Короткое прикосновение заставило меня вздрогнуть. Я подняла голову и увидела стоящую передо мной Лу. Луна освещала ее лицо, показавшееся мне непривычно серьезным. В руках она держала две сумочки: свою, расшитую разноцветным бисером, и черную, кожаную, – мою.

– Лу, что ты? – изумленно спросила я. – Ты куда на ночь глядя?

– Идем, – коротко, без улыбки сказала она.

Я оглянулась на дом. Там гудели мужские голоса, что-то рассказывал, давясь от смеха, Яшка Жамкин, его перебивал поддразнивающий бас Боцмана.

– Куда идти? Они сейчас выпить захотят, кто подавать будет?

– Ненадолго. Идем.

– А Жиган пришел?

– Идем! – нетерпеливо крикнула Лулу, дергая меня за руку и увлекая за собой к приоткрытой калитке. Недоумевая, я последовала за ней. Мобильный телефон остался в моей руке.

Когда мы дошли до конца улицы, луна спряталась за крышу церкви, и стало темным-темно. Я уже несколько раз порывалась спросить Лу, в чем все-таки дело, но она лишь мотала головой и все быстрее тащила меня сквозь темноту прочь от дома. Мы миновали несколько кварталов, вышли на площадь Пелоуриньо, где во времена плантаторства стоял позорный столб, а позже – паслись табуны проституток. Сейчас площадь была пуста: я увидела это при свете вновь выглянувшей луны. Остановившись, я решительно выдернула ладонь из цепких, вспотевших пальцев.

– Лу, объясни, в конце концов…

И в это время со стороны дома раздался взрыв.

Сначала я не поняла, что это. Просто удивленно охнула, увидев ярко осветивший ночное небо белый, искрящийся столб. И тут же раздался такой грохот, что, казалось, раскалывается голова. Я зажмурилась, зажала уши. Тут же почувствовала, что рука Лулу сжала мое плечо.

– Лу, стой! Куда ты, дура?! Это же… Господи! Это же у нас!!!

– Не надо туда ходить, – спокойно, очень мягко сказала Лу, в упор глядя на меня своими ореховыми глазами.

Вновь вышедшая из облаков луна осветила ее странно серьезное лицо. Я с ужасом смотрела на нее, не чувствуя, что у меня стучат зубы. Господи… Шкипер… Боцман, Ибрагим, Грек, Яшка… Все!

Лу, не сводя с меня глаз, пробормотала на своем языке какую-то короткую молитву:

– Ошосси, Аше, – закончила она. – Идем.

– Куда я пойду?! – рванулась было я, но цепкие пальцы Лулу держали очень крепко. Удерживая меня, она сочувственно улыбалась и говорила на свом ломаном итальянском:

– Сандра, не надо туда ходить… Там уже все. Уже никому не помочь. Тебе нужно уезжать. Не надо плакать, надо торопиться.

Я вдруг поняла, что она права и торопиться действительно надо. Встала с невидимого в темноте тротуара, позволила Лу взять себя за руку и молча пошла за ней по бесконечным темным улицам. Меня колотило, как в лихорадке, зубы стучали так, что я не слышала собственных шагов, но глаза были сухими.

Подойдя к какому-то дому, сплошь скрытому деревьями, Лу захлопала в ладоши. Тут же осветилось окно, скрипнула дверь, кто-то тяжелыми шагами перешел двор и остановился у калитки. Лу застрекотала по-португальски. Черный мужчина молча слушал ее, затем протянул руку. Мулатка что-то положила в нее. Человек сразу ушел.

– Сандра, ты сейчас поедешь с Тоньо. Он отвезет тебя в Сан-Пауло, там садись на первый самолет и лети домой. Ты понимаешь меня?!

Я кивнула, давая понять, что понимаю. Дрожь моя прошла, вместо нее навалилось какое-то оцепенение. Я стояла, прислонившись к калитке, слушала встревоженный голос Лу: она, кажется, боялась, что я слушаю плохо, и повторила свои наставления несколько раз. Во дворе зажегся желтый фонарь, затарахтел мотор. Большая машина, похожая на джип, мягко выкатилась из-под ветвей деревьев на улицу. Тоньо махнул мне из кабины.

– Тебе пора, – быстро сказала Лу. – Сандра, пойми, надо как можно раньше…

– А ты? – зачем-то спросила я.

– Я – здесь, – спокойно ответила она.

– Жиган знает, что я… жива?

– Да. Это он так велел.

– Почему? – спросила я, глядя в ее безмятежные, миндалевидные глаза. – Лу, почему?

– Потому что он жив, пока ты жива.

Я чуть не рассмеялась, услышав это. Потом вспомнила макумбу, запрокинутое лицо Жигана, входящего в транс, черные фигуры вокруг, монотонный рокот атабаке. Черт его знает… Может быть, он всерьез верит в это. А я не верила никогда.

– Ты знаешь, зачем он?..

Лу пожала плечами. Медленно перекрестилась по-католически, ладонью:

– Видит бог, не знаю. Это их игры. Наверное, большие деньги.

Спрашивать что-то еще было бессмысленно. Только одна вялая мысль еще крутилась в голове: как Лу могла так вдохновенно петь сегодня на кухне, готовя фейжоаду и акараже, зная, что через два часа… Я отвернулась от мулатки и пошла к машине. Она догнала меня, когда я уже садилась в кабину, и просунула в окно мою сумку.

– Держи! Там деньги и твои документы. Храни тебя Ошосси и Йеманжа.

Я не ответила. Ощупав сумочку, мельком удивилась ее непривычным очертаниям и, открыв замочек, увидела пристально смотрящую на меня черную Йеманжу, сидящую между паспортом и пачкой долларов. Тоньо выжал сцепление, и через минуту джип, погромыхивая, катился по темным улицам.

Как только дрожь в руках немного унялась, я достала мобильный телефон.

– Санька, что случилось? – удивилась Милка. – Только что же болтали! Слушай, я не могу, у меня тут дети с кашей…

– Лешего дай, – попросила я, стараясь, чтобы голос звучал нормально, и молясь о том, чтобы наш всеобщий папаша оказался дома. Но, видимо, все-таки в моем голосе было что-то не то, потому что Милка, не задав ни одного вопроса, коротко ответила:

– Сейчас.

Через мгновение раздался знакомый недовольный голос:

– Санька, ты чего?

– Леший, поднимись на второй этаж, – заговорила я на русско-цыганской смеси, которую мой шофер вряд ли мог понять. – Открой кабинет Шкипера.

– Там заперто.

– Взломай. Открой сейф… – я назвала выученную несколько лет назад комбинацию. – Там мои драгоценности, изумруды, бриллианты… сам увидишь. Достань все. Если есть деньги, возьми тоже, но больше ничего не трогай. Даже не смотри, здоровее будешь. Потом бери Бьянку и езжай с ней к цыганам. Тем, которые у залива стоят, не уехали еще?

– Нет… Но это не наши цыгане, кэлдэраря…

– Плевать. Отдай им все. Скажи, чтобы взяли Бьянку и увезли. Пусть снимутся сразу же и едут несколько дней без остановок. Они согласятся, драгоценности очень много стоят, и деньги, смотри, отдай все, не зажиль! Это важно, Бьянку могут убить.

– Да, девочка, – спокойно, без удивления сказал Леший, впервые назвав меня так. – Со Шкипером – все?

– Да.

– Когда ты будешь?

– Скоро. Скажи Челе, что Яшки тоже нет, – я выключила телефон. Я не сомневалась в том, что Леший все сделает правильно. А значит, теперь можно было ни о чем не думать, а просто плакать. Что я и сделала.

Утром я была в Сан-Пауло. Еще через два часа сидела в самолете. Через пятнадцать часов самолет приземлился в аэропорту Леонардо да Винчи в Риме. Из Рима я автобусом доехала до Лидо и, пробыв там не более суток, улетела в Москву. Мне нужно было…


Голос Погрязовой оборвался на полуслове: пленка кончилась. Буров несколько минут сидел неподвижно, глядя на давно погасшую сигарету в своей руке. От щелчка выключившегося магнитофона он вздрогнул. За окном уже кончалась ночь, на полу проявились серые полосы рассвета. Ворох фотографий лежал на столе. Буров машинально взял их в руки, складывая. Подумал о том, что нужную статью он напишет сегодня же и ему хватит двух часов. А там будь что будет.

Он помнил, что Александра просила не звонить ей, но все же снял трубку телефона и набрал номер квартиры на улице Северной. Телефон долго гудел, но трубку так никто и не снял. И Буров чуть не уронил ее, когда со стола зашелся мелодией из «Шербурских зонтиков» его мобильный. Роняя фотографии, чуть не сбросив на пол телефон, он схватил маленький аппарат. Мельком взглянул на часы: было без четверти шесть.

– Слушаю.

– Владимир Алексеевич? – вопросил знакомый гортанный голос с кавказским акцентом.

– Да, я. Здравствуйте, Абрек. – Буров почувствовал испарину на спине. Чего он так внезапно испугался, он не знал и сам, голос Абрека был спокойным, но предчувствие недоброго появилось тут же.

Буров не ошибся.

– Александра Николаевна просила сказать вам спасибо. Она просила пэрэдать, что ничего нэ нужно. Она справилась сама. Она просила пожэлать здоровья вашей дочери. Пакет можете выбросить, он больше нэ имеет цэнности.

– Как… не имеет? – растерянно переспросил Буров. – Это же… Абрек, подождите! Постойте, не кладите трубку! Где… Александра Николаевна?

– Она просила попрощаться с вами. Она улэтает.

– Куда?!

– Домой.

– В Италию?

– Нэ могу знать.

– Абрек, это неправда, вы знаете, – как можно жестче сказал Буров, отчетливо понимая всю бессмысленность этой жесткости. – Мне очень нужно поговорить с ней.

– Вы нэ успеете. Регистрация уже началась.

– Значит, есть еще два часа. Они ведь есть, Абрек, да? Вы в Шереметьеве?

Некоторое время трубка молчала. Буров сжимал ее в ладони, чувствуя, как слипаются от пота пальцы. Наконец Абрек без всяких интонаций сказал:

– Да, – и отключился. Через несколько минут Буров мчался вниз по лестнице с плащом в одной руке и ключами от машины – в другой. Вылетев в пустой, еще сумеречный двор, он рывком открыл дверь «Ауди», кинул плащ на заднее сиденье, сам вскочил на переднее и, дернув ключ зажигания, выжал сцепление.

К счастью, до легендарных московских пробок было еще часа полтора. Ленинградское шоссе даже в этот ранний час пустынным не было, но, по крайней мере, Буров стоял только на светофорах. На стоянку аэропорта Шереметьево он влетел через час после звонка Абрека, судорожно думая о том, что не спросил у телохранителя Александры ни номера рейса, ни даже направления. Но телефон Абрека сохранился в его мобильном, и Буров, скача галопом к застекленному зданию аэропорта, на ходу тыкал пальцем в кнопки. Те, как назло, не нажимались или нажимались неверно. Буров понимал, что это оттого, что он волнуется, что лучше всего будет остановиться, успокоиться и, может быть, даже покурить, что он все равно успевает… но ничего этого сделать не мог.

– Владимир Алексеевич, вы куда?

Он остановился как вкопанный. Трудно было не узнать этот низкий, хрипловатый голос – после того, как он слушал его ночь напролет.

Погрязова сидела за столиком за стеклянной перегородкой кафе. Перед ней стояла чашка кофе, недоеденное пирожное. Абрек с сигаретой и таким же кофе сидел чуть поодаль. Увидев Бурова, он посмотрел на него темными непроницаемыми глазами, ничего не сказал. Александра улыбнулась:

– Владимир Алексеевич, идите к нам. Хотите кофе?

– Хочу. – Он, на ходу переводя дыхание, вошел в кафе, сел напротив женщины.

Подошедшая официантка приняла заказ.

– Александра Николаевна, что случилось? Почему этот внезапный отлет?

– Напротив. Я давно его ждала. – Погрязова улыбнулась. – Все прошло даже лучше, чем я рассчитывала.

– Вы виделись… с Жиганом?

– Да.

– Он принял ваши условия?

– У него не было вариантов. Вы смотрели фотографии?

– Да. Но… я так понял, что сфера его интересов – Бразилия.

– Не только. И не столько. У Шкипера был обширный бизнес здесь, в России. После его смерти Жиган быстро все прибрал к рукам. Если фотографии появились бы в печати и была установлена их подлинность – бизнес бы сильно пострадал, уверяю вас.

– Но… что он хотел от вас?

– Денег, – пожала плечами с некоторой брезгливостью Александра. – Завещание Шкипера…

– Да… помню. Вы – и Бьянка…

– Я в письменной форме, в присутствии нотариуса и адвокатов отказалась от всего. От своего имени и от имени девочки. Все это, конечно, шито белыми нитками, но опротестовывать эту сделку некому.

– Вы это сделали… вчера?

– Еще год назад. Когда поняла, что беременна.

– Жозе?.. – растерянно уточнил Буров, чувствуя, что разговор уходит в интимную сторону, и понимая, что сейчас его поставят на место. Но Погрязова, подумав с минуту, медленно кивнула. Помешав ложечкой остывший кофе, сказала:

– Мне не нужны были эти деньги. Из-за них Жиган убил бы и меня, и Бьянку. Это высокая цена.

– Он смог найти Бьянку?

– Нет, – она помолчала. – Надеюсь, что нет. Год назад ее увезли цыгане, и больше я о ней ничего не слышала. Вряд ли Жиган мог найти ее в таборе. Я до сих пор не знаю, правильно ли сделала… Наверное, правильно. Она вырастет у цыган. Это не так ужасно, как пишут в газетах. Знаю по себе. Она забудет и меня, и отца. И, самое главное, останется живой. А когда вырастет, ей в голову не придет… претендовать на наследство. Она даже не будет о нем знать. Выйдет замуж, будет рожать детей, и… и все у нее будет хорошо.

– Почему вы не улетели в Бразилию? – осторожно поинтересовался Буров. – Ведь Жозе ждал… ждет вас?