Кюре отошел к окну.

— Но, сударь, это же чудовищно!

— Разумеется. Я надеялся, что у вас имеется какой-нибудь документ, который подтвердит мою уверенность.

Де Бопре покачал головой.

— Ничего. После вспышки чумы я вместе с Жаном просмотрел все бумаги, имевшиеся в доме Боннаров.

— Значит, Сен-Вир умнее, чем я предполагал. Так вы говорите, ничего? Похоже, партию придется разыграть крайне аккуратно.

Де Бопре его не слушал.

— Так вот что, должно быть, пыталась мадам Боннар сказать мне перед смертью, — задумчиво прошептал он.

— Что она сказала, mon père?

— Совсем немного! "Mon père… écoutez donc… Leonie n'est pas… je ne peux plus!"[30] Вот и все. С этими словами она и покинула наш бренный мир.

— Жаль. Но Сен-Вир может испугаться и решить, что бедная женщина сделала письменное признание. Интересно, а знает ли граф о смерти Боннара? Месье де Бопре, если Сен-Вир под каким-нибудь предлогом явится сюда, дайте ему понять, будто я увез от вас некий документ. Правда, я не думаю, что такое возможно. Вполне вероятно, Сен-Вир намеренно потерял следы Боннаров. — Эйвон встал и поклонился. — Прошу меня извинить за неожиданный визит, отец мой.

Кюре положил ему руку на плечо.

— Что вы намерены предпринять, сын мой?

— Если я окажусь прав, то сделаю все, чтобы вернуть Леони ее законное имя. Не могу и представить себе благодарность ее близких! Если не… — Его милость замолчал. — Об этом я пока не думал. Но можете быть уверены, я обеспечу будущее Леони. Сейчас же ей надо научиться быть девушкой. А потом посмотрим.

Кюре пристально смотрел на его милость.

— Сын мой, я вам доверяю.

— Вы меня смущаете, отец мой. Но на этот раз мне и в самом деле можно доверять. Когда-нибудь я привезу к вам малышку.

Они вместе вышли из комнаты и остановились в маленькой прихожей.

— Она знает, сударь?

Эйвон улыбнулся.

— Отец мой, я слишком стар, чтобы вверять свои тайны женщинам. Дитя ничего не знает.

— Бедняжка! Как она теперь выглядит?

Глаза его милости весело блеснули.

— Сущий чертенок, святой отец, с характером Сен-Вира и неосознанной наглостью. Насколько я могу судить, она многое повидала и временами бывает цинична, что меня от души забавляет. Леони то не по годам мудра, то невинна как младенец. То это столетняя старуха, то малое дитя. Как, впрочем, и все женщины.

Они подошли к садовой калитке, и Эйвон сделал знак мальчику, державшему его лошадь.

Лицо священника прояснилось.

— Сын мой, в ваших словах я улавливаю большое чувство. Вы говорите как человек, который хорошо понимает эту девочку.

— Я считаю себя знатоком женского пола, отец мой.

— Возможно. Но вы когда-нибудь испытывали к женщине чувство, подобное тому, что вы испытываете к этому… чертенку?

— Для меня она скорее мальчик, чем девушка. Но вы правы, я испытываю к ней глубокую нежность. Видите ли, я никогда не имел дела с детьми, а Леони — сущее дитя, к тому же она предана мне. Я же в глазах этого невинного создания самый настоящий герой.

— Надеюсь, вы навсегда останетесь в ее глазах героем. Будьте добры к бедной девочке, прошу вас.

Эйвон поклонился кюре, затем почтительно и в то же время с некоторой иронией поцеловал ему руку.

— Как только я почувствую, что больше не могу представать перед Леони в обличье героя, я отошлю ее к вам. Но я все-таки сделаю дитя своей воспитанницей.

— Решено, — де Бопре негромко рассмеялся. — Отныне я с вами. Вы будете заботиться о малышке и, быть может, сумеете вернуть ей законное имя. Adieu, mon fils[31].

Эйвон вскочил на лошадь, бросил мальчику луидор и еще раз поклонился кюре.

— Благодарю вас, отец мой. Похоже, на этот раз дьявол и священник прекрасно поладили.

— Или же вас просто наградили неправильным прозвищем, — с улыбкой произнес де Бопре.

— Не думаю! Мои друзья неплохо меня знают. Adieu, mon père! — Его милость нахлобучил шляпу и галопом поскакал в ту сторону, откуда прибыл полчаса назад.

Мальчик, сжимая в руке луидор, со всех ног побежал к матери.

— Maman, maman! Это был дьявол!

Глава VIII

Хью Давенант изумлен

Спустя неделю после отъезда Эйвона в Сомюр Хью Давенант сидел в библиотеке и безуспешно пытался развлечь Леона игрой в шахматы.

— Я хотел бы сыграть в карты, если вы не возражаете, сударь, — вежливо попросил Леон после того, как на свет была извлечена шахматная доска.

— В карты? — изумился Хью.

— Или в кости, сударь. Только у меня нет денег.

— Будем играть в шахматы, — твердо сказал Давенант, расставляя фигуры из слоновой кости.

— Хорошо, сударь. — В глубине души Леон счел Давенанта не совсем нормальным, но раз этот странный господин пожелал сыграть в шахматы, следует оказать ему такое одолжение. — Как вы думаете, Монсеньор скоро вернется? — спросил он, уныло разглядывая шахматную доску. — Я беру вашего слона. — К удивлению Хью мальчик и в самом деле это сделал. — Небольшая ловушка, — радостно объяснил паж. — А теперь шах.

— Вижу. Что-то я становлюсь невнимательным. Да, полагаю, Монсеньор скоро вернется. Можешь, дитя мое, распрощаться с ладьей.

— Я так и думал. А теперь я пойду пешкой!

— Много шума из ничего, petit. Где ты научился играть в шахматы? Шах!

Леон с прежним унылым видом двинул в стан врага одного из коней.

— Я забыл, сударь.

Хью внимательно посмотрел на мальчика.

— У тебя на удивление короткая память, ты не находишь, друг мой?

Леон бросил на него взгляд из-под длинных ресниц.

— Да, сударь. Очень прискорбное обстоятельство. А теперь я лишу вас ферзя. Вы невнимательны, сударь.

— Разве? Ты на редкость отчаянный игрок.

— Я люблю азарт. Это правда, месье, что вы на следующей неделе покидаете нас?

Хью с улыбкой отметил это собственническое "нас".

— Правда. У меня дела в Лионе.

Рука Леона в нерешительности зависла над доской.

— Я никогда там не был, — пробормотал он.

— У тебя еще есть время.

— Но я не желаю туда ехать, — Леон хищно взглянул на одинокую пешку. — Я слышал, что Лион — это город отвратительных запахов и неприятных людей.

— И именно поэтому ты туда не поедешь? Что ж, может быть, это и мудро. Что там такое? — Хью поднял голову и прислушался.

Снаружи поднялась какая-то суматоха, затем лакей распахнул дверь библиотеки, и в комнату стремительно вошел герцог. Столик, шахматная доска и фигуры мигом оказались на полу. Леон порывисто вскочил и почти бросился к ногам Эйвона, начисто забыв про условности и хорошие манеры.

— Монсеньор, Монсеньор!

Эйвон встретился глазами с Давенантом.

— Похоже, ты сошел с ума, дитя мое! Леон, я настоятельно прошу тебя успокоиться.

Паж в последний раз поцеловал руку его милости и неохотно поднялся на ноги.

— О, Монсеньор, я был так несчастен!

— Никогда не подозревал мистера Давенанта в жестоком обращении с детьми, — с усмешкой заметил его милость. — Как дела, Хью? — Он подошел к другу и кончиками пальцев коснулся протянутой руки Давенанта. — Леон, если ты уж так рад меня видеть, то будь добр, подбери шахматы. — Эйвон устало приблизился к камину.

— Приятно провел время? — спросил Давенант.

— Весьма познавательная поездка. Дороги в тех краях замечательные. Позволь обратить твое внимание, Леон, что одна из пешек закатилась под кресло. Никогда не следует пренебрегать пешками.

Давенант прищурился.

— И что означают твои слова, мой дорогой друг?

— Всего лишь совет, милый мой Хью. Ты знаешь, из меня вышел бы превосходный отец. Добрейший Честерфильд[32] умер бы от зависти, глядя на меня.

Хью усмехнулся.

— Беседы Честерфильда изумительны.

— Но несколько скучноваты. Что тебе, Леон?

— Принести вина, Монсеньор?

— Мистер Давенант хорошо тебя вымуштровал. Нет, Леон, не надо вина. Надеюсь, Хью, он не причинял тебе беспокойство?

Мальчик с тревогой взглянул на Давенанта. Пару раз они повздорили, стремясь переупрямить друг друга. Хью улыбнулся.

— Твой паж вел себя безупречно.

Его милость перехватил тревожный взгляд Леона и приветливо улыбнулся.

— Приятно слышать. Но я все же хотел бы знать правду.

Леон поднял на него серьезный взгляд, но промолчал. Давенант положил руку Эйвону на плечо.

— Пару раз мы немного поспорили, Аластер. Вот и все.

— И кто победил?

— Мы пришли к компромиссу, — нехотя сообщил Хью.

— Весьма неразумно с твоей стороны. Тебе следовало настоять на своем. — Его светлость взял Леона за подбородок и заглянул в фиалковые глаза. — Я бы поступил именно так. — Он ущипнул пажа за подбородок. — Я прав, дитя мое?

— Возможно, Монсеньор.

Карие глаза его светлости сузились.

— Возможно? Это еще что такое? Ты так распустился за какую-то неделю?

— О нет! — ямочки на щеках у Леона задрожали. — Но иногда, Монсеньор, я бываю очень упрямым. Разумеется, я всегда буду стараться делать так, как вы пожелаете.

Эйвон отпустил подбородок пажа.

— Надеюсь, — мрачно откликнулся он и взмахнул белоснежной рукой в сторону двери.

— Полагаю, нет смысла спрашивать, где ты был? — спросил Давенант, когда Леон удалился.

— Безусловно.

— А также интересоваться, что ты намерен делать дальше?

— А здесь ты ошибаешься, на этот вопрос я могу ответить. Я собираюсь в Лондон.

— В Лондон? — Хью изумленно приподнял одну бровь. — А я полагал, что ты задержишься в Париже еще на несколько месяцев.

— Разве? Я никогда не строю планов, мой дорогой Хью. Именно поэтому мамаши прелестных дочерей так косо посматривают в мою сторону. Я вынужден вернуться в Англию. — Его милость достал из кармана веер.

— И что же тебя вынуждает? — Хью хмуро взглянул на веер. — Это еще что за причуда?

Эйвон раскрыл веер.

— Я задаю себе тот же вопрос, дорогой Хью. Я обнаружил эту штуку здесь. Его прислал Марч… — Его милость порылся в карманах и извлек сложенный листок бумаги. Нацепив монокль, он продолжал: — …А, вот это место. "Посылаю тебе милую безделушку, по которой, даю тебе слово, здесь все посходили с ума. Всякий мужчина, считающий себя щеголем, пользуется этой вещицей как в жару, так и в холод, так что теперь мы в этом отношении можем соперничать с женщинами. Мой дорогой Джастин, настоятельно прошу тебя всегда и всюду носить веер с собой. Нисколько не сомневаюсь, что тебе придется по душе эта прелестная игрушка, я заказал ее у самого Джеронимо". — Эйвон перевел взгляд с письма на черный веер, отделанный золотом и украшенный кисточками. — М-да…

— Это все глупейшее фатовство! — коротко заметил Хью.

— Вне всякого сомнения. Однако у парижского света отныне появится тема для разговоров. В благодарность я пошлю Марчу прелестную муфточку из горностая… Теперь ты понимаешь, что я просто обязан отправиться в Лондон.

— Чтобы вручить Марчу муфточку?

— Именно.

— Что ж, предлог не хуже прочих. Леон едет с тобой?

— Ты совершенно прав, Леон едет со мной.

— Я еще раз прошу отдать мальчика мне.

Его милость сложил губы бантиком и принялся жеманно обмахиваться веером.

— Я не могу пойти тебе навстречу, дорогуша, — тоненьким голоском протянул он. — Это было бы в высшей степени неуместно.

Хью одарил Эйвона пристальным взглядом.

— Что ты хочешь этим сказать, мой дорогой Джастин?

— Как так вышло, что ты позволил себя провести?

— Пожалуйста, объяснись!

— А я-то считал тебя всеведущим, — вздохнул его милость. — Леон восемь дней находился на твоем попечении, а ты все так же далек от истины, как и в тот день, когда впервые увидел этого маленького врунишку.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, дорогой мой, что наш прелестный Леон — вовсе не Леон, а Леони.

Давенант всплеснул руками.

— Так ты знал?!

Его милость захлопнул веер.

— Знал ли я? Я знал с самого начала. А ты?

— Догадался примерно через неделю после его появления. Я надеялся, что ты ничего не заметил.

— Мой дорогой Хью! — Эйвон негромко рассмеялся. — Неужто ты считаешь меня простаком? — Он снова раскрыл веер и тоненьким голоском добавил: — Я тебя прощаю лишь потому, что ты восстановил мою веру в твое всезнайство.

— Мне и в голову не приходило, что ты догадываешься! — Хью прошелся по комнате, не обращая внимания на пантомиму его милости. — Ты хорошо это скрывал!

— Так же как и ты, дорогой мой. — Эйвон вновь пустил веер в ход.