Нет, она об этом совсем не жалеет.

В этот момент Сабрина ей улыбнулась. Довольная Офелия облегченно вздохнула и ответила улыбкой. Но тут же заметила настороженный взгляд Дункана и попыталась развеять его подозрения.

– Здравствуйте, Дункан, – смущенно пролепетала она. – Удивительно видеть вас и Сабрину в городе, тем более что до свадьбы остается совсем немного.

– Мы всего лишь приехали купить кое-какие вещи, которые мои дамы не смогли найти дома.

Хилари Ламберт просияла, услышав, что она тоже входит в число «дам» Дункана, но разговора с Мэри не прервала. Подружки никогда не упускали случая вспомнить о том, как они росли вместе.

– Поздравляю с великим событием, – продолжала Офелия. – Я очень счастлива за вас обоих.

– Будь я проклят, – недоверчиво пробормотал Дункан. – Похоже, вы не притворяетесь…

На вопрос это не походило, но она все же ответила:

– Мы с вами прекрасно поладили бы, не будь вынуждены познакомиться друг с другом стараниями наших родных, но у меня нет ни малейшего сомнения в том, что Сабрина будет вам лучшей женой, чем я. Она куда больше вам подходит.

Дункан ошеломленно уставился на Рейфа:

– Я сдаюсь, парень. Больше я не нуждаюсь в доказательствах того, что с ней произошло чудо. Офелия действительно изменилась, причем разительно! Это единственное пари, которое я был рад проиграть.

Офелия нахмурилась, но не сразу поняла, что имеет в виду бывший жених. Пока не увидела, как поежился Рейф.

– Это всего лишь комплимент твоим успехам, Офелия, – поспешно заверил он.

Но она словно не услышала.

– Пари? О каком пари идет речь? Вы протащили меня через ад ради проклятого пари?!

– Все было не так, как ты думаешь.

– Не так?

– Именно, – заверил Рейф. – Я знал, что ты способна измениться, как все остальные смертные. Пари было всего лишь моей реакцией на скептицизм Дункана.

Теперь уже Дункан мучительно сморщился, и Офелия это заметила. Сабрина выглядела пристыженной. За своего жениха? Или потому что Офелия слишком громко говорит и может привлечь нежелательное внимание? Люди уже стали оборачиваться. Мэри и Хилари прервали беседу и хором спросили, что случилось. Офелия не ответила: слишком живо представляла, как Рейф и Дункан смеялись над ней, когда заключали пари. Забавлялись на ее счет! Значит, все, что она себе вообразила, все, что сказал ей Рейф, – это ложь?

Она пристально уставилась на Рейфа потрясенным и одновременно убийственным взглядом.

– Значит, все это вы делали ради моего счастья? Оказывается, все дело в деньгах… которые вы ставили на меня. Боже, какой же вы подлый лжец!

– Фелия, даю слово. Я…

Но Офелия уже выбегала из комнаты. Мать поспешила за ней.

– Что случилось? – спросила запыхавшаяся Мэри, пытаясь догнать дочь.

Они даже не взяли свои плащи, и Офелия, не дожидаясь, пока подадут их экипаж, выскочила на улицу. К счастью, экипаж стоял совсем недалеко, и уже через несколько минут они ехали к дому.

– Что случилось? – снова спросила мать.

Офелия не ответила. Да и не смогла бы, как ни старалась: в горле стоял колючий ком, душивший ее. Но слезы, струившиеся по щекам, были достаточно красноречивым ответом. Мэри молча притянула к себе дочь, и душераздирающие всхлипы стали тише, когда та уткнулась носом в плечо матери.


Рейфел стоял в дверях, глядя вслед исчезающему за углом экипажу Офелии. Он опоздал всего на несколько секунд, и то потому, что задержался, чтобы прорычать:

– Огромное тебе спасибо, старина! За все!

– Она ничего не знала о пари? – догадался наконец Дункан.

– Нет, черт возьми, не знала! Кстати, ты видишь на моем лбу клеймо «дурак»?! Нет? Подожди минуту, оно сейчас появится.

– Но какое ей дело до нашего пари? Она изменилась. И больше ее не назовешь адской фурией!

– Она считала, что стала другой, потому что я открыл ей глаза. А теперь она уверена, что я обманом заставил ее преобразиться. И сейчас все мои усилия скорее всего пойдут прахом.

– В таком случае, старина, беги за ней и все объясни. Мне как-то не по себе. Кажется, мы что-то не так сделали.

Глава 36

Наутро, едва дождавшись часа, считавшегося более-менее приличным для визитов, Рейфел прибыл к дому Ридов, но дальше порога его не пустили. Дворецкий сообщил, что дамы не принимают, а графа нет дома. Рейфел вернулся днем и получил тот же ответ. Пришлось подождать на улице. Оказалось, что другим визитерам тоже отказывают. Ему стало легче. По крайней мере дело не только в нем.

Его лакею Саймону тоже не удалось узнать планы дам на сегодняшний день. Мало того, его бесцеремонно выгнали из дома, когда одна из судомоек донесла дворецкому, что Саймон – неизвестно откуда взявшийся чужак. Пришлось последовать приказу хозяина и ожидать в наемном экипаже, на случай если дамы вздумают куда-то поехать. Но они так и не вышли из дома.

Рейфел обнаружил, что тревога – чувство весьма неприятное. Ему следовало еще вчера вечером последовать за Офелией, и, невзирая на поздний час, настоять на встрече. Тогда не пришлось бы ложиться в постель с тяжелым сердцем. Хуже всего была мысль о том, как сильно ранило ее вчерашнее признание Дункана. Он предпочел бы ее гнев. С подобными эмоциями он прекрасно умел справляться.

Рейфу стало немного легче, когда прибывший лакей вручил ему письмо отца, требовавшее его присутствия в Норфорд-Холле. Странно, что оно не пришло раньше! Он редко навещал семью после возвращения в Англию. Отец, должно быть, набрался терпения, ожидая, пока сын приедет в фамильный дом, но это терпение наконец истощилось. И хотя Рейф не считал, что в приказе отца есть что-то из ряда вон выходящее, все же вряд ли стоило его игнорировать только потому, что сейчас не время оставлять Лондон.

Он всю ночь сочинял длинное послание Офелии, но утром разорвал. Объяснения на бумаге кажутся неубедительными и даже могут ухудшить ситуацию, в зависимости от ее нынешнего настроения. Эмоции этой женщины настолько переменчивы, что только его присутствие поможет укротить ее вспыльчивость. И что он должен сказать ей? Что пари было лишь средством привести его план в действие? Что потом уже и пари не имело никакого значения, потому что она стала другим человеком?

Наутро Рейфел выехал в Норфорд-Холл. После бессонной ночи, проведенной за сочинением письма Офелии, он слишком устал, чтобы допытываться, почему Аманда решила ехать с ним. Почти все утро он просто дремал в экипаже. Но когда, уже ближе к полудню, окончательно проснулся и заметил сестру, сидевшую напротив и пытавшуюся читать роман, несмотря на толчки и тряску, все же осведомился:

– Кажется, ты решила меня защищать, сестрица?

Аманда подняла глаза от книги:

– Мне почему-то показалось, что ты нуждаешься в защите.

Он шутил, а вот сестра, кажется, – нет. Неужели что-то неладно?

– Почему? Я не сделал ничего дурного. Отец скорее всего просто сердится, что я до сих пор не был дома.

– Или услышал о твоем путешествии в деревню, в обществе Офелии. Должна заметить, ты так и не объяснил мне, что все это значит.

Рейфел подозрительно прищурился:

– Надеюсь, ты ему не проболталась?

Аманда приняла обиженный вид:

– Ты действительно считаешь, что я способна на такое?

– Помнишь, как в десять лет ты побежала к отцу доложить о новой крепости, которую я построил?!

– Да, но тогда ты изуродовал садовый лабиринт, прорубил новый выход в самом неподходящем месте, а я только что научилась сама выбираться на волю и так этим гордилась! Но тебе нужно было выстроить эту чертову крепость и облегчить мне задачу… кроме того, я была совсем еще ребенком.

– Ты и сейчас ребенок.

– Да как ты смеешь?

Они беззлобно препирались остаток путешествия, которое оказалось не слишком длинным. Впрочем, учитывая склонность Рейфела поддразнивать не только приятелей, но и родную сестру, подобной перепалки следовало ожидать. Но когда до Норфорд-Холла оставалось совсем немного, оба смущенно замолчали, словно предчувствуя неладное.

Герцогский особняк был так велик, что виднелся уже издалека. Здесь жили их семья и слуги, так долго работавшие у герцога, что стали почти родственниками.

Воспоминания, связанные со старым домом, внезапно нахлынули на Рейфела и наполнили его сердце теплым ощущением покоя и довольства.


Два дня Офелия не покидала своей комнаты. Боялась, что разразится слезами, если кто-то просто глянет на нее косо. И тогда она непременно пристрелит наглеца. Иногда она испытывала странную боль в груди, которую облегчал очередной поток слез, а временами бывала охвачена таким гневом, что действительно была готова убить… и не первого попавшегося беднягу, а его…

О, как она зла на себя за дурацкую доверчивость! Вообразила, будто Рейф действительно хотел помочь ей. На самом же деле он старался выиграть пари. И затащить ее в постель. Притворялся, что она ему безразлична, но скорее всего с самого начала задумал сделать ее своей любовницей. Настолько опытный обольститель, что она даже не сообразила, что ее соблазняют!

А перед глазами все стояли приятели, насмехающиеся над ней…

Даже Сэди не смогла заставить Офелию разговориться. Прежняя тактика молчания не действовала. Еще один недостаток навсегда остался в прошлом?

Но и мать ничего не смогла от нее добиться. Офелия никому не признается, какой дурой оказалась.

Но Мэри была человеком настойчивым и не собиралась сдаваться, пока не приведет Офелию в себя. Поэтому, когда мать в очередной раз постучалась к ней, Офелия попыталась ее успокоить.

– Надеюсь, тебе уже лучше? – спросила Мэри, просунув голову в дверь.

– Все в порядке, мама. Тебе абсолютно необязательно ходить вокруг меня на цыпочках. Я совершенно оправилась.

Она солгала. Но что поделать? Нельзя, чтобы мать и дальше беспокоилась за нее! А в глазах Мэри плещется неподдельная тревога.

– Может, поговорим о том, что случилось?

– Лучше не надо. Я сама виновата: поверила тому, что просто не могло быть правдой.

– Но надеюсь, ты сумела это пережить?

– Да, конечно. Навоображала себе бог знает что! На самом деле это не так уж и важно!

Офелия попыталась растянуть губы в улыбке, почувствовала, что губы жалобно кривятся, и поскорее отвернулась, чтобы Мэри ничего не заметила.

– Удивительно, что отец ни разу не попытался меня увидеть, – продолжала Офелия. – Подумать только, я уже два дня как не охочусь за мужем, а ему будто все равно! Я думала, что он уже скрипит зубами и готов меня придушить.

– Все это весьма странно, но мне редко доводилось видеть его в таком прекрасном настроении, как в эти дни. – Мэри задумчиво нахмурилась. – Он даже не прочитал мне нотацию насчет того, что мы без его ведома отправились на бал. Говоря по правде, в последний раз он так радовался, когда получил двойную прибыль от вложений в какое-то предприятие. Возможно, на этот раз произошло то же самое.

– Видимо, он не любит рассказывать тебе о своих финансовых делах.

– Господи, ну конечно! Он считает, что подобные вопросы выше моего понимания.

Офелия рассмеялась. Впервые с ночи бала в доме Уилкоттов.

– По-моему, ты могла бы кое-чему его научить…

– Шшш… – улыбнулась Мэри. – Ему лучше этого не знать. Пусть его иллюзии, вернее, заблуждения, остаются при нем.

Теперь Офелии было не до смеха. Она с трудом сдержала презрительную реплику в адрес отца и тут же удивилась себе. К чему беспокоиться? Можно подумать, мать не знает, как она относится к родителю!

Поддавшись порыву, она неожиданно выпалила:

– Знаешь, мама, иногда я мечтаю, чтобы ты призналась, что имела любовника до моего рождения и я дочь этого любовника!

– Дорогая, – вздохнула Мэри, – временами я тоже жалею, что не могу сказать ничего подобного, хотя бы ради тебя. Знаю, вы никак не можете поладить, и это просто ужасно. Но я люблю его. Он хороший человек, просто временами бывает чересчур целеустремленным.

– Да, во всем, что касается меня.

– Именно. Но не расстраивайся, дорогая. Когда-нибудь ты вспомнишь это и улыбнешься. Я просто уверена!

Офелия посчитала это утверждение весьма сомнительным, но ничего не сказала матери и подошла к письменному столу, где громоздилась очередная гора приглашений на сегодняшний вечер.

– Можешь все это выбросить, мама. Мне никуда не хочется ехать. Но можно принять какое-нибудь приглашение на завтрашний день. Выбери сама. Люблю сюрпризы.

Мэри кивнула и направилась к двери, но остановилась на пороге:

– Надеюсь, ты спустишься к ужину?

– Вряд ли. Но знаешь, обещаю перестать хмуриться. Не волнуйся, все хорошо. Я дурно спала ночью и намерена лечь пораньше.

Глава 37

Весть о приезде Аманды и Рейфела мгновенно распространилась по всему дому, вероятно, потому, что Аманда визжала от восторга, оглушительно приветствовала и обнимала каждого, кто появлялся в холле. Даже бабушка, привлеченная шумом, выглянула из комнаты и крикнула с верхней площадки: