Мы встали на якорь за какой-то деревушкой душным и жарким вечером, когда солнце уже уходило за горизонт и его последние лучи окрасили реку в розовый цвет. Я смутно помню бухточку, полузатопленные деревья, тесно обступившие ее берега, и крутой изгиб, который делала река и который полностью скрывал от посторонних глаз любое судно, зашедшее в эту бухточку. Я запретил повару разжигать жаровню, и мы принялись за холодный ужин — копченая гусятина, хлеб и сыр, — а дневной свет в это время угасал, птицы замолкали, и вот наконец наступила полная тишина, нарушаемая лишь тихим журчанием воды.

С трудом заставив себя поесть, я допивал пиво, когда в стену каюты, возле которой я сидел, постучали. Вздрогнув от неожиданности, я уставился на стену; во рту, несмотря на пиво, внезапно пересохло. Из каюты раздался глухой голос.

— Офицер Камен, — произнес он, — вы меня слышите?

У меня перехватило дыхание.

— Да.

— Хорошо. Мы в Асвате. — Это было скорее утверждение, чем вопрос, но я ответил:

— Да.

— Хорошо, — повторил наемник. — За два часа до рассвета вы меня разбудите и отведете к жилищу той женщины. Вы знаете, где она живет.

Человек произносил слова с сильным акцентом. По-египетски он говорил с трудом, словно давно не пользовался этим языком или плохо его знал, но его властная, уверенная манера не оставляла никаких сомнений в его прекрасной осведомленности. Должно быть, Паис рассказал ему все. Иначе как он мог знать, что я приведу его к жилищу женщины? Я глубоко вздохнул.

— Не очень-то хорошо будить человека только для того, чтобы арестовать, — сказал я. — Женщина испугается и растеряется. Почему бы не арестовать ее утром, когда она умоется, оденется и позавтракает? В конце концов, — смело добавил я, — она не совершила ничего страшного. Возможно, она не настолько безумна, чтобы оказаться под особым покровительством богов, ну, может, просто немного не в себе. Арестовывать за это, да еще ночью, довольно жестоко.

Последовало молчание; холодея от ужаса, я представил себе, как наемник улыбается. В каюте что-то зашуршало.

— Ее соседей и родственников беспокоить нельзя, — сказал наемник. — Так велел генерал. Если мы придем за ней утром, это увидит все селение. Там повсюду люди, и они очень испугаются. Ее семью мы известим об аресте позднее.

Я испустил глубокий вздох.

— Хорошо, — послушно сказал я. — Но с ней следует обращаться мягко и спокойно.

Ответа не последовало. У меня так пересохло в горле, что я мог бы выпить целую бочку пива, и я уже собрался сделать знак повару, но передумал. Нет, сейчас мне нужен ясный ум.

Мне нужно еще одно доказательство. Спустилась ночь, голоса гребцов смолкли, наступила тишина, а я лежал с закрытыми глазами и напряженно думал. Шло время, но спать не хотелось. И когда я уже было подумал, что, к своей великой радости, ошибся, раздался знакомый тихий скрип каюты. Я приоткрыл глаза. По палубе двигалась неясная тень, в которой я через несколько секунд узнал наемника. На этот раз он не был обнажен, на нем был его широкий плащ. Наемник спустился с ладьи. Я встал и тихонько подполз к борту. Человек как раз входил под деревья; через мгновение он исчез.

Опустившись на корточки, я уставился на доски палубы. Вряд ли наемник отправился убивать женщину, он не мог этого сделать, пока я не покажу ее. Нет. Он пошел на разведку, осматривать селение, все входы и выходы, а может быть, и подыскивать место для тайной могилы, где-нибудь в пустыне. Через два-три часа он вернется и будет спать, пока я его не разбужу.

Вернувшись на свое место и устраиваясь поудобнее, чтобы провести оставшиеся до рассвета долгие часы, я вдруг замер. Мысль пришла мне в голову внезапно, словно налетевший порыв ветра хамсин. Я громко вскрикнул, но сразу же зажал себе рот одеялом. Когда наемник избавится от женщины, он должен будет избавиться и от меня. Я нужен только для того, чтобы показать ее. Если он под каким-нибудь предлогом — а этого вряд ли можно ожидать — не отошлет меня подальше, пока будет исполнять свою работу, я стану опасным свидетелем, который, вернувшись в Пи-Рамзес, может разболтать обо всем сановникам более влиятельным, чем Паис, и таким образом направить удар на него. А как поступит наемник? Спокойно вернется на ладью и сочинит для гребцов какую-нибудь историю? Например, что женщина внезапно заболела и я остался ее охранять? Или просто исчезнет, оставив в пустыне две безымянные могилы? А Паис? Неужели моя смерть входила в его планы? Неужели он заранее придумал, что скажет моей семье, когда я не вернусь из поездки? Лгать легко, если тебя некому опровергнуть. «О, Камен, — думал я, — ты и в самом деле доверчивый, наивный дурак. Ты сам сунул голову в пасть льву и благодари богов, что он ее пока не захлопнул».

Сначала мне захотелось броситься к гребцам, разбудить их, рассказать обо всем и велеть немедленно поворачивать прочь от Асвата, но затем здравый смысл взял верх. У меня нет ни единого доказательства. Мне придется идти до конца, а это означает, что к восходу солнца я либо навсегда уверюсь в том, что я круглый идиот, либо один из нас будет уже мертв. Я проклинал Паиса, проклинал себя, проклинал события, приведшие меня на эту ладью, но, вспомнив о храме своего покровителя, который находился уже совсем близко, принялся горячо молиться и от этого немного успокоился.

Он вернулся, когда луна уже миновала точку зенита, и на этот раз не пошел к себе в каюту. Заметив, что он направился ко мне, я быстро закрыл глаза и, слегка приоткрыв рот, начал глубоко и ровно дышать, как человек, погруженный в глубокий сон. Он остановился возле меня. Я чувствовал запах ила, исходивший от его ног, пока он неподвижно стоял рядом, глядя на меня, даже своей неподвижностью излучая угрозу. Я чувствовал, что еще немного, и я не выдержу — вскочу и начну вопить, но, на мое счастье, раздался тихий скрип двери. Я был спасен. Однако, даже если бы мне не пришлось дожидаться, пока наемник уснет, я бы все равно не смог пошевелиться. У меня тряслись колени, тряслись руки. Понемногу успокоившись, я встал, прошел по палубе, где еще оставались следы босых ног, и перелез через борт.

За деревьями виднелась тропинка, по которой я побежал, зная, что времени у меня очень мало. Тропинка вывела меня, как я того и ожидал, к маленькому скромному каналу, соединяющему Нил с каналом храма Вепвавета; канал огибал здание храма, проходил мимо хижины женщины, потом шел вдоль берега реки и наконец приводил к селению Асват. Тяжело дыша, я бежал вдоль канала, думая о том, как это хорошо — оказаться на земле, свободно бегать, вообще быть свободным, видеть вот эти кружевные ветви пальм. «Нужно бежать», — твердил я себе. Бежать, пока Асват не останется далеко позади и я не почувствую себя в безопасности, а потом вернуться в Пи-Рамзес, но тут я остановился, увидев, что нахожусь перед убогой хижиной, так хорошо мне знакомой.

Я прислушался. Стояла полная тишина; справа расстилалась бесконечная пустыня, крошечные поля на ее подступах казались огромными лужами, в которых отражались звезды. Все вокруг было серым и безмолвным. Тень от хижины падала мне на ноги. Мне почему-то вновь захотелось увидеть, как та женщина, словно безумная богиня, танцует под луной среди песчаных дюн, но они были безлюдны. Я больше не мог ждать. Подняв тростниковую занавеску, которая служила дверью, я вошел в хижину.

Зная, где находится ложе, я нашел его сразу. На нем лежала она, отбросив во сне одну руку и согнув ноги в коленях. Когда глаза привыкли к темноте, я смог различить ее лицо, наполовину скрытое разметавшимися волосами. Не дав себе опомниться, чтобы не потерять решимость, я наклонился, крепко зажал ей рот и коленом прижал ее к постели. Мгновенно проснувшись, она дернулась, но тут же затихла.

— Не бойся, — прошептал я. — Я не сделаю тебе ничего плохого, только не кричи. Ну что, можно тебя отпустить?

Она отчаянно задергала головой, и я отнял руку. Она тут же приподнялась и резко меня оттолкнула.

— Убери колено, — прошипела она. — Давишь на меня, как камень. Быстро говори, что случилось, или убирайся прочь.

Завернувшись в одеяло, женщина встала с постели. Затем потянулась было к огарку свечи на столе, но я схватил ее за руку.

— Нет! — прошептал я. — Не надо света. Давай выйдем, нам нужно поговорить. Не хочу, чтобы нас застали врасплох.

Женщина молчала, а я продолжал держать ее за руку, каменную от напряжения.

— Мне нечего скрывать, — тихо сказала она. — А если ты собирался меня изнасиловать, то учти, момент упущен. Кто ты? Что тебе нужно?

Женщина бросала на меня подозрительные взгляды, но было видно, что она начала успокаиваться. Я отпустил ее руку и, подняв занавеску, вышел из хижины. Плотнее завернувшись в одеяло, женщина последовала за мной.

Взяв ее за локоть, я повел ее по взрытому песку к редким деревьям, которые росли возле храма и вдоль дорожки, ведущей в селение; зайдя в густую тень, где нас не было видно, я остановился. Женщина внимательно взглянула мне в лицо.

— Да, — прошептала она, — да. Мне показалось, что я тебя знаю, а сейчас я вижу, что была права. Подожди. Больше двух месяцев назад, в начале месяца тот. Ты был в храме, а потом подсматривал за мной, когда я танцевала. — Она махнула рукой в сторону песчаных дюн. — Ты был так добр, что взял мой ящичек для фараона. Ты единственный, кто сжалился надо мной. Прости, но я не помню твоего имени. Зачем ты здесь? И к чему такая таинственность? — На ее лице, словно раскрывшийся цветок лотоса, заиграла улыбка. — Это из-за него, да? Из-за ящичка? Я даже думать боялась, что найдется хотя бы один честный человек, который не швырнет его в воду. Ты передал его Рамзесу, не так ли? И он хочет меня видеть? Ты привез от него послание?

— Нет, — ответил я. — Выслушай меня, у нас мало времени. Я пренебрег твоим предостережением и отдал твой ящик генералу Паису. Я думал, ты сумасшедшая, и не знал, что еще я могу с ним сделать. Прости меня!

Улыбка на лице женщины сменилась недоверчивым выражением.

— Я думал, что совершаю благородный поступок, а на самом деле подверг тебя смертельной опасности. Я приехал сюда по приказу генерала Паиса, — торопливо говорил я, — со мной человек, который, как я думаю, прислан для того, чтобы тебя убить. Перед рассветом я должен провести его к твоему дому. Я думал, тебя собираются посадить под арест за нарушение общественного спокойствия, но, как видно, содержимое твоей коробки вызвало бурю. Я уверен, что тебе угрожает смерть.

Некоторое время мы внимательно смотрели друг на друга. В ее глазах не было страха, только напряженное раздумье.

— Значит, во имя чести ты переложил свою ответственность на другого, причем именно на того, кого я особенно просила избегать, — наконец произнесла она. — Ты поступил, как трус. Но ты еще очень молод, поэтому я прощаю тебя — ты спутал честь с трусостью. Меня нисколько не удивляет, что Паис решил от меня избавиться, ведь ты по глупости вернул из небытия все его прошлые прегрешения. Но почему, мой прекрасный юный офицер, ты посмел столь чудовищно ослушаться приказа и пришел ко мне, чтобы предупредить?

Я молчал, не зная, что ответить на эти спокойные слова.

— Однако вполне возможно, что ты вовсе не ослушался, — сухо продолжала она. — Возможно, тебя прислали, чтобы ты запугал меня историей о наемном убийце и вынудил бежать куда-нибудь подальше, где меня никто не знает. А тогда уж проще простого меня арестовать, бросить в тюрьму и забыть о моем существовании.

Потирая пальцами подбородок, она принялась ходить туда-сюда, я же продолжал смотреть на нее и молчать. Она совершенно правильно поняла причину, заставившую меня передать деревянный ящичек Паису. Да, я совершил постыдный поступок, но как я мог знать, что кроется за всем этим, когда ставил ящичек на стол генерала? Я и сейчас не до конца понимал, что же все-таки происходит, поэтому следил за женщиной глазами и молчал. Она вздохнула, покачала головой и невесело засмеялась.

— Нет, — сказала она, — он не стал бы изгонять меня из Асвата. Он знает, что я никуда отсюда не уйду. Шестнадцать лет я соблюдала закон. Паис знает, что никакие выдумки не заставят меня отказаться от любой возможности вернуть милость фараона. А вот если бы я сбежала, тогда он с полным правом мог бы отдать приказ о моем аресте, который управитель селения и исполнил бы. Но все это наделало бы слишком много шума, который дорогому Паису вовсе ни к чему. Он жаждет похоронить ошибки прошлого. В буквальном смысле. Нет. — Она остановилась и, подойдя ко мне, взглянула в лицо. — Ты пришел, чтобы предупредить меня, потому что, во-первых, ты действительно честный юноша, который хочет загладить свою вину, а во-вторых, потому что и сам понял, что за моей смертью немедленно последует твоя. — Заметив на моем лице удивление и восхищение, она рассмеялась. — Ну что, может быть, я не такая уж и сумасшедшая, а? Как все-таки бесконечно самонадеянна молодость! Итак, на рассвете, когда ты укажешь на меня своим роковым перстом, я должна умереть? — Она нахмурилась. — Убийца вряд ли осмелится действовать, пока мы будем вместе, из боязни сорвать дело. Значит, он, скорее всего, попросит тебя привести его к порогу моего дома, где и убьет тебя, прежде чем расправиться со мной. Так ему удобнее, к тому же потом будет легко закопать оба тела. Не надо далеко тащить. — Пожевав нижнюю губу, она протянула ко мне руку. — Так что же? Ты принес мне какое-нибудь оружие?