Юна-Мари Паркер - Дворцовые тайны

Посвящается покойному Арчи Паркеру, без участия которого создание этой книги было бы невозможно.

Лето 1990

Самый внушительный вид среди прочих пригласительных открыток, разложенных на каминной полке, имела, безусловно, присланная из Букингемского дворца. Плотная белая карточка выделялась своей благородной простотой. Если другие были окантованы аляповатой позолотой, фигурно обрезанными краями или, наконец, причудливо расписаны, то карточка от королевы привлекала элегантностью исполнения. Черные печатные буквы, небольшой позолоченный оттиск английской короны в центре, а под ним инициалы «ЕIIР» (Елизавета II Регина)

Ниже были слова: «ОТ ИМЕНИ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА ЛОРД КАМЕРГЕР ЕЕ ДВОРА ИМЕЕТ ЧЕСТЬ ПРИГЛАСИТЬ…» Дальше синими чернилами от руки было вписано «Миссис Джаклин Давентри» и уведомлялось, что ее просят быть в среду 4 июля на чае у королевы в Букингемском дворце. Прием назначен на лужайке дворцового парка и должен пройти с четырех до шести часов вечера. В левом нижнем углу пригласительной карточки указывалась форма одежды. «Леди: платья и шляпы. Джентльмены: утренние визитки,[1] мундиры или костюмы». В противоположном углу открытки значилось условие, от которого у многих стремившихся попасть на этот прием в душу закрадывался холодок: «Если позволит погода».

Джеки Давентри легла вчера по обыкновению очень поздно и поэтому с неохотой поднялась с постели. Она уже неоднократно бывала в Букингемском дворце. Сначала вместе с отцом, который состоял американским послом при Сент-Джеймском дворе в конце семидесятых, а потом и сама по себе в качестве ведущей светской хроники журнала «Сэсайети». «Если позволит погода», она настрочит отчет об этом королевском чаепитии, опишет его всех красках для непосвященных, не забудет отметить бархатные зеленые лужайки, безупречные цветочные бордюры, эстраду на берегу озерца, где расположится оркестр Королевской конногренадерской гвардии и будет играть известные вещи, большие белые шатры, где гостям подадут чай, кофе со льдом, а также деликатесные сандвичи и пирожные.

Джеки пересекла комнату, отодвинула желтые шелковые занавески на окнах и выглянула наружу.

Когда полтора года тому назад Ричард Давентри, с которым она прожила в браке девять лет, бросил ее ради Стеллы Мортон, он согласился оставить Джеки их викторианскую квартиру в качестве, так сказать, частичной компенсации. Она была слишком просторной для нее одной, но Джеки очень хотела заполучить ее, в основном из-за ее месторасположения.

Дом в Найтсбридже, в пяти минутах ходьбы от «Харродза»,[2] тыльной стороной выходил в Гайд-парк, и с балкона гостиной открывался чудесный вид на Серпантин,[3] петлявший среди дубов, буков и платанов. Густые кроны высоких деревьев кое-где соприкасались и образовывали нечто вроде естественных козырьков, под которыми можно было насладиться тенистой прохладой.

Джеки распахнула застекленные двери и нахмурилась. За крыши домов цеплялось плотное серое одеяло облаков, и весь Лондон был затянут промозглым туманом. Внизу в парке трусили по аллеям немногочисленные любители утренних пробежек. Намокшая ткань спортивных костюмов прилипала к их телам, словно вторая кожа. Среди смельчаков было и несколько владельцев собак, которые тяжело ступали по высокой мокрой траве, съежившись под зонтиками. При такой погоде чаепитие на открытом воздухе в парке Букингемского дворца представлялось весьма сомнительным.

Вернувшись в комнату, в которой, несмотря на лето, было холодно и неприютно, Джеки включила телевизор и стала ждать прогноза погоды. Если прием у королевы отменят, светскую колонку следующего номера «Сэсайети» придется заполнить чем-нибудь другим. Благо, в материале Джеки недостатка не испытывала. Только вчера она побывала на пяти званых вечерах, да и сегодня ее звали дамы, которые устраивали приемы и требовали, чтобы о них также упомянули в журнале. То, что поначалу казалось Джеки развлечением, вылилось в серьезную работу, занимаясь которой она фактически не знала ни минуты отдыха. В свою очередь, это принесло Джеки известность в среде пишущей братии. У нее самой уже стали брать интервью, просили объяснить читателям, что такое «светский репортер» и с чем его едят. Ее приглашали в такие места, куда не удавалось попасть другим журналистам. Не далее как на прошлой неделе в «Дейли мейл» процитировали ее признание: «Рабочий день у меня начинается в шесть часов вечера, а бальных платьев в моем гардеробе больше, чем другой одежды». Немногие ее собратья по перу могли сказать про себя то же самое.

Удобно устроившись на диване и устремив взгляд на экран телевизора, она стала ждать. Если прием отменят, она не очень расстроится. Но Джеки знала, что совсем другая реакция будет у остальных приглашенных. Наряды, купленные специально для такого случая, уберут в шкаф. Красочные эпитеты, заготовленные для описания королевского чаепития в кругу знакомых, останутся невысказанными. А изящные пригласительные открытки от королевы вклеят в семейные альбомы для потомков, которым, впрочем, и рассказать-то будет нечего.

— Привет! Что-то ты рано поднялась.

Джеки обернулась и увидела своего младшего брата Кипа, стоявшего на пороге. Он уже был одет и приветливо ей улыбался.

— Ну, как спал? — спросила Джеки, улыбаясь в ответ. Кип Армстронг приехал по делам из Бостона на пару недель, и она была ему очень рада. Из своих трех братьев Джеки любила Кипа больше всего; с детства брат и сестра были очень близки, несмотря на то, что во многом являлись антиподами.

— Как сурок. — Он скосил глаза на телевизор. — Что там?

— Жду прогноза погоды. Сегодня у Бука[4] хотят устроить прием, но его, конечно, отменят, если дождь не прекратится.

Кип, долговязый и немного нескладный добродушный здоровяк, опустился на диван рядом с сестрой.

— Давай иди. Лопай огуречные сандвичи. Кланяйся. Расшаркивайся перед членами королевской семьи. А у меня лично — другие интересы.

— Это точно! Как сейчас помню, какой ты поднимал шум всякий раз, когда нам с родителями нужно было идти на какой-нибудь прием. И вообще ты самый несветский человек на свете, — снисходительно проговорила Джеки.

Кип пожал плечами.

— Наверно, реакция на весь тот кошмар, который довелось пережить, когда отец работал здесь. Помнишь, как нас муштровали родители? Нельзя делать того, сего, этого! Будь паинькой, Кип, веди себя прилично! Как будто в противном случае разразился бы дикий международный скандал или даже началась бы третья мировая война.

Джеки фыркнула.

— Еще как помню! Ах, сколько тогда было всех этих дипломатических приемов! Мне так нравилось! Я очень расстроилась, когда папа ушел в отставку.

— А я нет. Напротив, вздохнул с облегчением. Но насчет тебя я не удивляюсь. Ты такая же любительница высшего света, как и наши старики. Совсем не то, что я. Мне подавай рыбалку и охоту! Люблю, черт побери, забраться в самую глушь, где до меня никто не доберется. Взгляд его на мгновение стал отсутствующим, и Джеки поняла, что мысленно Кип уже перенесся в «самую глушь», где ему так хорошо.

— И все-таки, братец, когда отца назначили сюда, у нас наступили благодатные времена! Помнишь Винфилд-Хаус, в самом центре Риджент-парк? Вот это, я понимаю, резиденция! Недавно была там на приеме у нового посла. Нахлынуло столько воспоминаний — ты не представляешь! Вспомни, какой у нас был штат прислуги! И сколько комнат… Да каких! Одни только огромные вазы со свежими цветами каждый день чего стоили! — Джеки шумно вздохнула. — Вот это была жизнь! Так хорошо нам уже никогда не будет…

— Не знаю, не знаю, — отозвался Кип. Он жил в небольшом домике вместе с женой, двумя маленькими дочками и, судя по всему, был вполне доволен.

На телевизионном экране возникла карта Великобритании, увешанная, словно рождественская елка игрушками, маленькими картонными облачками, капельками дождя и желтыми солнышками.

— Тихо! — сказала Джеки, выпрямляясь на диване. — Дай послушать.

Миловидная блондинка в легком розовом платье начала бойко рассказывать про скорость ветра, изобары, области пониженного давления и отступающие циклоны, не забывая при этом широко улыбаться.

— Господи, и чего мудрит? — проворчала Джеки. — Неужели трудно сказать по-человечески: закончится дождь или нет?

Кип глянул за окно.

— Сомневаюсь, что кончится. Хочешь кофе? У меня сегодня утром встреча, но время еще есть. Я могу приготовить завтрак.

— Валяй. — Джеки говорила лишь с еле-еле уловимым американским выговором, а выражения у нее давно стали типично английскими. Она двенадцать лет прожила в Лондоне, — девять из них — женой англичанина, и уже воспринимала Великобританию как свой дом. Порой она, конечно, скучала по родным и по окрестностям Бостона, где родилась и провела детство, но, вернись она после развода туда, пришлось бы начинать жизнь заново. Джеки решила остаться.

Брат и сестра вместе прошли по длинному коридору на кухню. Джеки высокая и стройная, как мать, а Кип крепкий и широкоплечий, как отец. В них было много разного, но обоих отличали бледная кожа, черные волосы и живые голубые глаза, доставшиеся им по наследству от бабки-ирландки. Именно эти черты делали Кипа гораздо более привлекательным, чем он сам о себе думал. Джеки же слыла писаной красавицей. Она тщательно оберегала свою бледную кожу от загара, которая в любое время года отливала алебастровой белизной. Люди на улице оборачивались ей вслед, думая: «Наверняка волосы крашеные!» или «Такой цвет глаз дают только контактные линзы!».

— Что у тебя на сегодня помимо приема? — поинтересовался Кип, включив кофеварку.

Джеки на минуту наморщила лоб, мысленно представив календарь, лежавший у нее на рабочем столе.

— Два коктейля, ужин с благотворительным балом после него… И еще не худо бы посетить выставку картин в галерее Крейна.

Брат покачал головой.

— Ума не приложу, и как тебя только хватает на все это? Причем ежедневно! И вообще — какого черта ты работаешь на «Сэсайети»? Там и платят-то мало. Конечно, я слыхивал про чудиков, которые рвутся на такую работу, словно…

— Словно с голодного края, да?

— Вот именно. Но ты-то! Неужели нельзя писать о чем-нибудь другом? Нет ведь, что ни колонка — то приемы, приемы, приемы…

Джеки наморщила носик.

— А что я еще умею? Ты отлично знаешь, что папа не готовил меня к самостоятельной жизни. Что у меня есть? Диплом об окончании художественного училища? Куда ты с ним подашься? Кто тебе за него станет платить? Но, слава Богу, у меня найдется и нечто гораздо более ценное, если угодно, уникальное.

— А именно?

— Я знаю высший свет. У меня фотографическая память на лица. «Нужного» человека я замечаю в толпе в считанные секунды и могу содержательно подписать почти любой снимок, идущий в печать. Именно поэтому я и получила работу. Бертрам Мариот, мой редактор, не сможет найти другого человека, который обладал бы всеми этими способностями и вдобавок умел бы лучше связать хоть два слова…

— Ты себя еще недооцениваешь, Джеки. Хотя я понимаю, что годы, проведенные в качестве дочери американского посла и жены Ричарда, не прошли даром.

Джеки подлила в чашку с хлопьями немного молока из холодильника и с аппетитом принялась есть.

— Вот и я о том же. Дик познакомил меня с благородным загородным обществом — стержнем английской аристократии. Что касается Лондона, то всех заметных людей я знаю благодаря маме и папе. Таким образом, в моем арсенале — две ценные вещи: доступ в хорошие дома и обращение. Кто из здешних журналистов может похвастаться тем же самым?

Джеки рассмеялась. Она и сама удивлялась тому, как быстро стала удачливым репортером. Это помогло ей в какой-то степени избавиться от противного чувства сожаления по поводу разрыва с Ричардом. А ведь вначале она так сильно его любила! И несколько лет они прожили действительно счастливо. Но все кончилось тем, что он предал ее. Стелла была лучшей подругой Джеки. Любовь уступила место тлеющей ярости.

Все же до сих пор Джеки порой скучала по нему, и тогда боль, горечь и одиночество проникали в душу. В такие минуты она то жалела о том, что не родила от Ричарда ребенка, который служил бы ей теперь утешением, то благодарила Бога за то, что этого не случилось, ибо Ричард никогда не хотел иметь детей. И возможно, был прав, учитывая то, чем обернулся их брак.

— Твоя работа имеет и свои преимущества, — выводя ее из состояния задумчивости, проговорил Кип. — Тебя приглашают в лучшие дома Англии. Кто знает, может быть, в круговерти бесконечных светских раутов ты встретишь своего прекрасного принца. Не просто доброго, хорошего, но еще и миллионера…