Анастасия Дробина - Дворец из песка

– Да. И я собиралась. Но, во-первых, наши доблестные спецслужбы… Я не успела сойти с самолета, а меня уже взяли в разработку. – Она поморщилась. – Господи, о чем они думали! Что такой человек, как Шкипер, будет обсуждать свой бизнес с женой?! Да я даже приблизительно с трудом могла догадаться, чем он занимается! А эти… Мне не кололи психотропы только потому, что я была беременна! А этот детектор лжи?! На меня его вешали раз пятнадцать, пока не поняли, что я не вру! Почти что год, боже мой… И, конечно, подписка о невыезде. Потом родился мой мальчик, Мануэл. – Александра улыбнулась с неожиданным торжеством. – И он уже в Италии.

– Как вам это удалось?! – поразился Буров.

– Цыганским способом. – Еще шире улыбнулась Погрязова. – Его вывезла моя сестра. Младшая, Марита. У наших детей разница в полтора месяца. Ее малыш остался здесь, у ее семьи, а моего она увезла. И теперь мне тоже пора. Эти фотографии я держала до последнего, но… Жиган дал понять, что я останусь здесь на столько, на сколько ему будет нужно. Ему, видите ли, удобнее держать меня под рукой.

– И вы… пошли ва-банк?

– Да. Вчера он узнал, что фотографии вместе с негативами уже в редакции одного из политических журналов, что статья уже пишется и в ближайшее время появится. Если, конечно, я не вылечу в Италию.

– Почему вы не обратились к адвокату? Как говорил Шкипер?

– Я хотела так и сделать. Но этого человека убили почти одновременно со Шкипером. Жиган ничего не делает наполовину.

– Но… – Буров на минуту умолк. – Александра Николаевна, в пакете не было негативов!

– Конечно, не было, – спокойно сказала она. – Вы играете в покер, Владимир Алексеевич?

– Блеф?

– Да.

– А где же эти негативы?

Погрязова не ответила. Через минуту молчания Буров вздохнул и спросил:

– Вы вернете их Жигану?

– Ни-ког-да, – отчеканила она. – Правда, я думаю, в скором времени они потеряют цену. Люди, которые сняты на них, уйдут в отставку или на пенсию. Но до этого времени мне нужно еще дожить.

– Он никогда не убьет вас, – убежденно сказал Буров. – Если вы все отдали ему – это бессмысленно. К тому же… он жив, пока живы вы. Он это знает.

– И вы тоже в это верите, Владимир Алексеевич? – без иронии спросила Александра.

– Вы подняли на ноги Машу, – мрачно ответил он. – Вы – а не бог и не врачи. После этого я поверю во что угодно.

Погрязова молча пожала плечами. Посмотрела на часы, оглянулась через плечо на Абрека. Тот кивнул. Александра поднялась.

– Мне пора, Владимир Алексеевич. Передайте привет Маше, пусть поправляется. Возьмите ее, улетите на море, пусть привыкает быть молодой и здоровой. Свяжитесь с какой-нибудь женщиной, вам это нужно. И… простите за то, что отняла у вас столько времени. Поверьте, необходимость в этом была.

– Александра Николаевна… – Буров все-таки решился взять ее за руку. Погрязова удивленно посмотрела, но руки не вырвала. Обнадеженный этим, он спросил:

– Мы увидимся когда-нибудь?

– Вряд ли, – улыбнулась она.

Буров подумал, что она права. И выпустил узкую, горячую ладонь, только сейчас почувствовав тяжелую усталость после бессонной ночи. Усталость – и опустошение. Говорить больше было не о чем.

– Прощайте, Владимир Алексеевич.

Абрек встал, пропустил Погрязову впереди себя. Вдвоем они пошли, не оглядываясь, к стойкам паспортного контроля. Буров провожал глазами фигуру Александры в темном пальто, видел, как она протягивает в окошко паспорт, как обменивается с таможенником несколькими фразами, как берет документ назад. Миг – и она уже была за стеклянной стеной. Буров ждал поворота, последнего взгляда, улыбки. Но Александра так и не обернулась.

Пора было уходить. Буров заплатил по счету, взял со стула свой плащ, а со стола – сигареты и телефон, поднялся, неловко толкнув стул. И заметил, что одновременно с ним встал человек в противоположном углу кафе. Он быстро прошел мимо Бурова, лишь мельком взглянув на него, но Владимир успел заметить знакомое, смуглое, словно сожженное солнцем лицо, узкие черные глаза и шрам над левой бровью.

Жиган задержался у паспортного контроля, но черное пальто Александры уже мелькало у стеклянного коридора, ведущего к лайнеру, и через мгновение его не стало видно. Металлический голос в последний раз объявил посадку на рейс «Москва – Рим». Жиган достал сигареты. Неприятно усмехнулся краем губ. И пошел к выходу. Чуть погодя за ним последовал и Буров.

В декабре, во время дождей, в Баии нечем дышать. Ночью в нашем доме были открыты ставни, завешенные москитными сетками, я оставляла распахнутой настежь даже дверь, но духота оставалась почти прежней. Дети, впрочем, спали в эту жару спокойно. Мой мальчик, Ману, даже умудрялся натягивать на себя одеяло, и я во второй раз за вечер подошла убрать его, освобождая вспотевшую, курчавую головку. Тут же из соседней кроватки высунулась вторая голова – растрепанная, с нимбом черных волосенок, – и двухлетняя Мария обиженно спросила: «Мама, а я?!»

– И ты, – я подошла к ней, поправила одеяло.

Восстановив таким образом справедливость, Мария сама себе сунула в рот соску и заснула. Я с книгой в руке вернулась к зеленой лампе на столе, вокруг которой вились ночные бабочки. Мужа дома не было: час назад за ним явилось, громко крича и причитая, целое семейство из соседнего квартала: начались внеплановые роды. Для нас с Жозе это было привычным делом. Муж отодвинул тарелку с недоеденной фасолью, взял свой чемоданчик и ушел, не позволив мне проводить себя даже до калитки: лил дождь.

Несколько часов я сидела, читая книгу. Чтение длилось медленно: русских книг в Баии было не достать, а в португальском я до сих пор разбиралась с трудом. В саду шумел дождь, издавала замысловатые, почти птичьи трели жаба каруру, которая иногда подходила к самому дому и усаживалась на веранде под конусом фонаря, тяжелая и печальная, как пожилая вдова. Но сегодня каруру не пришла: ей нравилось мокнуть в саду, под листьями плодовых деревьев.

С улицы донесся шелест шин: подъехала и остановилась машина. Должно быть, прибыл с работы сосед. Но когда со двора послышался скрип калитки и громкий хлопок в ладоши – обычное местное приветствие, – я подняла голову, ожидая громких криков: «Доктор Зе!» или «Дона Сандра!». Часы показывали полночь, Жозе не стал бы хлопать во дворе, и, кроме клиентов, прийти было некому. Но никто не кричал; зато раздался еще один хлопок. Я отложила книгу, накинула на голову шаль и пошла к двери.

Во дворе под дождем стоял Жиган. Фонарь с веранды освещал его с ног до головы. Рядом с ним, в круге желтого света с ошалелым видом сидела каруру. Жиган, наклонившись, гладил ее по спинке, как собаку. Увидев меня, он выпрямился, и я увидела, что он почти не изменился.

– Тебе чего? – спросила я, понимая, что здороваться он все равно не будет.

– Так, мимо проезжал, – в тон ответил он. – Твой дома?

– Нет. Проходи. Только тихо: дети спят.

Он кивнул и, обходя лужи, зашагал к крыльцу.

В доме я дала ему полотенце, и Жиган, сев за стол, кое-как вытер голову. Его красная футболка с изображением бога Ошосси была темной от дождя.

– Сними майку, – посоветовала я. – Мокрый весь.

Он отмахнулся. Достал сигареты. Прикуривая, спросил:

– Как живешь?

– Слава богу.

– Что, и денег хватает?

– Когда мне не хватало?

– Ну да, – нехорошо усмехнулся он, и я снова подумала: совсем не изменился. – Леший тебе хоть шлет что-то?

– Что-то шлет. – И это было правдой. – Но, Жиган, там же огромная семья живет…

– На твои бабки.

– Это моя родня.

Жиган пожал плечами, но ничего не сказал. Я посмотрела на часы. Он усмехнулся:

– Да не бойся. Твой раньше чем через час не явится.

– Как у Лу дела?

– Лучше всех. Беременная, дура.

– От тебя хоть?

– А я знаю? Родится – посмотрим…

– Как бизнес?

– Расширяемся помаленьку.

– Ну, семь футов тебе под килем. Чего хотел-то?

Жиган не ответил. Стоя у двери, я смотрела на его темное, замкнутое лицо с узкими глазами, странно блестевшими в зеленом свете лампы. Во дворе шуршал дождь, пела каруру. Что-то пробормотала, повернувшись во сне, Мария, и я отошла к ней.

Когда я вернулась, Жиган курил у открытого окна. Я подошла. Он обернулся.

– Лады, поеду.

– Езжай.

Он выбросил сигарету в мокрый сад. Она почему-то не потухла сразу, и мы некоторое время оба, как завороженные, следили за красным огоньком, нехотя гаснущим в темноте. Затем Жиган сказал:

– Санька, это был вопрос времени. Если бы не я Шкипера, то он бы меня. По-другому уже никак нельзя было.

Я молчала, зная, что он скорее всего не врет. Жиган по-прежнему глядел в сад. Жаба умолкла, и я мельком подумала: наверное, взбирается на веранду. Действительно, вскоре из-за двери донеслись тяжкие шлепки.

– Как это ты вперед успел? – спросила я. – Шкипер дураком не был.

– Не был, – согласился Жиган. – Просто мне подфартило. Грех было случай упускать.

– А меня зачем оставил? – задала я единственный вопрос, ответа на который у меня не было. – Столько головной боли еще потом через это имел.

Он пожал плечами. С непонятной усмешкой сказал:

– А хрен тебя знает… Еще бы правда меня за собой потащила.

– Ты всерьез в это верил? И из Москвы меня не выпускал поэтому?

Он не ответил. Чуть погодя, по-прежнему стоя ко мне спиной, сказал:

– Ты Бьянку-то от цыган забери, не нужна она мне. Все-таки ты ей не чужая, а там неизвестно кто… А что ты так вскинулась? Думаешь, я правда не знал? Дуры вы, бабы, все до одной, правильно твой Леший говорит…

Сказать мне было нечего. Руки у меня дрожали, и я стиснула в них влажную от дождя ткань занавески. Еще некоторое время Жиган стоял у окна, затем коротко взглянул на меня, повернулся и вышел. Хлопнула дверь, хлюпнула под его ботинком лужа у крыльца. Завелась и отъехала машина.

– Мама! – проснулся Ману. И вышел из комнаты, завернувшись в одеяло, сонно помаргивая глазами. – Кто приехал?

– Никто. Соседи. Ты иди спать…

– А папа скоро вернется?

– Скоро, малыш. – Я взяла сына на руки. Посмотрела в светлые, серые, очень спокойные глаза на смуглом личике. И понесла его в постель.

– Мама, а почему ты плачешь?

– Я не плачу. Это книга попалась грустная.

– Ты ее не читай. Я тебе завтра свою дам, про черепаху Чилиту.

– Хорошо, маленький. Почитаю про Чилиту. Ты спи. Спи…