И еще хуже, Амелия была бы права.

Да, Люсинда знала, что ступила на опасную почву, отчего все приключение становилось еще увлекательнее. Однако почва у нее под ногами дрожала так, что казалось, вот-вот начнется землетрясение.

Люсинда в испуге подняла глаза, услышав стук копыт. К ней быстро приближался огромный угольно-черный конь с таким же огромным всадником.

Она вскочила на ноги, крепко ухватившись за поводья Тристана. Серый в яблоках не обратил особого внимания на приближавшихся. Едва взглянув на них, он продолжил рассматривать лужайку с сочной зеленью.

Вороной же быстрым галопом сокращал расстояние, а всадник уверенно держался в седле, невзирая на скорость. Люсинда не понимала, радоваться ей или пугаться. У нее даже промелькнула удивительная мысль: «Насколько все-таки родственны страх и радость…».

Она не могла опознать ни лошадь, ни всадника, поскольку ее слепило утреннее солнце. Люсинда прищурилась, пытаясь рассмотреть всадника.

Вскоре всадник натянул поводья, и его вороной немедленно отреагировал — перешел сначала с галопа на рысь, затем остановился.

Люсинда собралась с мыслями и приготовилась к острой перепалке; ей показалось, что она узнала этого человека.

— Рад встретить вас здесь, миледи.

Хотя они лишь недавно познакомились, Люсинда могла бы узнать этот голос где угодно. От хрипловатого голоса герцога по спине у нее мурашки пробежали. Она несколько мгновений наслаждалась этим ощущением, прежде чем вспомнила, что намеревалась сказать.

— Ваша светлость, как мило, что вы присоединились ко мне. И еще я благодарю вас за то, что вы не позволили вашему огромному жеребцу раздавить…

Свое замечание насчет коня она сопроводила широким жестом и ироничным взглядом в сторону коня.

И тут она вдруг узнала жеребца!

— Царь Соломон! — Бросив поводья Тристана, Люсинда подбежала к коню. Она погладила его по голове, прижалась щекой к его морде и поцеловала в бархатистый нос. — Как давно я его не видела… — Слезы туманили ее взор.

Герцог спешился и шагнул к ней.

— Сол ведь подрос за это время? — спросил он с улыбкой.

Люсинда выразительно закатила глаза, потом снова повернулась к коню.

— Нет, совсем нет. Просто эта челка… — Она коснулась длинной блестящей пряди, ниспадающей между глаз Царя Соломона. — Обычно он носил ее набок, как и все прочие молодые жеребцы. Но надо признать, что так гораздо лучше, — закончила она, ласково похлопав коня по загривку, прежде чем отойти к Тристану.

Герцог провел своего жеребца туда, где жевал траву невозмутимый Тристан. Показав на скамью, стоящую неподалеку, Уилл спросил:

— Можно, я присяду с вами? Или это будет слишком скандально для леди Люсинды?

По легкой ироничной улыбке, сопровождавшей вопрос, Люсинда поняла, что герцог просто смеется над ней. Но ей отчаянно хотелось доказать ему, что он ошибается.

— Нет. Вовсе не скандально, — ответила она, не упомянув о том, что они, возможно, не одни. Если ее подозрения были верны, слуга тетушек находился где-то поблизости.

Люсинда подошла к скамье и села, заботливо поправив юбку своей амазонки и черный цилиндр на голове. Внезапно ощутив, что ее коса распустилась, она чуть не взвизгнула. Что герцог о ней подумает?! Она без сопровождения, посреди Гайд-парка… и волосы у нее растрепаны!

Она подняла глаза и увидела, как герцог швырнул хлыст, шляпу и перчатки на землю и потянул за свой помятый шейный платок. Ветер растрепал его волосы, и длинные темные кудри выбились из безупречной прически. Темно-синий жилет немного морщил на плечах, но Люсинда не могла бы сказать почему — то ли от скачки, то ли потому, что был ему мал. Зато его кожаные бриджи для верховой езды были в отличном состоянии, и они очень красиво обтягивали его длинные крепкие ноги.

«Так бы и съела его, настолько он хорош», — вздохнула Люсинда, понимая, что его светлости, наверное, наплевать, что она о нем думала.

Он сел рядом с ней и, пригладив ладонью волосы, с улыбкой посмотрел на нее.

— Доброе утро, миледи.

Люсинда провела языком по внезапно пересохшим губам, прежде чем ответить:

— Доброе утро, милорд. Что привело вас в Гайд-парк в столь ранний час?

Она вдруг заметила, что глаза у него заспанные, а на подбородке — щетина. Ее так и подмывало провести рукой по этой щетине. Интересно, она такая же мягкая, как его густые волосы? Или колючая? Увы, этого она не выяснит, не сможет.

— А что могло бы мне помешать, леди Люсинда? Погода прекрасная. Прогулка верхом полезна для здоровья. А привели меня сюда вы, миледи, — добавил он, положив ногу в сапоге на колено другой ноги.

Теперь его нога в облегающих бриджах почти касалась ее бедра, и ей ужасно хотелось к нему прикоснуться. Люсинда даже сделала инстинктивное движение в его сторону и лишь в последний момент сдержала себя усилием воли. Спрятав пальцы в складках юбки, она с улыбкой сказала:

— Мне нужно погреть руки. Я замерзла. Вернее… руки у меня замерзли. Боюсь, от этих перчаток для верховой езды толку мало.

Несколько удивленный, герцог посмотрел на девушку

— Позвольте вам помочь. — Он взял ее руки в свои большие теплые ладони и начал растирать их.

«Это мне за то, что я играю с огнем», — подумала Люсинда.

Герцог же вдруг осмотрелся и спросил:

— Мы одни?

«Нужно встать», — думала Люсинда. Но ощущение его рук лишало ее сил.

— Да, одни.

Он крепко сжал ее руки.

— Женщины, за которыми я ухаживаю, не скачут по лесам без сопровождения и небрежно одетые. — Теперь голос у него стал сердитый, а зеленые точки в глазах потемнели до темно-зеленого.

Люсинда закусила нижнюю губу, она не могла смотреть в его глаза — могла утонуть в них. И почему-то она вдруг почувствовала себя виноватой. А в следующее мгновение разозлилась.

Высвободив руки, Люсинда в ярости закричала:

— У вас совершенно нет никакого права так разговаривать со мной и поучать меня!

Герцог же смотрел куда-то поверх ее головы, в сторону зарослей. Его глаза теперь стали почти черными, а зрачки сузились. Люсинда подумала уже: не взять ли ей свои слова обратно? Хотя ее злость на его нелепое замечание была вполне оправдана — в этом ее никто не мог бы переубедить.

Тут он схватил ее за плечи и прижался вместе с ней к спинке скамьи. Скамья под их весом опрокинулась, и они оказались на земле.

— Вы дерзкая, совершенно невозможная женщина, — сквозь зубы процедил герцог, затем прижал Люсинду к себе и поцеловал.

«О Боже, это сумасшествие!» — подумала Люсинда.

Наверное, она ударилась головой, и теперь ей мерещатся удивительно нежные губы герцога на ее губах… а потом она вдруг почувствовала, как его руки расстегивают пуговицы ее тонкой белой блузки. И теперь было очевидно: все происходившее — не плод ее фантазии, все это происходило на самом деле.

Герцог же что-то пробормотал себе под нос, затем развязал платок у нее на шее, после чего, целуя ее в шею, снова занялся пуговицами на ее блузке. И каждый раз, когда он расстегивал очередную пуговку, Люсинда вздрагивала и тихонько стонала.

В какой-то момент, намереваясь оттолкнуть герцога, она схватила его за плечи, но каким-то образом вышло так, что руки ее обвили его шею. Крепко зажмурившись, она прижалась к нему всем телом, наслаждаясь восхитительным головокружением и испытывая одновременно чувство восторга и ужаса.

— Вы уверены, миледи, что вашим сердцем владеет только Сол?


Быстро и тихо он двигался по дорожке среди деревьев. В череп, как нож, впивались уколы боли. Он повел головой вправо, потом влево, желая убедиться, что рядом никого нет. Яркий свет, как сверкание кометы, вспыхивал где-то в отдалении. Он прищурил глаза, пытаясь восстановить потерянную ориентацию, и тихо зарычал, когда горло сжалось, не давая возможности сглотнуть.

Он должен был последовать за герцогом после бала и по дороге убить его, если бы представилась такая возможность.

Но как теперь этот человек смог почувствовать его присутствие за деревьями? Но он почувствовал… Он посмотрел прямо на него, прежде чем опрокинул женщину на землю. Ему едва хватило времени, чтобы подавить свою ярость и не метнуть нож прямо в затылок этого ублюдка.

Обычный человек взбесился бы от этого, но Гаренн считал себя человеком необычным. Не его вина, если присутствие Клермона на балу нарушило его планы. И дело не в недостатке опыта, пусть даже план провалился. Виноват в этом Клермон, и в свое время Гаренн ему за это отплатит в полной мере. Но сейчас ему нужно сосредоточиться исключительно на женщине,

В черепе давило, и ярость требовала выхода.

Тут Гаренн увидел зайца, застывшего от страха на дорожке. Выхватив нож, он ловко метнул его в левое ухо зайца и пригвоздил зверька к земле. Затем подошел к нему, раненому и напуганному. Наклонившись, он одной рукой вытащил нож из уха зайца, другой же обхватил шею зверька. Задушив его, отбросил обмякшее тело в заросли.

Боль утихла, перед глазами перестали мелькать огни, и зрение восстановилось. Теперь он мог хладнокровно оценить ситуацию.

— Ясно, мне нужна поддержка. Несколько отборных парней помогут достичь желанной цели. Скоро, очень скоро… — прошептал Гаренн, покидая парк.

Глава 7

— Может быть, вот эта, синяя? — Люсинда приложила темно-синюю атласную ленту к корсажу своего бледно-розового платья.

У «Поумрой миллинерз» продавались самые лучшие ленты во всем Лондоне, их богатейший выбор мог удовлетворить даже леди Хартфорд, известную своей разборчивостью любовницу принца-регента. И поскольку Люсинда очень хорошо знала, что именно этот оттенок синего подходит ей лучше всего, она воспользовалась возможностью отвлечь Амелию от расспросов.

— Твое искусство избегать вопросов впечатляет, но меня ты не обманешь. Я слишком хорошо тебя знаю. — Амелия забрала ленту из рук подруги и положила ее на прилавок. — А теперь объясни мне, какое преимущество ты видишь для себя, позволив герцогу Клермону ухаживать за тобой?

— Шшш… — Люсинда из-под ресниц оглядела салон.

Дамы и их служанки толпились вокруг стола, на котором были разложены новейшие образцы лент, разноцветные перчатки и кружевные платочки. Шум их голосов заглушал тихий разговор подруг. Но узколицая продавщица, стоявшая за прилавком, придвинулась поближе к ним. Люсинда догадывалась, что женщина только притворяется, будто поглощена раскладыванием мотков красных и синих лент.

Продавщица слышала вопрос Амелии, в этом Люсинда была уверена. Она взглянула на женщину, и та покраснела — будто ее застали на месте преступления. Люсинда мило улыбнулась ей и сказала:

— Мне хотелось бы посмотреть красные ленты.

Дождавшись, пока продавщица скроется за тяжелым занавесом, отделяющим салон от складского помещения, она ответила на вопрос Амелии:

— А как же это может быть не в мою пользу? — И, взяв подругу под руку, предложила ей пройтись между столами, на которых лежали горы лент.

Подруги удалялись все дальше от прилавка и от других покупательниц. Как известно, сплетни распространяются в свете с удивительной скоростью, и Люсинде вовсе не хотелось послужить их объектом, если кто-нибудь их подслушает.

Через некоторое время они подошли к диванчику, обитому шелком в золотую и белую полоски, и удобно устроились у противоположной стены.

Тут Амелия, сняв перчатку, потрогала лоб подруги.

— Ты здорова?

Люсинда засмеялась. Оглядела толпящихся в магазине покупательниц и ответила:

— Да, конечно, спасибо…

— А ты не выпивала? Не бегала при свете полной луны? Может, тебе снился дьявол?

Люсинда не смогла удержаться от смеха. Запрокинув голову, она расхохоталась — совсем не как леди. Две пожилые дамы, рассматривавшие бархатные ленты довольно далеко от них, дружно обернулись и уставились на подруг. Старшая из дам нахмурила седые брови, неодобрительно глядя на девушек своими темными глазами.

— Прошу прощения, но у моей подруги буйная фантазия, и она меня рассмешила, — извинилась Люсинда.

Дамы кивнули, принимая извинение, и принялись снова рассматривать коллекцию лент.

— Амелия, ради Бога, что могло заставить тебя говорить такие странные вещи?

— А как еще можно объяснить твое поведение? Ты утратила способность судить здраво, — с легкой насмешкой ответила подруга. — Как может ухаживание герцога пойти на пользу тебе, женщине, которая всегда заявляла, что замужество не представляет для нее никакого интереса? И вообще…

— Амелия, я думала, что ты порадуешься за меня, — перебила Люсинда. — Разве не ты говорила мне: придет день — и ты найдешь свою настоящую любовь.