— Ох, и я тоже люблю тебя, Перси, — сказала она, доставая орех из закрытой миски, которую Ричард держал под рукой.

В ответ Перси засвистел как чайник.

— Он делает так, когда хочет, чтобы я прибежал. — Ричард вошел вслед за ней в оранжерею. — Должно быть, видел, как кухарка спешит к закипевшему чайнику.

— Утром я начну расспрашивать насчет других наших птиц, — пообещала она.

— Один человек в деревне сказал, что может их найти. — Ричард собрал свои инструменты и сел на пол, чтобы починить одну из деревянных лавок. — Блейк из-за меня ушел?

Джослин хотелось обнять и успокоить брата, но она понимала, что будет успокаивать только себя.

— Нет, он ушел из-за своей семьи. По какой-то причине он не выносит их вмешательства, раздражается и выходит из себя. Полагаю, мне надо отправить кого-нибудь в каретный сарай посмотреть, есть ли у него там кровать и белье.

— Он не против, чтобы я здесь жил?

Джослин фыркнула и присела на починенную скамейку.

— Это наш дом. Он согласился, потому и ушел.

Ричард кивнул, словно понял.

— Битти опять напрудила в кухне. Повариха пригрозила сделать из нее суп.

Разумеется, в мире Ричарда слушать и отвечать не обязательно.

— Я рада, что ты здесь, Ричи. Это делает меня счастливой.

— Птицы делают тебя счастливой, — возразил он. — И котята. И вечеринки. И Блейк.

— Значит, я очень счастливый человек, — печально отозвалась Джослин.

Решив, что надо успокоить повариху, что щенок просто метит территорию после того, как испугался, она поспешила в кухню. Всегда проще действовать, чем думать. Мир кажется таким пугающим, когда слишком много думаешь.

На следующее утро с чувством, очень похожим на отчаяние. Джослин смотрела, как муж уезжает. Ей следовало сказать, что он попусту теряет время, отправляясь за ее несуществующими средствами, но подумала, будет лучше, если он немного выпустит пар за долгую дорогу, прежде чем набросится на нее с обвинениями.

Понимая, что она для него ужасное разочарование, Джослин послала в каретный сарай свежий матрас, постельное белье и материал для перевязки и надеялась, что Блейк, по крайней мере, придет поужинать с ней. Не пришел. Тогда она послала ему еду. К завтраку он тоже не появился и вот теперь уезжал без единого слова или объяснения.

Впрочем, она знала, что, когда он вернется, у него будет что ей сказать. Правда, не особенно приятное.

Взяв в сарае мотыгу, Джослин принялась за сорняки в заброшенном розарии. Ей нужен был только дом, не муж, убеждала она себя. Да вот только теперь, когда у нее есть дом, ей как-то ужасно одиноко, когда, кроме Ричарда, даже не с кем поговорить. Хуже того, она проворочалась всю ночь, тоскуя по любви Блейка, которой он только начал ее учить. Неужели он и вправду мог вот так вот взять и отсечь свои сладострастные мысли и желания, как будто ее не существует? Или он собирается на ее деньги найти себе более сговорчивую любовницу? Если так, то он не на шутку разъярится, когда узнает, что мошна пуста до следующего года. Она зябко поежилась.

Джослин ненароком сбила головку поздно цветущей ветки розы, когда знакомое «эй!» увлекло ее к садовой калитке.

Радуясь любой компании, она стащила садовые перчатки и повернулась, чтобы приветствовать леди Монтегю.

— Доброе утро! — крикнула она, пряча свое неподходящее случаю уныние. — Я думала, вы уже уехали в Шропшир.

— Лишь после того как посмотрю, как вы тут живете. — Испытав явное облегчение после того, как увидела, что ей рады, баронесса окутала Джослин облаком духов и увлекла к садовой скамейке. — Замужество — весьма серьезный шаг, а с вами рядом нет матери, чтобы дать совет. Какая жалость, что мне приходится уезжать так скоро.

Джослин потрепала свекровь по пухлой руке.

— Семья нуждается в вас, и внучки, должно быть, соскучились. И, признаюсь, мне не привыкать справляться одной. Но спасибо, что подумали обо мне. Вы очень добры.

Леди Монтегю рассеянно кивнула и нахмурилась.

— Я видела Блейка утром в городе. Пожалуй, еще рановато для молодоженов расставаться. Надеюсь, вы с ним не повздорили?

Джослин натянуто улыбнулась.

— Разумеется, нет. Вы не должны так беспокоиться. У него в городе дела, а мне бы в голову не пришло вмешиваться.

Она подумала только о том, чтобы стукнуть его по голове, связать как вора и посадить в подвал на год.

Морщинки на лице леди Монтегю, стали глубже.

— Полагаю, в вас воспитали веру в это, дорогая, но мужчины, какими бы сильными ни были, не в состоянии сами о себе позаботиться.

Джослин кашлянула, чтобы скрыть смешок, и постучала себя по груди.

— Прошу прощения. Поперхнулась. Но ведь Блейк много лет заботится о себе сам. И я не жду, что он вдруг изменится.

— Да, порой он показывает характер. — Баронесса наклонилась, сорвала последнюю розу и начала обрывать лепестки. — Я часто удивляюсь, как мы с мужем могли воспитать такое упрямое создание. Иногда даже думаю, что он до сих пор жив лишь благодаря своему упрямству.

— Прошу прошения? — Джослин замаскировала свое удивление этим странным утверждением.

— Он дерется на дуэлях, носится сломя голову на лошадях и участвует в зарубежных войнах.

А еще босой нападает на взломщиков, но она благоразумно воздержалась от упоминания об этом.

— Я бы скорее подумала, что он все еще жив благодаря божьей милости.

— И это тоже, потому-то мы и считали, что из него выйдет отличный викарий. Господь так много раз спасал ему жизнь, что в этом должна быть цель.

«Раздражать меня», — могла бы предположить Джослин, но это, конечно же, была эгоистичная мысль. Не то чтобы Блейк был менее эгоистичен, заставляя свою мать так переживать из-за его беспечности.

— Уверена, у всех у нас есть цель, и не обязательно это то, чего от нас ждут другие.

— Мы с этим смирились, — тяжело вздохнула леди Монтегю. — Но это вовсе не значит, что он должен искушать судьбу, отправляясь навстречу верной гибели. Любой имеющий хотя бы малую толику здравомыслия, понимает, что он может решать свои глупые головоломки и здесь, и для этого вовсе не обязательно идти на войну.

— Малая толика здравомыслия могла бы в первую очередь предотвращать войны, — заметила Джослин. — Но я не видела, чтобы мужчины демонстрировали подобные качества, когда им предстояло драться. Вы не считаете благородным защищать свою страну?

— Я потеряла на войне двух братьев! — в отчаянии вскричала леди Монтегю. — И у обоих появилась седина. Я очень рассчитываю на то, что вы удержите Блейка дома, убедите его стать викарием, чтобы мы могли присматривать за ним. Он умен и не нуждается в силе оружия.

Джослин всей душой была согласна с последним, если не с тем, что касаемо должности священника, но не осмелилась сказать, что это вопрос спорный. У нее не осталось денег, чтобы купить ему офицерский чин. Она просто ждала, что на ее шею упадет топор, когда Блейк об этом узнает.

Поговорив с банкиром, ведающим деньгами Джослин, Блейк бросился в свою городскую квартиру. Он был так ошарашен, что не мог вымолвить ни слова.

Она обманула его. Его прелестная женушка, урожденная Каррингтон, заставила его поверить, что может купить ему офицерский чии, когда, по сути дела, она практически без гроша. Как он вообще мог поверить, что за всей этой белокурой невинностью скрывается такая же натура, как у ее негодяя брата?

Ему хотелось завыть или двинуть по чему-нибудь. Не последней причиной было то, что он в свою брачную ночь остался неудовлетворенным. Он до утра проворочался на узкой койке, когда жена роскошествовала в их супружеской постели. Теперь, разумеется, ее предательство обратило всю его страсть в ослепляющую злость.

Что она могла сделать с тысячей фунтов? В Лондоне она пробыла всего полгода, и ей не на что было тратиться, кроме нарядов и безделушек. Может, она каким-то образом потратила деньги на дом, хотя утверждала, что ремонт оплачивают его родители? Почему, дьявол побери, она солгала ему в этом? И о чем еще могла солгать? Он превыше всего презирал обман, так зачем же женился на сестре лживого, вероломного Каррингтона? Похоть и белокурые локоны затмили ему разум.

Он полагал, что теперь по закону отвечает за ее денежные средства, что может контролировать статьи расходов Джослин, когда поступит ее полугодовой доход, но это будет не раньше января.

А у него времени только до Рождества, чтобы занять должность, которую придерживает для него Уэллсли. Он может приобрести только самый дешевый, лейтенантский чин. Где же он возьмет четыреста пятьдесят фунтов за три месяца?

У него самая соблазнительная на свете жена, но он не может с чистой совестью спать с ней, если собирается уйти. Его карманы так же пусты, как и были до женитьбы. Сейчас он не ближе к разгадке шифра, чем был раньше. Вдобавок он теперь еще в ответе за дом, за слабоумного шурина и попугая-сквернослова. В какую дьявольскую ловушку он угодил?

Первым делом он должен отказаться от своих комнат. Каррингтон-Хаус, конечно же, не центр Лондона, но достаточно просторный, чтобы вместить его книги. Так он сможет сэкономить свой собственный скромный доход, хотя даже с его увеличением, пожалованным отцом в связи с женитьбой, имеющихся у него средств не хватит, чтобы купить офицерский чин.

Когда Блейк добрался до своей квартиры, Квент ждал его наверху, на лестнице.

— Какого лешего ты делаешь в городе? — удивился его милость. — С таким раскладом ты, похоже, задолжаешь мне пару гнедых.

— Не я заключил то дурацкое пари, а ты.

Блейк отпер дверь квартиры, в которой больше не было пронзительно орущего попугая и уже пахло пустотой в сравнении с натертым воском гнездышком Джослин.

— Каррингтон и Огилви вместе обедали вчера вечером, — сообщил ему Квент, бросив шляпу на заваленный бумагами стол. — Советую тебе сказать своей жене, чтобы вернула эту птицу, пока стервятники не начали кружить.

— На меня уже напал один из приспешников Огилви.

Хотя сейчас, когда туман вожделения рассеялся, он засомневался, умеет ли Берни настолько хорошо говорить по-французски, чтобы вор понял его приказы. Ему надо хорошенько это обмозговать. Зачем бы еще взломщик полез в оранжерею, как не для того, чтобы украсть птицу?

Блейк заглянул в пустой бар и не нашел ничего, чем можно было бы попотчевать своего гостя.

Что навело его на мысль, достаточно ли у Джослин денег на еду и оставит ли старший братец ее в покое. Или им постоянно придется отбиваться от незваных гостей?

— Трудно поверить, чтобы герцога так сильно интересовал этот чертов попугай, — задумчиво проговорил Квентин, вышагивая перед столом Блейка, заваленным книгами и бумагами. — Возможно, его сиятельство просто наказывает племянника за ротозейство.

— Или, может статься, с этой птицей связано нечто такое, чего мы не знаем.

Как только Блейк это сказал, у него возникло желание биться головой о стенку. Как же он до сих пор не обратил внимания на очевидное?

— Перси раньше принадлежал Каррингтонам. Кто знает, что за тайны хранят птичьи мозги?

И Квентин взглянул с интересом.

— Что-нибудь, что хочет узнать герцог?

— Или что-нибудь, что его сиятельству не следует знать, — мрачно заключил Блейк. — И это может знать Каррингтон. Огилви не поздоровится, если он действует на два фронта.

— Ненамеренно, — предположил Квентин. — Предупредил бы ты его сиятельство.

Блейк фыркнул.

— Даже если герцог допустит меня до своей персоны, то, скорее всего, рассмеется мне в лицо, приди я к нему с одними только домыслами и предположениями. Сначала надо докопаться до сути этой головоломки.

Что означает, что ему придется встретиться со своей обманщицей женой. Без постели. А этот вызов он, пожалуй, пока не готов принять.

Глава 22

Из чердачного окна каретного сарая, куда она пришла, дабы убедиться, что у Блейка есть все необходимое, Джослин наблюдала, как запряженная быками телега катит по заросшей подъездной дороге. Она ничего не приказывала доставить. Все ее сундуки уже здесь, опустошены и убраны на хранение. Тогда что же в этой куче коробок и ящиков?

Она отряхнула свои пыльные юбки и оглядела комнату, в которой Блейк поселился накануне вечером. С утра она велела лакею принести сюда еще один стол со стульями, но не собиралась разносить по частям прекрасно обустроенный кабинет, чтобы угодить раздраженному мужчине. Если он намерен жить в таких примитивных условиях, то пусть сам ищет себе полки и письменный стол.

Она намеренно гнала от себя мысли о том, что Блейк узнал от банкиров. Она даже не была до конца уверена, что еще когда-нибудь увидит его. Такая вероятность расстраивала ее больше, чем ей бы хотелось.