Этот голос поднимал солдат по тревоге, заставлял подчиняться и выполнять приказы не только слуг, но и знатных особ. Сейчас моему сыну было уже двадцать шесть, и он стал мужем (женившись на бесцветной дочке Фрэнсиса Уолсингема[176] вскоре после нашей с Крисом свадьбы) и отцом. Из юноши он превратился в зрелого, крепкого мужчину, знающего себе цену и умеющего повелевать.

— В чем дело, мой дорогой?

Я невольно залюбовалась им, когда он быстро вошел в комнату и остановился рядом со мной. Какой же он высокий, статный, широкоплечий! На его красивом лице светилась озорная ухмылка. Чему он смеется? Я знала, что Роб не чужд разгульного образа жизни. Нередко они вдвоем с Крисом отправляются на поиски тех развлечений и удовольствий, которым так привержены здоровые молодые люди, не обремененные строгой моралью. Будь я помоложе, меня бы это уязвляло. Но теперь я сочла за лучшее закрывать глаза на поведение моего мужа и сына, не сомневаясь в их любви ко мне и преданности. В чем я сомневалась, так это в их умении прислушиваться к голосу разума — и временами прямо им об этом говорила.

— Так вот ты где, мама! — воскликнул Роб.

Несмотря на буйный нрав и вольные манеры, Роб был неотразим. Людей к нему тянуло как магнитом — и мужчин, и женщин. В любом обществе он становился центром притяжения, возмутителем спокойствия. Обладатель сильной воли и независимого нрава, чуждого мелочных ограничений, он был как глоток свежего воздуха, как порыв ветра в затхлой атмосфере королевского двора. Нынче, на закате века, королева и ее престарелые советники — молодым был только Роберт Сесил — воспринимались как символы прошедшей эпохи. По рассказам Роба, те, кто прибывал ко двору Елизаветы, в основном восхищались тщательно сохраняемыми реликвиями раннего периода ее правления: ее старомодными туалетами и причудливыми головными уборами, вызывавшими тайный смех любой молодой женщины, первым троном, на котором она восседала, — совсем простым по сравнению с тем, который сегодня стоял в ее тронном зале. Нынешнее золоченое сооружение, обитое мягчайшим коричневым бархатом, с украшающими его алмазами и сапфирами, огромными жемчужинами и изумрудами, переливающимися в свете свечей, еще более поражало воображение.

Теперь все чаще и чаще Елизавета в глазах людей олицетворяла прошлое, а Роб —.будущее. Но эти двое — такие разные — вдруг стали закадычными приятелями, ибо королева ввела Роба в свой ближний круг, в котором всячески выделяла его как своего любимого спутника и первого фаворита. Она выбирала его партнером для игры в карты, опиралась на его сильную руку, когда выходила к своим подданным. Иногда она даже интересовалась его мнением по тому или иному вопросу, хотя в Тайном совете Роб никогда не занимал важного места, что его очень злило.

Вообще-то, Роба в королеве злило и раздражало многое, несмотря на то, что она осыпала его все новыми и новыми милостями и все больше приближала к себе. В конце концов, она была старой женщиной, нетерпеливой и временами вздорной, а Роб, которого она называла «мой Дикий Конь», упивался своей молодостью и независимостью, его тяготили те ограничения, которые налагала на него Елизавета. Отношения между ними были очень близкими, но их портила постоянная напряженность и непредсказуемость их развития.

— Как я рад тебя видеть, мама!

Роб расцеловал меня в обе щеки. Я почувствовала сильный запах мускуса и пота. Лицо Роба раскраснелось после быстрой скачки. Я приказала, чтобы ему принесли кружку легкого пива, и спросила, не желает ли он сесть с нами за стол.

— Нет, мама, я приехал не за угощением, а с намерением серьезно поговорить с тобой. Речь пойдет о тебе и о королеве.

— Ты прекрасно знаешь, что королева не желает меня видеть.

Роб только нетерпеливо махнул рукой.

— Я намерен вернуть тебя ко двору! Ты должна вновь занять там достойное место.

— Королева ни за что не согласится.

— Ну и что? Она стара и своенравна. Она никогда ни на что сразу не соглашается. Нужно ее уговорить, улестить — или заставить…. Как говорится, не мытьем, так катаньем!

Слова сына удивили и обеспокоили меня. Почему я вдруг стала важной особой, которую необходимо во что бы то ни стало вернуть ко двору? Я сама никогда об этом не просила. Скорее наоборот: зачем мне находиться рядом с Елизаветой, зная ту ненависть, которую она столько лет питала ко мне, и ее умение мстить и причинять боль?

— Знаешь, Роб, — осторожно проговорила я, — жизнь в деревне, вдали от суетного Лондона меня вполне устраивает. Мы с Крисом даже собираемся перебраться еще дальше от столицы, в Драйтон-Бассет[177].

Драйтон-Бассетом называлось одно из имений моего покойного мужа, которое нам удалось спасти от посягательств королевы на наследство Дадли. Там стоял небольшой, но очень удобный дом на двадцать семь комнат с пристройками, вокруг располагались фермы и амбары.

Роб одним глотком осушил кружку и попросил еще, и, утерев рот тыльной стороной крупной руки, продолжал:

— Вообще-то, мама, твое место при дворе. В жилах твоих течет королевская кровь, а у королевы нет наследника…

— Моя королевская кровь? Да, действительно, моя мама, а твоя бабушка в свое время намекала, что она считала себя дочерью Генриха VIII. Но никаких доказательств у нее, ясное дело, не было. Даже если бы она и была потомком короля, то лишь его незаконной дочерью.

— Но и Елизавета — незаконная дочь Генриха! — воскликнул Роб. — Во всяком случае, католики в этом убеждены. Это делает ее притязания на трон не более убедительными, чем если бы на него претендовала ты… или я.

Как странно, что Роб заговорил о подобных вещах. Никогда раньше он не обсуждал со мной тему престолонаследия. Я не слышала, чтобы он с кем-то в моем присутствии обсуждал дела короны, за исключением военных вопросов.

— Надеюсь, Роб, что ты не будешь столь опрометчив и не дашь вовлечь себя в обсуждение прав королевы на престол. Это опасно!

— А почему нет? Сейчас эта тема стала важной как никогда. У королевы нет детей, и она должна выбрать того, кому перейдет ее трон. Я слышал, что когда она серьезно заболела и чуть не умерла, она назначила моего отчима лорд-протектором. Это правда?

— Да, мой милый сын. Но совет тогда воспротивился этому решению. Оно заронило семена вражды между первыми людьми королевства.

— А почему бы Елизавете не назначить лорд-протектором меня? А еще лучше — сразу наследником престола? Чем я хуже моего покойного отчима? Я сильнее и храбрее его, я умею заставить людей мне подчиняться. И еще: его ненавидели, а меня, как ты, наверное, заметила, любят!

Тут он говорил правду. Действительно, Роб обладал особым талантом привлекать к себе сердца. С годами он, как любимый спутник и фаворит королевы, получил большое влияние и, что еще более важно, вызывал восхищение в народе. Крис рассказывал мне, что в Лондоне, когда он выезжал из ворот дворца, всенепременно собиралась толпа, дабы приветствовать его.

Хотя Роб хотел продолжить наш разговор, я отказалась без объяснения причин. Он уехал, оставив меня в большом волнении. Опрометчивые заявления со стороны моего сына заставили меня поверить, что он вступил на опасный путь. Было очевидно, что он хотел вернуть меня ко двору, дабы я могла поддерживать его в его авантюрах.

Я решилась поговорить с Крисом и прямо сказала ему, что если Роб и дальше собирается участвовать в спорах о наследнике Тюдоров, он вступает на очень зыбкую почву.

— Многих казнили и за меньшее, — напомнила я, взывая к благоразумию Криса. — Когда брат Роберта Гилдфорд женился на леди Джейн Грей и попытался силой захватить престол, большинство членов семьи Роберта вмиг оказались в Тауэре. А вот вышли оттуда немногие. Елизавета сама была заключена в тюрьму лишь по одному подозрению о злоумышлении против королевы Марии. Роб вступил на очень опасную дорогу…

— Тогда я пойду по ней вместе с ним, — внезапно заявил Крис.

Я уставилась на него, не веря своим ушам:

— Не хочешь ли ты сказать, что…

— Я собираюсь поддержать Роба во всем, на что он решится.

Мой муж уперся, как баран, и переубеждать его было бесполезно. Мне стало ясно, что во всем, что касается Роба и его замыслов, Крис не будет слушать доводов разума.

Что же мне делать? Я чувствовала себя совершенно беспомощной. Тщетно пытаясь заснуть той ночью, я то и дело просыпалась. Потом опять засыпала и мне снились кошмары, в которых со мной говорили сотни голосов, но всех их перекрывал настойчивый голос Роба: «Возвращайся ко двору! Там твое место. Я намерен помирить тебя с королевой…»

Глава 47

Тот год, когда умер мой отец, оказался несчастливым не только для нашей семьи, но и для всей страны. Почти весь урожай пропал оттого, что холодные дожди насквозь пропитали землю. Начался голод, за ним пришли болезни — люди умирали повсюду. Пострадали Англия, Шотландия и даже дикая Ирландия. Запасы в наших амбарах истощались с пугающей быстротой. Работники Драйтон-Бассета собрали то немногое, что уродилось, в закрома под надежный замок. Мы надеялись, что этого хватит на прокорм домочадцев и крестьян из близлежащих деревень. Мы молились, чтобы Господь пощадил наших домашних животных: скот в тот год страшно исхудал и даже цыплята — те, кто не попал в котел, — были кожа да кости. Наверное, из-за того, что всех червей, которыми они питались, смыл дождь, подумала я. Но когда пришла весна, дрозды, евшие тех же самых червей, выглядели лоснящимися и бодрыми, а число их нисколько не уменьшилось.