Патриция Райс - Дьявольски красив

Когда она согнула ногу в колене и положила на край ванны, чтобы провести по ней намыленной мочалкой. Блейк познал пределы, своего самоконтроля.

Потирая мочалкой колено, Джослин не подозревала, что возбуждает мужа. Ведь она не распутница. Просто… Блейк вел себя с такой сдержанностью, что ей необходимо было понять; была ли их страстная интерлюдия в день свадьбы счастливой случайностью или он на самом деле желает ее.

В том, что касается желания, у нее мало опыта. Она обнажена, а он не прикасается к ней. А она хочет, чтобы прикасался. Очень, очень хочет почувствовать его руки на своем теле. Ее тело, казалось, требует этого, хотя она и подозревала, что не следует поощрять ни его, ни себя.

Она обычная женщина. Быть может, только этот, единственный раз…

Нет. По многим причинам это очень плохая идея.

Услышав его голодный рык, она торопливо спрятала ногу в воду.

— Полотенце, пожалуйста, — чопорно проговорила она, не имея представления, как ей выбраться из этого затруднительного положения.

Ей придется противостоять очень разгневанному мужчине. Она чувствовала себя виноватой, что не противостояла ему с самого начала. Он предложил ей эту чудесную ванну, был очень мил и говорил замечательные слова… для Блейка, разумеется. Поэтому Джослин нисколько не сомневалась в том, что они были искренними. Что это не лесть.

Ей хотелось сделать ему приятное. Но она не могла.

То, что она собирается сделать, нечестно, но она должна так поступить ради своей семьи и ради себя самой тоже.

Вместо того чтобы дать полотенце, Блейк стал вытирать ей волосы. Джослин хотелось плакать от его внимательной заботы. Блейк способен целиком и полностью сосредоточиваться на том, что делает. Было бы так чудесно отдаться в его власть…

— Пожалуйста, Блейк, — пробормотала она. — Я не могу этого сделать. Это выше моих сил.

Его успокаивающие поглаживания замерли, потом возобновились с чуть большей осторожностью.

— Что именно? — спросил он.

— Все! — в отчаянии выпалила она, не зная, как ему объяснить. Она шлепнула ладонью по воде, забрызгав коврик. — Не важно, чего я хочу. Я просто не могу.

— Боишься, что я причиню тебе боль? Кто-то когда-то обидел тебя?

— Нет, никогда. Просто дай мне полотенце, пожалуйста. Мы уже это обсуждали. Я думала, что смогу, но не могу, не могу, и все. Мне надо заботиться о своей семье. Ты, возможно, не хочешь, чтобы я заботилась о тебе, а им моя забота нужна.

Он перестал вытирать ей волосы, но Джослин не решалась посмотреть через плечо. Она имела неосторожность попросить его раздеться до брюк, и теперь ей придется пожинать плоды, если она посмотрит или дотронется. Ее муж — великолепный образчик мужчины, и у нее не хватит силы воли, чтобы устоять против него. Хотя если он сердито хмурится… она просто умрет от разрыва сердца.

Но вместо того чтобы подать ей сухое полотенце, Блейк резко обернул ее тканью и вытащил, мокрую, на коврик.

Джослин едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть.

Он поворачивал ее до тех пор, пока между ее грудью и его голым торсом не осталось лишь тонкое полотенце. Он без усилий приподнял ее, так что даже пальцы не касались пола. Мускулистые руки Блейка напряглись, и ей просто захотелось прильнуть к нему, положить голову на его крепкое плечо, и покориться.

— Давай-ка проясним, — прорычал он ей на ухо, поскольку она не смотрела на него, — Ты не будешь спать со мной, потому что я не позволяю тебе заботиться обо мне?

Она покачала мокрой головой.

— Ты не нуждаешься во мне, а Ричард с мамой нуждаются. И ребенок будет нуждаться. Что, если ты умрешь, а я потеряю дом и останусь с ребенком на руках и без крыши над головой? Я не могу на это пойти. Просто не могу.

— Я не умру, — сказал Блейк. — Посмотри на меня.

Джослин посмотрела. Он обхватил ладонью ее почти голую ягодицу.

Джослин ахнула оттого, какой приток жара в кровь вызвало у нее это интимное прикосновение. Она повернулась и ожгла гневным взглядом его нахмуренное лицо.

— Поставь меня!

— Нет, пока мы не разберемся с этим до конца. Мы женаты. Я не монах.

Она одарила его милой улыбкой и захлопала ресницами.

— Может, я хочу быть монашкой.

— Прекрати!

Она заморгала и удивленно уставилась на него.

— Что прекратить?

— Умиротворять меня глупым жеманством. Теперь, когда я знаю, что ты не дура, это не подействует. — Он поставил ее на пол и начал растирать полотенцем. — Жеманничай перед идиотами, если хочешь, но если мы собираемся жить вместе, нам придется разговаривать.

Джослин снова ахнула, когда Блейк вытер полотенцем ее грудь, потом спустились вниз, в такие места, куда не положено забредать ни одному мужчине.

— Перестань!

Она схватила полотенце и прикрылась им.

Блейк тоже выглядел не вполне прилично. Она старалась не пялиться на возбужденные мужские соски или на то, как бугрятся мускулы торса, когда он тянет полотенце — и ее — к себе.

Джослин как зачарованная уставилась на линию более темной кожи над полурасстегнутыми брюками, за которой исчезала сужающаяся стрелка волос. Потом перевела взгляд на его упрямо выпяченный подбородок.

— О чем тут говорить? Я говорю тебе «нет», ты мое «нет» не принимаешь. Это значительно ограничивает разговор. Жеманничать гораздо легче, чем спорить с упрямцами, которые не слушают.

— Я слушаю. Это ты не слушаешь.

Он снова поднял ее и опустил на кровать.

Кровать с розами на подушке — предложение мира и в то же время соблазнение. Заворачиваясь в простыню, Джослин думала, что ее сердце и вправду разорвется. Укрытие, однако, не так помогло, как она надеялась. Она по-прежнему вынуждена была смотреть на его наготу, и чувствовала, как желание побуждает ее сдаться, уступить и узнать больше о тех тайнах, с которыми он ее едва познакомил.

— Что еще ты можешь сказать, что будет иметь значение? — вскричала она в гневе и отчаянии.

— Вот и хорошо. Теперь ты, по крайней мере, честна. Кричи на меня сколько душе угодно. Ударь, если хочешь. Я не против.

Он сел на кровать и начал стаскивать сапоги.

Она ударила его. Стукнула по широкой загорелой спине. Он даже не вздрогнул. Не возмутился и не дал ей сдачи. Просто уронил сапог и взглянул на нее через плечо.

— Я не знаю, как убедить тебя доверять мне, — сказал он. — Я говорил тебе, что есть способы сократить риск зачатия, но если ты мне не веришь, что еще я могу сделать?

Ей хотелось броситься ему на шею и сказать: «Да, да, я верю тебе! Люби меня. Я хочу детей, наших детей».

Вместо этого она заплакала. И снова ударила его — просто потому, что так легче было выразить свое отчаяние из-за того, что она чувствует и не знает, как это объяснить.

Второй сапог стукнулся о пол. Она отодвинулась в дальний конец кровати. Он схватил ее за руку и повернул к себе, но лицо его не было ни сердитым, ни хмурым.

— Дай мне эту ночь. Дай мне нашу брачную ночь. Вероятность зачать ребенка в одну ночь очень мала. Рискни, Джослин.

— Мне надоело рисковать! — закричала Джослин, высвободив руку. — Это я останусь одна с ребенком, не ты! Почему у меня не может быть уверенности в будущем, для разнообразия? Спокойствия. Чтобы не бояться каждую минуту, что завтра меня могут выбросить из моего дома? Ты хоть представляешь, сколько раз наши сундуки выставлялись за дверь? Четыре! — крикнула она. — Четыре раза меня выгоняли из дома. За шесть лет!

— Очень хорошо. — Ее властный, несносный, невозможно красивый муж повернулся и, взяв ее за запястья, толкнул назад, на усыпанную розовыми лепестками подушку. — Вот теперь ты честна.

Она тщетно боролась — больше от отчаяния и гнева, чем из страха, что он может сделать то, чего она не хочет.

Она замужем за благородным джентльменом. Ей хотелось плакать, она разрывалась между желанием любить и обожать его и потребностью быть осмотрительной.

— Ты завтра можешь умереть! — прокричала она.

— Ты тоже, — возразил он с раздражающей логикой. — Все мы когда-нибудь умрем: Разве это причина для того, чтобы перестать жить сейчас?

— Ты чертовски рассудителен! Это ужасно!

Она попыталась резко сесть в надежде лишить его равновесия и оттолкнуть.

Блейк схватил ее за руки и перекатился на спину, потянув ее за собой, так что ее взгляд уперся прямо в его упрямую челюсть. Может, Блейк и благородный, но он самый упрямый мужчина на свете. Капитуляция не в его натуре. А ей его никак не одолеть, тем более что она почти голая.

— Одна ночь, — настаивал он, — и я не сделаю ничего, от чего бывают дети.

Она гневно посмотрела на него.

— Как такое возможно?

— Один способ я тебе уже показывал. Доверься мне.

Он не умолял, но в его словах была какая-то пылкая страсть, которую она редко слышала от этого выдержанного мужчины. Всем сердцем и душой она жаждала откликнуться на нее. Он нуждается в ней. В ней, взбалмошной, бесполезной, глупой. Это невозможно. Невероятно. И он признался в этом! Ну, почти.

То, что он уже показал ей, было таким божественным… и она боится узнать больше. Довериться.

— Ты ведь не боишься меня, нет? — спросил он, когда она промолчала.

Она решительно замотала головой.

— Не тебя. Я вышла за тебя замуж, потому что ты человек чести. — Но она не готова отступить. — Но это не означает, что ты полезнее любой другой мужской особи на планете.

Он издал низкий смешок, настолько, эротичный, что у нее по коже побежали мурашки. Не успела она воспротивиться, как он перекатил ее на спину, пригвоздив своим мощным торсом к кровати. И все равно страшно ей не было. Только чуть-чуть боязно. Лишь тонкая простыня и его брюки разделяли их.

— Я могу быть чрезвычайно полезным, если только ты дашь мне шанс, — заверил он ее. — Не будь как те мумии в Уайтхолле, которые отказываются воспринимать новые идеи. Где-то под всей этой белокурой красотой ты прячешь очень светлый ум. Открой его мне.

— Правда? — удивленно воскликнула Джослин, сдерживая желание дотронуться до волос, чтобы обнаружить, что он увидел.

Ничего подобного он раньше не говорил, но она и мысли не допускала, что это лесть. Блейк не льстит. Она вглядывалась в его лицо, чтобы посмотреть, не смеется ли он, но увидела в его глазах лишь желание.

— Ты считаешь меня умной? — прошептала она.

— Разумеется, у тебя же хватило ума захомутать меня, — ухмыльнулся он. А когда она попыталась снова стукнуть его, пригвоздил ее запястья к подушке. — Ни твоя мать, ни твой брат, не глупые и не сумасшедшие, просто эксцентричные. И ты такая же. Ты просто специализируешься на людях, как я на головоломках. Но это не значит, что ты глупа.

— Я знаю, что не глупа, — раздраженно сказала она, заерзав под его тяжестью, не в состоянии ясно мыслить, когда все ее чувства заполнены его примитивной мужской силой. — Но я необразованная.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку, потом легонько куснул за ушко.

Джослин закрыла глаза, настолько мощным было желание.

— Я не могу так думать, — запротестовала она.

— Думать не требуется. Чувствуй. То, что тебе нужно, не найдешь в учебниках.

Блейк стал целовать и покусывать ей шею.

Того, что он делал с ней, определенно не было в учебниках, иначе она учила бы уроки много охотнее. Джослин боролась с желанием прижаться к нему теснее. Великолепная обнаженная грудь мужа была соблазнительно недосягаема, но его бедра прижимали ее к мягкому матрасу.

— Терпеть не могу, когда мужчины знают больше меня, — пробормотала она, и это было глупо, поскольку он знал настолько больше ее, что это пугало.

И в то же время она чувствовала себя в надежных руках.

— Подозреваю, что ты выучишь этот урок так быстро, что мне потом придется об этом пожалеть.

Наконец он прижался губами к ее губам.

Его поцелуи превращали ее в мягкий воск. Она знала, что должна быть сильной и сопротивляться, но это было выше ее сил. Она желала своего мужа со страстью настолько всепоглощающей, что не могла устоять перед ним.

Она хотела свободы быть собой, хотела получить желаемое, и Блейк предоставлял ей такую возможность. Когда он наконец отпустил ее запястья, она обвила руками его шею и выгнулась кверху, наслаждаясь поцелуями.

Он застонал и приподнялся на локте, чтобы коснуться ладонью ее груди. Палец, заигрывающий с сосками, заставил ее заерзать в стремлении освободиться от тонкой преграды, разделяющей их. Она раздвинула ноги и приподняла таз, отчаянно желая того, что он дал ей в брачную ночь.

Блейк слегка приподнялся, чтобы стащить простыню и покрыть поцелуями обнаженную грудь. Джослин с трудом сдержала крик желания и ухватила его за мускулистые руки, в то время как он превращал ее в податливую бесформенную массу. Большой палец прижался к животу, потом рука скользнула через выпуклость таза ниже, и сильные пальцы вонзились в ягодицы, приподнимая ее кверху до тех пор, пока он не получил доступ к тому, что искал.