Истинные джентльмены из числа ее знакомых ждали от нее, что она будет безукоризненна — истинная леди. Но как же ей вести себя с мужчиной, который ждет от нее, чтобы она оставалась сама собой?

— Ну а теперь я отвечу на ваш вопрос. Намерения у меня самые благородные, — сказал герцог, беря ее за руку и выводя обратно на дорожку.

Дальше они пошли дальше бок о бок.

— Не секрет, что от каждого взрослого мужчины из рода Клермонов на протяжении всей нашей истории ожидали, чтобы он женился и продолжил герцогский род, — продолжал Уилл, глядя куда-то в сторону, — возможно, на нянюшек, прогуливавшихся по парку со своими подопечными. — И вы мне нравитесь, леди Люсинда, — вновь заговорил он после долгого молчания. — У вас… голова на плечах. И вы заставляете меня смеяться, что доставляет мне огромное удовольствие. И еще… Вы очень красивая, хотя это вы наверняка слышали тысячу раз.

Он повернулся к ней и испытующе посмотрел на нее. Люсинда же не смогла отвести взгляд. Между ними с каждым мгновением росло напряжение. И у нее вдруг снова возникло чувство, что она совершенно перед ним беззащитна.

— У меня нет намерения ухаживать за вами ради развлечения, — заявил герцог, прерывая ход ее мыслей. — Поверьте, леди Люсинда, сейчас я говорю совершенно искренне. Все мое внимание принадлежит только вам. Даю вам слово.

Она тотчас поняла, что верит ему безоглядно. Кроме того, его доводы были очень убедительны. Герцог действительно должен был жениться, и ему действительно требовался наследник, чтобы продолжить род.

Разумеется, Люсинда прекрасно понимала свое намерение. Она твердо решила завладеть жеребцом Царем Соломоном, после того как они пробудут вместе оговоренное время. А теперь, когда она узнала, что нравится ему, действительно нравится… Проклятие, теперь все изменилось!

Люсинда расслабилась и позволила себе наслаждаться прекрасным весенним днем. Еще рано предаваться серьезным размышлениям, и от этого их прогулка становилась еще более приятной. По правде говоря, в своем поместье Люсинда по утрам часто и подолгу гуляла — тишина еще не совсем пробудившейся природы составляла разительный контраст с суетой светской жизни и многочисленными обязанностями.

Она никогда и никому, кроме, пожалуй, Амелии, не признавалась в том, насколько ее раздражает все, что связано с ее положением в светском обществе. Конечно, она слишком разумна, чтобы предположить, будто может стать счастливой женой провинциального дворянина. Но как же соблазнительно мечтать о свободе от ожиданий общества, которые неизбежны, если ты титулована, богата и хорошо воспитана.

А вот герцог… Он ничего такого от нее не ждал. И именно этим — его пренебрежением к светским условностям — Люсинда втайне и восхищалась.

Но, несмотря ни на что, она понимала: если уж необходимо хоть в какой-то степени вести себя прилично, то именно она должна дать это понять.

Если сможет, конечно.

Она отошла от его светлости, создавая пространство между ними. И тут же почувствовала, как ей не хватает его тепла.

— Я обидел вас? — спросил он, снимая шляпу. И тут же пробормотал приветствие леди Фоксбери, проезжавшей мимо в экипаже.

Почтенная дама ответила на его приветствие — и в удивлении вытаращила глаза на них.

Люсинда тоже кивнула леди Фоксбери. Потом ответила:

— Нет, вовсе не обидели. Но удивили, конечно. Хотя, если честно… Мне уже начинает нравиться говорить то, что думаешь.

— В таком случае, — ответил герцог, снова привлекая ее к себе, — позвольте мне быть совершенно откровенным с вами и сказать вам, что мне гораздо больше нравится, когда вы рядом, а не на расстоянии.

Люсинда засмеялась.

— Ваша светлость, хотя я понимаю, что некоторое время вы были вне светского общества, но надеюсь, вы вспомните правила приличия, принятые в обществе, когда ухаживаешь за дамой. Это, — она указала на расстояние между ними, — приемлемо. Я не хочу испортить свою репутацию из-за какой-то лошади.

Его недовольное ворчание должно было бы испугать Люсинду, но она только развеселилась — даже когда он хмуро посмотрел на нее.

— Так это только ради лошади вы позволили мне ухаживать за вами?

Люсинда укоряла себя за то, что все в этом человеке — даже самые мелкие детали — доставляет ей удовольствие. Но почему же она так веселится, когда он выражает свое неудовольствие? Почему ее не пугает его очевидное раздражение? И почему она с радостью отмечает, как его карие глаза приобретают зеленоватый оттенок, когда на нем зеленый жилет?

Непонятно… Совершенно непонятно. Хотя, возможно, ее ощущения — это просто нормальная реакция на очень красивого мужчину.

— Мое сердце принадлежит Царю Соломону, ваша светлость, — ответила Люсинда и тут же добавила: — Но это ведь лишь конь.

Глава 6

— Да, действительно, всего лишь конь, — проворчал Уилл, нанося сильный удар в челюсть своему ни в чем не повинному партнеру на ринге и посылая его в нокдаун. — Примите мои извинения, Динсфорд, — сказал, он, помогая бедняге подняться.

Молодой человек помассировал челюсть и широко улыбнулся Уиллу:

— Я сам виноват. Не освоил хук правой.

Уилл тоже улыбнулся. Сняв с крючка на стене полотенце, он вытер пот с рук и груди. Чувствовалось, что он хорошо поработал в последний час.

— Что-то задумали?

Уилл обернулся и увидел Кармайкла, сидящего в тени у стены.

— Я собирался спросить вас о том же, старина. — Герцог откинул со лба влажные волосы и вытер их полотенцем. — Вы просидели тут молча целый час. Для вас это достижение, верно?

— Угостите меня выпивкой, и я вам все расскажу, — сказал Кармайкл, вставая.

— Думаю, эль подойдет. — Уилл поманил своего старшего приятеля за собой. — Так подойдет или нет?

— Думаю, вполне подойдет.

Они направились в дальний угол сумрачного помещения, где стоял стол, а на нем — кувшины с элем и небольшие кружки.

— Вижу, ваши привычки вторглись и в ваш кулачный рай, — начал Кармайкл, наполняя свою кружку.

Уилл в раздражении фыркнул.

— Оставьте, приятель. Просто так получилось. Ведь каждый идиот с большими кулаками приходит сюда, чтобы лишиться зубов. Не понимаю, чем это хуже любого другого развлечения. — Он наполнил свою кружку, отхлебнул и, прополоскав рот элем, сплюнул жидкость в пустой кувшин. Так что вам придется привыкнуть к этому.

— Да, возможно, придется, — с усмешкой кивнул Кармайкл. — Осмотревшись, спросил: — Значит, вас можно поздравить?

— Происходит ли в Лондоне хоть что-нибудь, о чем вы не знали бы? — с улыбкой спросил Уилл.

— Нет. В том-то и дело. А теперь… Кратко расскажите мне о леди Люсинде.

— Ну… — Уилл тяжко вздохнул. — Если в нескольких словах, то она согласилась на мои ухаживания… против своей воли.

— Вот-вот! Говорил же я вам, что она не устоит против вас!

Уилл бросил на Кармайкла пронзительный взгляд, потом отхлебнул эля.

— Ошибаетесь, старина. Мне пришлось предложить ей моего жеребца Царя Соломона.

Уилл мог бы поклясться, что услышал смешок, но ни намека на улыбку не появилось на лице собеседника.

— Мне очень жаль, — сказал Кармайкл.

— Мне тоже.

Уилл и в самом деле высоко ценил своего коня, но он слишком долгое время состоял в обществе коринфян, чтобы не понимать, насколько жизнь леди дороже жеребца. Он выполнил свою работу, обеспечил себе законную причину находиться в обществе леди Люсинды, чтобы иметь возможность защищать ее. Но он сделал гораздо больше, чем было необходимо. Он бессовестно флиртовал с этой женщиной. Он изменил себе, чтобы произвести впечатление на нее.

И на тетушек. Он сдерживал свой язык, улыбался и притворялся паинькой, хотя ему хотелось выбежать из гостиной, разбив по пути как можно больше красивых безделушек.

— Черт побери! — прогремел он. — Я и не знал, что гожусь на это!

Кармайкл пожал плечами.

— Клермон, вы знаете не хуже меня, что пути назад нет. И если дело в лошади…

— Дело не в лошади, а в женщине! Я хочу…

Кармайкл весело рассмеялся.

— Хотите переспать с ней? Об этом нечего и думать!

— Конечно, я хочу переспать с ней, — пробурчал Уилл. — Только мертвец не захотел бы. Но, — продолжал он, раздражаясь все больше, — я хочу и разговаривать с ней. Да, мне нравится говорить с ней, черт побери! Желание переспать с ней — оно совершенно естественное. А вот желание проводить с ней время…

— Да, понимаю, — перебил Кармайкл.

— Тогда найдите на эту роль еще кого-нибудь…

— Нет-нет, Уилл. Именно потому, что я понимаю ситуацию, мне ясно: вы — самый подходящий человек для этого задания. Кроме того, вы уже установили первый контакт. Направить другого агента в этот момент — значит, вызвать подозрение.

Уилл подавил в себе жгучее желание пробить кулаком деревянное сиденье. Вместо этого он обратил свой гнев на оловянную кружку, смяв ее.

— Вы не понимаете, мое увлечение — риск для нашей миссии.

— Я сам подготавливал вас. И я знаю, на что вы способны, — ответил Кармайкл, теперь в его голосе прозвучал металл. — Так мы договорились?

Уилл осторожно поставил смятую кружку на скамью. Он предпочел не давить больше на Кармайкла. У этого человека был характер бульдога, хотя выглядел он весьма элегантно. И было ясно: уж если Кармайкл принял решение, то не изменит его.

Кроме того, Уилл понимал: Кармайкл прав. Было опасно вводить в игру нового агента на этой стадии. Очень опасно. По правде говоря, его чувства к леди Люсинде только заставят его еще решительнее охранять ее от Гаренна.

Возможно, вот и ответ — сосредоточиться на злости к Гаренну и оставить все прочие эмоции.

— Да, мы договорились, — ответил он наконец, упираясь локтями в колени и потирая виски.

— Вот и хорошо. Теперь — о леди Люсинде. Она, кажется, любит прогулки ранним утром — в одиночестве.

Уилл опустил руки и повернулся к Кармайклу.

— Вы имеете в виду… в сопровождении слуг?

— Нет, говоря «в одиночестве» я именно это и имел в виду. Она твердо сопротивляется всякому эскорту, несмотря на все усилия фурий.

— Господи, вас, должно быть, неправильно информировали. Эти женщины контролируют все. Даже леди Люсинда не могла бы противоречить им.

Кармайкл встал.

— Кажется, вы сами сказали, что она — женщина совершенно необыкновенная.


Люсинде хотелось кричать от радости. Ветер развевал пряди ее волос, а толстая коса реяла, как знамя, у нее за спиной, когда она скакала на своем Тристане, сером в яблоках жеребце, по Гайд-парку. Солнце только встало, но уже запели птицы, обещая прекрасный день.

Она слегка натянула поводья, замедляя бег коня, и свернула на любимую дорожку. Люсинда жила своими утренними прогулками — в это время она была свободна от всех, даже от слуг, постоянно сопровождавших ее в другое время, куда бы она ни отправлялась.

Было нелегко, но ей всё же удалось убедить своих тетушек в необходимости таких прогулок — пришлось разными способами добиваться согласия каждой из них. Шарлотте она каждый вечер читала Библию, для Бесси писала под ее диктовку ответы многочисленным почитателям, а для Виктории доставляла втайне от всех ее месячный запас любимого бренди. Такое времяпрепровождение Люсинде не очень-то нравилось. Но дело того стоило.

Правда, она подозревала, что где-то среди дубов, недалеко от восточного входа, где начинались и заканчивались ее прогулки, в течение двух часов, иногда на холоде, томился кто-нибудь из слуг.

Остановив коня возле большого камня, которым она и раньше пользовалась для того, чтобы спешиться, Люсинда подобрала юбки своего зеленого костюма для верховой езды и соскользнула с седла. Тристан же, навострив уши, с интересом разглядывал зеленую травку. Люсинда перебросила поводья через голову гнедого и позволила ему попастись.

Бросив поводья в траву, она с удовольствием села рядом. Почти всю ночь она, возбужденная, вертелась без сна. Не помогла и подушка, которой она накрыла голову.

— Не помогли бы и две подушки, — сообщила Люсинда Тристану. Тот на миг поднял голову, потом продолжил жевать душистую траву.

Разговор с герцогом постоянно мучил ее. Разговор этот был слишком уж откровенным… Ах, что сказала бы Амелия, узнай она об их беседе?..

Но подруга ничего не знала. Пока, по крайней мере. Люсинда ощутила угрызения совести. Свою лучшую подругу она не видела с бала — или, если уж быть совсем честной, с того времени, как познакомилась с герцогом.

Люсинда сорвала маргаритку и начала отрывать белые лепестки — один за другим. Она знала, что сказала бы Амелия о ее плане и что подумала бы о ее очевидном увлечении герцогом.