что наша жизнь закончится где-то в горах. Мне рассказывали, что если человек умирает от холода, то почти ничего не чувствует, а просто засыпает. Меня возмущало только одно: если мы упадем, то люди могут списать это вовсе не на физическую слабость, а на слабость нашего духа.

* * *

Тропа была узкой и непротоптанной, по бокам ее подпирали острые скалы, а местами нам не давал пройти глубокий снег или вязкая грязь. Оказалось, что не так много людей жаждали уйти из этого мира! Всего через пару часов мои ноги были изранены, хотя из-за холода раны не болели и не кровоточили. Постепенно я и вовсе начала терять чувствительность в ногах. Но все остальные мои чувства лишь усилились. Я никогда раньше не видела ничего привлекательного в пейзажах дикой природы, предпочитая им красоту моего сада. Природа, окружавшая меня во время моих прежних путешествий, казалось, только добавляла мне раздражения и усиливала дискомфорт. Но теперь я не могла оторвать глаз от видневшихся впереди вершин, по которым скользил солнечный свет, переливающийся удивительными красками и разными оттенками золота, пока день клонился к закату. В воздухе чувствовалась резкая сладость. Я глубоко вдыхала снова и снова, чтобы мои легкие наполнились этим чудесным воздухом, и не выдыхала, пока грудь не начала болеть. Этот запах был схож с запахом ладана, которым Вьяса однажды окропил огонь, чтобы тот заговорил с ним.

Я встряхнула голову, чтобы очистить сознание, так как знала, что в начале пути людей часто посещают галлюцинации. Мне уже было тяжело шагать по глубокому снегу, вытаскивая из него ноги. Я продолжала чувствовать запах ладана, и вдруг услышала пение птиц, хотя мы были уже слишком высоко и не могли слышать подобных звуков. Я окликнула мужей, чтобы спросить, не заметили ли они чего-то необычного. Только тогда я поняла, как далеко вперед они ушли от меня. Арджуна гордо шествовал впереди всех, готовый встретить любую опасность. За ним шли Накула и Сахадева, а Бхима и Юдхиштхира, шедшие чуть медленнее, услышали мои слова и остановились. Бхима повернулся ко мне, желая помочь, но Юдхиштхира, положив руку ему на плечо, остановил его. Так он напомнил ему об основном правиле: ни разу на всем протяжении пути человек не может делать шагов назад, что бы ни случилось.

Во мне закипел гнев. Для Юдхиштхиры правила всегда были важнее всего на свете, даже важнее, чем боль или любовь человека. Я знала, что он один может достичь врат рая, так как только он из всех нас сможет отречься от такого чувства, как человечность. Я хотела все ему высказать, нанести последний удар, который он не забудет даже на небесах. Но обидные слова исчезли, так и не слетев с моих губ, как растворяются в ночной темноте пики горных вершин. Какой в них смысл, даже если это — чистая правда? Снег, лежащий на склоне ближайшей горы, принял цвет лотоса, который Бхима однажды сорвал специально для меня. Я надеюсь, что он тоже заметил эту метаморфозу и вспомнил, кем мы когда-то были: самый сильный мужчина в мире, готовый ради любви броситься в любую опасность, и женщина — дитя огня, один лишь взгляд которой мог заставить его совершить безрассудство. Это были хорошие воспоминания, с которыми не жалко завершить земной путь.

* * *

Когда я оступилась, то услышала переполох — мои мужья начали ссориться. Я уверена, что Бхима спорил с Юдхиштхирой и пытался, обойдя его, вернуться за мной. Но Юдхиштхире было суждено выиграть этот спор, как и всегда. Потому что Кунти, пытаясь научить своих младших братьев выживанию, заставляла их беспрекословно его слушаться. Бхима всхлипывал. Интересно, станут ли плакать остальные, когда узнают, что со мной случилось? Конечно, даже черствый Юдхиштхира не смог бы сдержать слез, ведь я всю жизнь была рядом с ним в горе и в радости! Но нет, я услышала, как он утешал Бхиму, напоминая ему о великой цели, к которой они следуют. Это одновременно привело меня в ярость и глубоко ранило. Возможно, именно поэтому я не прогнала мысль, промелькнувшую в моей голове: Карна никогда бы меня так не бросил! Он бы вернулся и держал меня за руку до тех пор, пока мы оба не погибнем. Он бы запросто отказался от рая ради меня.

Я упала недалеко, примерно на расстоянии вытянутой руки от тропинки, на выступ в скале, покрытый пушистым снегом. Мое дыхание было прерывистым, а левая рука беспомощно лежала под тяжестью моего тела, но я не чувствовала сильной боли, может быть, из-за холода, а может быть, и потому, что я сознательно выбрала такую судьбу. Я бы могла снова вскарабкаться на тропинку, но для чего? Чтобы снова выслушивать наставления Юдхиштхиры? Лучше уж лежать здесь, в относительном спокойствии, обдумывая свою жизнь в последний раз.

Возможно, горный воздух способствует более дальнему распространению звука, а может, эти слова звучали в моей фантазии, но я совершенно реально слышала разговор Бхимы и Юдхиштхиры, поднимающихся все выше и выше в горы.

— Почему именно ей суждено было упасть? — спрашивал Бхима сдавленным от слез голосом. — Почему она не могла идти с нами дальше? Неужели из-за того, что все женские силы покинули ее?

И Юдхиштхира ответил ему своим невозмутимым голосом:

— Нет, Бхима. Это потому, что, несмотря на множество хороших качеств, у нее была одна главная ошибка, которая есть и у всех вас. Как и она, вы все тоже упадете, достигнув уровня, дальше которого с этим качеством вы не сможете пройти.

— Панчаали? — воскликнул Бхима. — Я не верю! Она же была самой верной женой!

Я улыбнулась его словам сквозь онемевшие губы. Великодушный Бхима, простивший мне все обиды и забывший обо всех трудностях, в которые он попадал из-за меня.

— Что же именно она сделала не так?

— Она вышла замуж за всех нас, но больше всех любила только одного мужчину.

— Кто же это? — Я услышала тоску в тихом вопросе Бхимы.

В тот момент я поняла, что если бы я могла выбирать, кого именно мне любить, то отдала бы все тепло своего сердца Бхиме. Я утешала себя тем, что, по крайней мере, я держала все свои настоящие чувства в секрете от мужей. Я спасла их от боли осознания того, что какой-то один мужчина занимал мои мысли и чувства все эти годы. Его восхищения я ждала больше всего, а его насмешки ранили мое сердце, как ничьи другие. Тот мужчина, после смерти которого все краски моей жизни поблекли, а сама жизнь потеряла смысл.

— Это был… — произнес Юдхиштхира и на мгновение замолчал.

Он знал! Тайна, которой я так гордилась, была для него совершенно очевидной. Забыв, что он постоянно пребывает в мире своих идеалов, я никогда не понимала его. Но я недооценила Юдхиштхиру. Мое сердце сжалось в ожидании того, что он откроет мою главную тайну, обвиняя меня. Я удивилась, насколько напряженной я была тогда. Видимо, рано я решила, что мне больше нечего ждать от жизни. И хотя я больше никогда их не увижу, мнение моих мужей обо мне вдруг стало чрезвычайно важным для меня.

Вдруг Юдхиштхира выпалил в спешке:

— Арджуна. Это Арджуна. Она всегда заботилась о нем больше, чем обо всех нас!

Он спас меня. Он выбрал доброту, а не правду, и солгал второй раз в своей жизни, защищая мою репутацию.

Так, в мой предсмертный час Юдхиштхира доказал, что до сих пор любит меня, как прежде. Его поступок заставил меня сожалеть обо всех словах, несправедливо брошенных мной в его адрес, и обо всех плохих мыслях, затаившихся в моей душе.

Бхима облегченно вздохнул:

— Я думаю, что нельзя осуждать ее за это. Он был таким великим воином, да и хорош собой к тому же. Недаром же даже небесные танцовщицы при дворе Индры не могли устоять перед ним!

Как же легко он прощает всех! Откуда же в нем столько великодушия? Мне так хотелось сказать ему, как я восхищаюсь им. И всем остальным мужьям я бы хотела сказать то же самое. У каждого из них были свои сильные стороны и доброе сердце. Накула, с его шутками, Сахадева, с его рассудительностью, Арджуна, который всегда был готов защитить всех нас от любой опасности. Но когда я могла показать им свое уважение, я высказывала лишь слова недовольства. А теперь было уже слишком поздно.

— Так какие же тогда недостатки не позволят всем нам добраться до вершины?

— Сахадева слишком гордится своей ученостью, Накула тщеславен из-за своей привлекательной внешности, Арджуне может помешать его воинствующее эго, а ты не умеешь контролировать себя, когда злишься.

Юдхиштхира как всегда говорил спокойно и размеренно, но я уловила в его речи грустные нотки. Последние годы он вел очень одинокую жизнь, отдалившись от тех, кто его любит, из-за своей чрезмерной страсти к правде. Я была неправа, когда думала, что мое раздражение поможет ему поступиться некоторыми принципами. Правдивость была заложена в нем от природы. Он не мог отступить от нее, точно так же, как тигр не может отделиться от полосок на своей шкуре. И конечно, именно эта черта позволит ему идти дальше, видя, как умирают его близкие, и прийти на суд богов абсолютно одиноким человеком.

43

Огонь

Я больше не слышала звуков удаляющихся шагов. Свет над горными вершинами померк, а может быть, это потемнело у меня в глазах. Мое тело тоже, казалось, постепенно отказывалось слушаться меня: ступни, колени, пальцы, волосы. Мне показалось, что мое тело, как и все дома, в которых я жила в своей жизни, начинает постепенно рушиться.

Как же мне правильно прожить свои последние минуты? Должна ли я вспомнить все свои ошибки и искренне в них раскаяться? Нет. Что толку ругать себя сейчас? К тому же я сделала столько ошибок, что начинать вспоминать их нужно с момента моего детства. Должна ли я простить всех, кто обидел меня? Или попросить прощения у тех, кого обидела я? Это было бы правильно, но очень долго и утомительно, тем более что практически все эти люди теперь мертвы. Наверное, мне нужно вспомнить всех, кого я любила, и адресовать молитву им, которая может путешествовать между реальным и небесным миром.

Дхаи-ма, с ее грубоватыми шутками и громкими, но ласковыми нагоняями, которая так хотела меня увидеть на смертном одре. Дхри, с его честными глазами и испуганной улыбкой — мой первый помощник, убитый в войне, которой я помогла начаться. Мои мальчики, выросшие без матери, приветствующие меня с таким восхищением, когда я вернулась из двенадцатилетнего изгнания. Парикшита, с его испытующим взглядом. Мне так и не удалось найти ответ на его вопрос и прекратить его поиски, также как не удалось предупредить его о бедствиях, подстерегающих его. И Карна, который родился под несчастливой звездой… С его взглядом, полным горечи, к которой я была причастна. Торн, одновременно любивший и ненавидевший меня; он решил принести себя в жертву, вместо того, чтобы поддаться соблазну Кунти: «Вы тоже бы могли быть мужем Драупади». Чувствует ли он себя оправданным теперь, когда знает, что в предсмертный час я думаю о нем, а не о своих мужьях, и снова сомневаюсь в том, правильный ли выбор я сделала во время сваямвары.