Эмилия Остен - Дворцовые страсти

Пропали звуки вокруг, пространство заволоклось неясной дымкой, и Дориан, начиная играть, подумал о Лоретте. Он знал, что она сидит тут же, в двух шагах, однако это было значимо лишь постольку, поскольку именно ей он хотел поведать… о ней самой.

Мелодия, что сейчас пробуждалась под его пальцами, была исполнена нежности. Образ Лоретты стал только исходной точкой – дальше Дориан, полузакрыв глаза и целиком положившись на то малопонятное и туманное, что было в нем и, скорее всего, называлось талантом, отправил мадемуазель де Мелиньи в сказочное путешествие по жизни. Он знал, что в любом случае у этой девушки все будет хорошо. Он видел ее – танцующую, хохочущую, рядом с любимым человеком, обнимающую своих детей. Он видел ее – почти как родителей Седрика, которые оставались для Дориана идеальной семейной парой. Он видел тысячу новых обличий Лоретты, которые ей лишь предстоит принять, и выдумка мешалась с действительностью, а неисполнимое – с возможным и буквально завтра достижимым. И все эти живописные образы – фиалки в ее руках, пухлые детские ладошки, опалы на ее новом платье, слезы в ее глазах – Дориан вкладывал в каждую ноту. Это становилось откровением, посланием свыше. Конечно, юноше было далеко до великого Люлли, композитора его величества, да он и не вожделел славы. Музыка являлась для Дориана словами, которые он говорил определенным людям или ситуациям, а миру ему нечего было сказать.

Когда затих последний аккорд, Дориан будто очнулся и ощутил себя опустошенным – это значило, что он все сделал верно. Музыка по-прежнему звучала в нем… нет, это Лоретта звучала. Виконт оглянулся, чтобы взглянуть на нее, и увидел ее ошеломленное лицо.

«Это мне?» – спросили ее глаза. Она боялась поверить.

– Это вам, мадемуазель де Мелиньи, – ответил виконт вслух. – Только вам.

Лоретта сглотнула. Дориан видел, что она не может произнести ни слова. Неловкую паузу прервал Седрик, с преувеличенным воодушевлением спросивший, отправятся ли они наконец танцевать. Все порадовались такому решению – остаться в гостиной и вести заурядный светский разговор после музыки Дориана стало невозможным.

Лоретта на минуту отлучилась в другую комнату, чтобы утереть слезы и хотя бы немножко совладать с эмоциями. Потрясение, которое она испытала, явилось чуть ли не самым большим в ее жизни. Еще ни один мужчина не играл ей так на клавесине. Ей. Именно ей. Это было сравнимо… наверное, с поцелуем. Длинным, прекрасным поцелуем, которым одарил ее виконт де Бланко.

Лоретте почудилось, что даже губы у нее припухли, хотя Дориан к ним не притрагивался.

– Господи! – пробормотала девушка. – Господи…

Это наваждение. Она почти не знакома с виконтом. Она… она совсем его не знает. Так почему же ей кажется, что человека ближе его на свете нет?

Она стремительно провела пуховкой по лицу и вышла к поджидавшим ее друзьям, улыбаясь. Седрик дальновидно предложил руку Бланш – Лоретта подозревала, что шевалье де Кератри разгадал ее чувства уже давно, – и она положила пальчики в ладонь Дориана. Тот взглянул на нее слегка вопрошающе: по всей вероятности, знал, какой эффект оказывает его музыка. Бессердечный! Как он мог извлечь наружу все, что у нее на душе!

Они появились в зале, когда начался менуэт, и успели примкнуть к танцующим. Дориан почти улыбался – Лоретта уже научилась ценить его усилия на этом поприще. Она наконец догадалась, что такому человеку, как он, непросто поддерживать тривиальную болтовню, да и вообще находиться при дворе продолжительное время. От виконта веяло душевным покоем, чем здесь могли похвастать немногие. Двор – сборище людей порывистых, боготворящих увеселения и интриги и алчущих занять пост позначительнее. Дориан не таков. Хотя Лоретта так и не выяснила, зачем он приехал в Версаль. Занятно, что у него за дела тут? Поинтересоваться – или оставить как есть, понадеявшись, что виконт сам все расскажет? Замечание Селины о дядюшкином наследстве было слишком уж туманным.

После менуэта к Дориану и Лоретте приблизился Седрик и позвал их в королевскую часовню на проповедь, которая должна состояться завтра вечером.

– Поверьте, это стоит послушать, – прибавил он. – Личный духовник недавно почившей герцогини де Лонгвиль, да еще и друг нашей семьи. Я мальчишкой бывал на его проповедях. Поразительно светлое чувство остается – если, конечно, люди дают себе труд вспоминать о боге.

– Безусловно, – произнес Дориан, и Лоретта согласно кивнула.

Вся бальная жизнь не ввергала ее теперь в восхищение и не вызывала заинтересованности сама по себе – интерес девушки сконцентрировался на Дориане. Виконт после танцев отвел ее в Салон Венеры, где по кругу были расставлены столы с легкими закусками. Лоретта начинала подозревать, что Дориан хочет либо откормить ее, либо смутить: он так пристально рассматривал плафон «Венера, подчинившая своей власти богов и силы природы», что девушке ничего не оставалось, как приналечь на пирожные и сделать вид, будто она весьма увлечена лакомством. Тем более что плафон вызывал у Лоретты неясную тревогу. Венера, само собой разумеется, не походила на его величество, однако сам сюжет… Интересно, Дориан что-то имел в виду, когда вел Лоретту сюда? Девушка подозревала в его поступках тайный умысел. Виконт действовал тонко, очень тонко.

В центральном овале можно было полюбоваться на трех Граций, возлагающих венок на чело сидящей в своей колеснице Венеры; богиня держала гирлянды из роз, которые оплетали Марса, Вулкана, Бахуса, Нептуна и Юпитера (в их чертах все-таки проглядывалась схожесть с Людовиком – потрясающе, как король подчинил себе всех греческих богов). Нарисованные в углах плафона Амуры связывали этими гирляндами Тита с Берениче, Антуана с Клеопатрой, Язона с Медеей, Тезея с Ариадной. Гризайли[1], выделяющиеся на золотистом фоне, располагались по обе стороны от центрального мотива и представляли «Юпитера в облике быка, похищающего Европу» и «Амфитриту, уносящуюся на Дельфине». Салон Венеры был одним из любимых залов Лоретты, его мягкое золотистое сияние, казалось, было рассеяно в воздухе.

– А известно ли вам, – произнес вдруг Дориан, отвлекшись от глубокомысленного созерцания «псевдогреческих» лиц, – что композиция «Август, задающий тон цирковым представлениям» напоминает конные состязания шестьдесят второго года? А «Навуходоносор и Семирамида, разводящие сады в Вавилоне», – он указал рукой на соответственное панно, – отражают садово-парковый ансамбль в королевских владениях? Мне успел поведать об этом Седрик, – объяснил он удивленной Лоретте. – Мы с ним прогулялись по дворцу. Он очень много знает о Версале, работает с архитекторами. Мэтр Лебрен весьма сварливый, однако же чрезвычайно талантливый человек.

– О да. А «Бракосочетание Александра и Роксаны» вызывает в памяти свадьбу его величества, – подхватила Лоретта. – А «Кир, облачающийся в доспехи для освобождения принцессы» – это война шестьдесят седьмого года, когда Франция вела боевые действия за наследные права королевы…

– Кстати, я не отвлекаю вас от обязанностей? – спохватился Дориан. – Вы все-таки королевская фрейлина.

– Я младшая фрейлина, потому в моем присутствии не нуждаются слишком уж часто, – вздохнула девушка. – И на сегодняшний вечер я отпросилась у ее величества… – Она не стала уточнять, что сделала это специально, надеясь на встречу с виконтом де Бланко.

– Добрый вечер, мадемуазель, – раздался голос человека, которого Лоретта отчего-то абсолютно не ожидала сейчас увидеть. Она не раздумывала о том, что барон д’Оллери посещает все балы. Не думала, что он может ее искать. А ведь всего несколько дней назад это казалось таким волнующим…

Лоретта спешно встала, Дориан тоже поднялся. Девушка почему-то чувствовала себя виноватой перед бароном и перед виконтом тоже.

– Добрый вечер, барон, – она присела в реверансе, а когда Гаспар поцеловал ей руку, Лоретта поторопилась закрыться новым веером.

– Я счастлив видеть вас, сударыня. В последнее время вы с завидным упорством сторонитесь меня, – ласково упрекнул ее д’Оллери.

– Что вы, вам почудилось, – чистосердечно ответила Лоретта. Она о Гаспаре просто-напросто забыла и потому даже не думала его сторониться.

– Сударь, – барон, сощурившись, повернулся к Дориану, – кажется, я не имею чести…

– Имеете, – прервал его виконт де Бланко. Он больше не улыбался, и его лицо прямо-таки дышало каменным холодом. – Мы с вами сталкивались несколько лет назад, в Булонском лесу, из-за платка одной дамы. И не сошлись во взглядах.

– Ах да. Правильно. Я вас припоминаю. Хотя немалым счастьем было бы о вас забыть. – Гаспар тоже подобрался, словно хищник перед прыжком. Лоретта с ужасом сделала вывод, что прошлое знакомство этих двоих для кого-то из них кончилось досадно. Возможно, для обоих.

– В таком случае вы можете позабыть обо мне снова, – предложил Дориан, – так как я не имею охоты с вами знаться…

– Господа… – начала Лоретта, стремясь предотвратить ссору, но услышала, что ее окликают, и обернулась. К ним подходил дед, и лицо его не предрекало ничего доброго.

– Лоретта, – издали начал Жером де Мелиньи, – мне сказали, что ты… – Он оборвал речь и внимательно обозрел Дориана. – И не ошиблись, – строго закончил дед.

– Дедушка, я… – начала Лоретта, но граф прервал ее резким взмахом руки.

– Мы с тобой побеседуем позднее. Виконт де Бланко, да как вы посмели приблизиться к моей внучке?

Дориан отвесил де Мелиньи легкий поклон.

– Граф, с вами у меня нет никаких счетов. А о том, что я не должен подходить к вашей внучке, я узнал только вчера, – максимально учтиво отвечал он.

– И тем не менее вы здесь и с ней, – презрительно обронил Жером. – Сохраните свои россказни для кого-либо другого! Все это гнусный план вашего дяди, я знаю. Так вот, можете передать ему, что он проиграл. Вы больше ни на шаг не подойдете к Лоретте, понятно вам?!

– Куда уж понятнее, – с насмешкой ответил Дориан. Лоретта не слышала, чтобы кто-либо когда-либо так говорил с ее дедом. Обычно его страшились и почитали. – За своей страстью насолить друг другу вы ничего не видите. Впрочем, нет смысла продолжать этот разговор теперь. Разрешите откланяться. Мадемуазель де Мелиньи. – Он кивнул девушке и ушел, ни разу не оглянувшись.

– Да что такое… – начала возмущенная Лоретта, однако дед снова перебил ее.

– А ты чем думала? – грубо спросил он. – У тебя голова на плечах есть? Господи, женщина! Иногда хоть надо соображать!

– Я не понимаю, в чем вы меня упрекаете! – Лоретта ощутила, что сейчас разрыдается. Вокруг уже начали собираться люди, заинтересованные скандалом.

– В чем? – скривил губы дед. – Да ты глупа как пробка! Как ты могла хоть слово сказать виконту де Бланко! Он же племянник маркиза де Франсиллона!

Лоретта помертвела.

Дориан просто кипел от гнева. Неведомо, что из рассказанного дядей про графа де Мелиньи – правда, но граф – наглец, этого не отнимешь. Да еще барон д’Оллери, который так по-хозяйски обратился к Лоретте… Дориан невооруженным глазом видел, что барон имеет на мадемуазель де Мелиньи планы. Все эти ухватки он знал давным-давно. Еще с тех пор, как они с д’Оллери не поделили интерес одной прекрасной дамы и сражались из-за нее в Булонском лесу, проигнорировав все эдикты и наплевав на отлучение. Дрались при секундантах, до первой крови, иначе точно поубивали бы друг друга. Дориан отделался легким ранением в бок, Гаспару досталось сильнее – он несколько дней не вставал, заработав нешуточную рану в плечо. Предмет же спора не отдал предпочтения ни одному из противников.

Все это не стоило бы вспоминать – мало ли стычек бывает между дворянами из-за дам, однако Дориан не позабыл, какими оскорблениями обменялись они с Гаспаром. И если, просто повстречавшись в Версале, они могли бы раскланяться и разойтись, то в споре из-за Лоретты избежать конфликта нельзя.

Впрочем, Дориан теперь не был убежден, что ему удастся подступить к мадемуазель де Мелиньи даже на пару шагов. Дед побеседует с внучкой, расскажет несколько омерзительных историй про маркиза де Франсиллона (наверняка за годы вражды их скопилось видимо-невидимо), а заодно и про виконта де Бланко, изобразит его коварным соблазнителем, орудующим по указанию дядюшки, – и все, прощай, возникнувшая приязнь. И по большому счету маркиз и граф правы: незачем соваться между двумя воюющими армиями, если не хочешь быть раздавленным, как червяк.

Неожиданно на глаза виконту попался Николя. Сейчас по нему было заметно, что де Навиль – настоящий придворный: он был облачен в превосходно сшитый, с иголочки, алый камзол, усеянный золотистыми бантами и украшенный удивительной вышивкой. Чулки Николя сияли белизной, туфли отличались подозрительно высоким каблуком, а на штанах имелось такое количество кружев, что хватило бы на трех горничных. Увидев Дориана, де Навиль крайне обрадовался и поспешил ему навстречу. Они встретились посреди Посольской лестницы.