Слова Кака-джи звучали оптимистично, но в голосе особого оптимизма не слышалось, и он довольно резко переменил тему и заговорил о других вещах. Тем не менее он уже успел дать Ашу много пищи для размышлений долгими бессонными ночами, когда неудобные лубки и повязки не давали уснуть.

Все трудности, которые он предвидел сам и о которых его предупреждали в обыденной официальной обстановке Равалпинди, сводились к таким проблемам, как снабжение продовольствием, необходимость соблюдать определенные правила поведения и вероятность (ничтожная и практически не принимаемая в расчет) нападения разбойников в особо глухих местностях. Но ни Аш, ни военное начальство не предвидели гораздо более сложных и опасных проблем, с которыми он сейчас столкнулся. И он понятия не имел, как с ними справиться, по крайней мере пока.

По этой причине, если не по какой другой, Аш имел основания радоваться, что прикован к постели из-за травм: таким образом он получал не только время для раздумий, но и возможность подождать с решительными действиями. Сейчас он ничего мог сделать, разве что старался ежедневно задерживать Джхоти в своей палатке подольше и доверил Мулраджу приглядывать за мальчиком остальную часть дня. Но ведь за днем наступает ночь… Впрочем, скорее всего, ночью Джхоти находится в большей безопасности, чем в любое другое время суток, так как он спит в окружении личных слуг, которые все, по словам Кака-джи, ему преданы. А если не ему самому, скептически решил Аш, то хотя бы его интересам, совпадающим с их собственными.

На первый взгляд, эти люди серьезно рисковали, чтобы дать юному принцу насладиться жизнью в течение жестко ограниченного времени – всего одного-двух дней, если бы поисковый отряд пустился в погоню незамедлительно, или в лучшем случае нескольких месяцев, по прошествии которых им с мальчиком придется вернуться в Каридкот. Какой прием они ожидают там встретить? Неужели они, вслед за Кака-джи, надеются, что к тому времени махараджа остынет и станет относиться к происшествию как к детской шалости? Или же существует некий другой план? Например, убийство Нанду, у которого еще нет сына и прямым наследником которого по-прежнему остается младший брат, Джхоти?

Но с другой стороны, именно на Джхоти, а не на Нанду было совершено покушение, причем здесь, в лагере. А насколько Аш знал (на сей счет он потрудился справиться), никто не следовал за ними и не присоединялся к ним с того момента, как он принял командование лагерем от окружного инспектора в Динагунже, да и никаких посыльных из Каридкота не появлялось. Это наводило на мысль, что покушение не имело никакой связи с побегом мальчика, а было делом рук одного из представителей противной стороны, какого-то приверженца Нанду, который тоже пришел к выводу, что неожиданное прибытие Джхоти следует расценивать как нечто большее, чем «детская шалость», и решил не рисковать и предупредить дальнейшие злоумышления самым простым способом – убив наследника.

«Если бы только я мог поговорить с Джули», – думал Аш. Ей лучше любого другого известно, что происходит в мрачных стенах и за обветшалыми деревянными ширмами Хава-Махала. О чем там шепчутся в беспорядочных лабиринтах залов и коридоров, о чем сплетничают в занане… Джули все это знает, но у него нет возможности поговорить с ней, а поскольку Кака-джи напуган, значит, придется положиться на Мулраджа. По крайней мере, Мулрадж знает, за кем надо следить, ведь круг подозреваемых ограничивается теми, кто выезжал с ними на соколиную охоту в день покушения. Их было не так уж много, и всех, у кого имеется алиби, можно сразу исключить.

От Мулраджа, однако, оказалось мало толку.

– Что значит «не так уж много»? – осведомился он. – Возможно, вам наш отряд показался малочисленным, но вы тогда витали в мире грез и не видели даже поднятую нами дичь, не говоря уже о ваших спутниках. Знаете, сколько всего человек там было? Сто восемнадцать, не меньше, и две трети из них – платные слуги государства, то есть махараджи. Какой смысл их допрашивать? Мы услышим одну только ложь и добьемся лишь того, что настоящие убийцы станут осторожнее.

– Почему бы и нет? – резко спросил Аш, задетый раздраженным тоном Мулраджа. – Если они поймут, что нам известно о покушении на жизнь мальчика, они хорошенько подумают, прежде чем совершить следующее. Они не посмеют еще раз выкинуть подобный номер, зная, что мы начеку.

– Вот именно, – сухо сказал Мулрадж. – Когда бы вы имели дело со своими соплеменниками, возможно, ваш план и сработал бы. Я встречал мало сахибов, но мне говорили, что они обычно идут прямо к цели, не глядя ни налево, ни направо. Однако с нами все иначе. Вы не испугаете людей, замысливших убить мальчика, а лишь предупредите их. Получив предупреждение, они не станут повторять подобные, как вы выражаетесь, номера, а прибегнут к средствам, противостоять которым нам будет труднее.

– Например? – спросил Аш.

– Яд. Или нож. Или, возможно, пуля. Все перечисленное действует наверняка.

– Они не посмеют. Мы находимся на британской территории, и в случае смерти принца будет проведено тщательное расследование. Представители власти…

Мулрадж иронически улыбнулся и сказал, что, конечно, предпочтение будет отдано какому-нибудь менее явному способу, поскольку, если выяснится, что произошло убийство, придется предъявить козла отпущения, чтобы свалить на него вину, а также представить мотив, не имеющий никакого отношения к истинному, однако достаточно правдоподобный, чтобы в него поверили. И первое и второе вполне осуществимо, но потребует дополнительных усилий, а так как людям, желающим смерти мальчика, не нужны лишние вопросы, несчастный случай для них гораздо предпочтительнее.

– Я абсолютно уверен, что они попытаются инсценировать еще один, но только если будут считать, что первый не вызвал никаких подозрений. И я уверен также, что мы с вами, зная то, что знаем, сумеем расстроить планы заговорщиков. Возможно даже, нам удастся выяснить, кто и почему подстроил несчастный случай, и таким образом раз и навсегда положить конец покушениям. Это наш лучший шанс. И вероятно, единственный.

Аш был вынужден согласиться. Здравый смысл подсказывал ему, что Мулрадж прав, а так как сам он по состоянию здоровья не мог предпринять никаких действий, то и решил, что постарается собрать побольше информации касательно характера и привычек старшего брата Джхоти. Эта задача с виду представлялась довольно простой, но на деле оказалась сложнее, чем он думал. По мере того как он восстанавливал силы, число посетителей возрастало, и многие задерживались у него, чтобы посплетничать. Разговоры велись главным образом о Каридкоте и, безусловно, увеличивали осведомленность Аша о политике и скандалах княжества, но они почти ничего не прибавляли к тому, что он уже знал о махарадже, и только мешали конфиденциальным беседам с Кака-джи или Мулраджем – правда, эти двое, похоже, не горели желанием рассказывать о Нанду.

Джхоти же, напротив, очень охотно обсуждал бы своего брата, но в столь нелестных выражениях, что позволять мальчику такое было небезопасно. Оставалась дай Гита, костлявая старая карга с рябым лицом, которая по распоряжению Гобинда продолжала лечить вывихнутую кисть и растянутые мышцы Аша и по-прежнему проводила часть ночи у него в палатке, тихо сидя на корточках в тени, на случай если пациент проснется и почувствует боль.

Поскольку Гита состояла в далеком родстве с первой женой покойного раджи, можно было надеяться, что она знает все сплетни занана и является кладезем информации. Но здесь Аша ждало горькое разочарование, ибо старуха была робка и застенчива до такой степени, что даже прямой приказ Шушилы-Баи не мог заставить ее выйти из палатки – разве что после наступления темноты или в достаточно поздний час, когда большинство обитателей лагеря уже ложилось спать, да и тогда она плотно закутывалась в мусульманскую хлопчатобумажную чадру из страха, как бы посторонний мужчина ненароком не увидел ее лицо. (Аш, имевший такую честь, считал эти меры предосторожности излишними, сомневаясь, чтобы какой-либо мужчина, находящийся в здравом уме, пожелал задержать взгляд на морщинистом лице почтенной старухи.) Аша ее поздние визиты вполне устраивали, так как ему трудно было заснуть, а она появлялась как раз вовремя, чтобы сделать ему искусный массаж, всегда помогавший расслабиться и успокоиться. Однако, как он ни старался, вызвать Гиту на разговор у него не получалось. Ее костлявые руки были твердыми и уверенными, но она, болезненно робкая по своей природе, слишком трепетала перед сахибом и только нервно хихикала, когда к ней обращались, или отвечала односложно.

Аш оставил всякие попытки разговорить старуху и за неимением более достоверных источников информации снова обратился к Махду, который уж точно не станет болтать языком без необходимости и в то же время выведает множество разных сплетен у своих знакомых. Посасывая чубук кальяна в паузах между неторопливыми фразами, Махду передавал Ашу добытые сведения по вечерам, когда после ухода последних посетителей в палатке зажигались лампы и над равниной плыл дым от лагерных костров и аппетитный запах стряпни, а Гул Баз снаружи бдительно следил, чтобы никто не подкрался и не подслушал разговор.

Многое из того, что рассказывал Махду, было сомнительным, а остальное представляло собой в основном мешанину из слухов, досужих домыслов и нелепых россказней – обычные базарные толки, не заслуживающие никакого доверия. Но изредка в этой куче небылиц попадались крохи ценной информации. Сложенные воедино, они не только позволили Ашу узнать весьма многое о положении дел в бывшем Гулкоте, но и пролили свет на характер и нрав нынешнего правителя княжества. Десятки анекдотов свидетельствовали о его тщеславии и любви к хвастовству, а многие другие наводили на мысль о жестоком коварстве, проявившемся еще в раннем детстве и необычайно развившемся с возрастом, и если в рассказах о последнем качестве содержалась хоть капля правды, то в целом портрет вырисовывался далеко не привлекательный.

Из всего множества слухов, догадок и сплетен можно было с уверенностью сделать два вывода: Нанду терпеть не мог проигрывать и очень плохо обходился со всеми, кто вызывал его неудовольствие. Последнее подтверждалось историей о том, как он поступил со своим охотничьим гепардом, который на пару с другим был отпущен в погоню за антилопой на равнине под Хава-Махалом и на которого Нанду поставил двадцать золотых мухуров, утверждая, что тот настигнет и убьет намеченную жертву первым. Гепард не оправдал его ожиданий, и Нанду потерял деньги и самообладание. Он велел принести банку керосина, облил несчастного зверя и поджег.

Эта история, в отличие от многих других, основывалась не на слухах, ибо несколько человек в лагере своими глазами видели, как гепард сгорел заживо. И хотя позже было объявлено, что дрессировщик зверя бежал из княжества, мало кто поверил в это.

– Говорят, он тоже умер той же ночью, – сказал Махду. – Но никаких доказательств этому нет, и, хотя дрессировщик действительно бесследно сгинул, это еще не значит, что он умер. Возможно, он испугался за свою жизнь и сбежал – кто знает?

– Надо полагать, махараджа знает, – мрачно заметил Аш.

Махду согласно кивнул.

– Так все и думают. Махараджа молод, но уже повергает в великий страх своих подданных. Однако не следует считать, что его все ненавидят: жители Каридкота никогда не любили слабаков, и многие довольны, что новый правитель оказался коварным и безжалостным, видя в этом залог того, что они не потеряют независимость и не подпадут под власть британцев, как другие княжества. И очень многие восхищаются махараджей именно за те качества, которые делают из него столь дурного и безнравственного юношу.

– А многие другие, полагаю, – сказал Аш, – ненавидят махараджу достаточно сильно, чтобы злоумышлять против него, и надеются свергнуть его, дабы возвести на престол другого.

– Вы намекаете на юного принца? – Махду поджал губы со скептическим видом. – Ну… возможно. Но если оно и так, то я не слышал подобных разговоров в лагере, и, на мой взгляд, в нынешнее время даже самые недовольные не пожелают, чтобы княжеством правил ребенок.

– О, но ведь править будет не он. В этом-то все и дело. Каридкотом стали бы править советники ребенка, и наверняка именно они и замыслили бы заговор с целью возвести его на престол. Ведь именно они, а не мальчик взяли бы в руки бразды правления.

– Биджу Рам, – пробормотал Махду, словно размышляя.

– Почему ты сказал это? – быстро спросил Аш. – Что ты слышал о нем?

– Да ничего хорошего. Он не пользуется любовью, и его называют разными бранными словами: скорпион, змея, шакал, шпион, продажная шкура и так далее. Говорят, он был ставленником покойной махарани, и ходят слухи… Но это произошло много лет назад и не имеет значения.

– Какие слухи? – осведомился Аш.