Он удерживает меня левой рукой, пока снимает рубаху с запястья. Теперь правой. Прижимает спиной к стеклу, замирает, только дышит тяжело в шею, а я совсем задыхаюсь.

— Ты уверена?

— Да.

— Ты лгала насчет девственности?

— Нет.

— Скажи сейчас, все равно ведь узнаю.

— Да.

— Да, лгала? — переспрашивает и отрывает лицо от моей шеи.

— Да, хочу, — уточняю. — И да, я девственница.

Запутываюсь пальцами в его волосах, и больше не отпускаю. Губы, глаза, подбородок и скулы… целую ключицы, облизываю кадык. Чуть солоноватый грейпфрут, более насыщенный запах сандала…

Легкий укус зубами…

— Кошка, — усмехается Яр.

Мурлычу ему в ухо, ногтями легонько царапаю плечи, и мир летит вверх тормашками. Моя футболка ползет к шее, отлетает в сторону, под спиной теплый ворс ковролина. Прогибаюсь под жадными пальцами, тянусь за ними, когда ускользает, недовольно ворчу, когда заставляет лежать смирно.

Приказывает ждать. Жду. Приказывает молчать. Молчу, пока руки его не освобождают меня от джинсов, бюстгальтера, трусиков и пока губы его не начинают сладкую пытку. Приказывал молчать, но стон вырывается самовольно.

— Непослушная. — В наказание раскрывает мои ноги еще больше и стон мой смешивается с хрипом от нового поцелуя.

— Яр…

Не слышит.

— Яр, пожалуйста…

Тяну за пшеничные волосы, пытаюсь поднять его лицо.

— Не сейчас, я немного занят.

Приподнимаю бедра под натиском его рук, языка, и кричу, рассыпаясь на тысячи пазлов.

— Яр…

— Еще не все, — усмехается.

И повторяет танец языка с моей плотью.

Нет сил стонать, нет сил извиваться, нет сил чувствовать, но я снова вижу кружащие надо мной звезды, тянусь к ним, взлетаю и… падаю истощенной от стонов и чувственной вспышки.

— Не могу, — попытка перекатиться на бок, свернуться калачиком, уснуть.

— Можешь.

И снова я на спине, открыта перед жаждущим взглядом.

— Нет…

Улыбается, и я думаю машинально: вот кто из семейства кошачьих.

— Можешь, — располагается между моих бедер. — Все только начинается.

Начинается? А как же шквал, буря, космическая станция, что были до этого?

— Готова?

Качаю головой. Смех, от которого я улыбаюсь. Могу уйти, могу сказать нет. Могу, но не хочу этого делать. Уйти не поздно и завтра.

Киваю и тут же чувствую толчок внутрь себя и слышу негромкий крик. Свой крик. Больно так, что невольно сжимаюсь. Нет звезд, нет радужных вспышек, нет ничего прекрасного. Врали! Все, кто говорил, что секс в удовольствие — врали! Смотрю в лицо Яра — я хотела его, очень, но сейчас едва сдерживаюсь, чтобы не столкнуть. Мои пальцы отпускают его волосы, и теперь безвольно лежат вдоль приносящего боль тела, а я подсчитываю количество ударов и сколько еще до окончания. Хотелось бы меньше, слышала, кому-то достаточно дюжины фрикций, но Яр явно себя не жалеет.

— Не плачь.

Теплые пальцы ласкают мое лицо, в голосе сожаление, и я понимаю, что действительно плачу, и мне тоже жаль. Жаль, что даже с мужчиной, которого я так хотела, мне не понравилось. Сколько же? Сколько еще? Длинный толчок…

Замирает со стоном. Перекатывается на бок, прижимает меня к себе.

— Не плачь, — просит, стирая слезинки пальцем.

Киваю, и продолжаю отчаянно плакать. Чуть успокаиваюсь, уже не больно — так, несколько неприятно, саднит и все. Пережила, не сломалась.

— Все нормально, — успокаиваю, успокаиваюсь сама. И вдруг голову простреливает чудовищная мысль. Выворачиваюсь из объятий, чуть отодвигаюсь и… так и есть! Смотрю на темное пятно, впитавшееся ковролин цвета чистого снега. Красное на белом.

Красное…

Меня подташнивает, но я сдерживаюсь, чтобы не испачкать ковролин еще больше.

— Глупая, — ладонь Яра тянет меня обратно к себе. Так стыдно, что я с удовольствием прячу пылающее лицо на его груди. Прижимаюсь и замираю, чтобы не создавать новые пятна. А Яр, улыбаясь, ласково повторяет: — Глупая кошка.

Я расслабляюсь и закрываю глаза. Мурлычу под нежными прикосновениями или мне это снится. И вода, и необъятная ванна с пузырьками, щекочущими кожу, и махровое полотенце, впитывающее влагу, и кровать с шелковыми алыми простынями — тоже снятся. И мужчина, что ложится рядом и гипнотизирует взглядом. Все сон. Мой сон. И мужчина мой. На одну ночь.

Устраиваю голову у него на груди и под мерное дыхание и поглаживание моей спины, во сне засыпаю.

С рассветом память услужливо подсовывает вчерашнюю бесстыдную сцену, и я в цветных картинках вижу себя, Яра, свет свечей и белый ворс с пятном крови. Не открывая глаз, знаю, что мой любовник лежит рядом, точнее, я рядом с ним, а еще точнее — у него под мышкой. Делаю глубокий вдох, удивительно, он не пахнет, разве что едва улавливаются нотки сандала. Раньше я думала, что после секса мужчина воняет как после долгой пробежки. Впрочем, раньше я думала, что секс приятен, а приятно мне было до того, как от ласк мы перешли непосредственно к делу.

Второй раз больно не будет, я знаю, и что не все женщины испытывают оргазм — знаю тоже. И что открыть глаза и встретиться взглядом с тем, кто был в тебе ночью, все равно придется — не сомневаюсь. Но тяну время. Стыд заливает щеки.

Я думаю о втором разе?!

— Вспоминаешь прошлую ночь или строишь планы на следующую? — насмешливый голос Яра оплетает меня, как и его руки, нежностью.

Теперь я точно ни за что не открою глаза, буду лежать так весь день, если понадобится. А когда он выйдет из комнаты, сотру пятно с ковролина, позвоню Ларисе, чтобы заплатила за такси и сбегу.

— Скоро придет мой врач, — говорит Яр, и я наконец распахиваю глаза. Какой врач?! Девственности уже нет, и вообще…это же все розыгрыш, несерьезно, и я не хочу за него замуж.

Я выпаливаю все это на одном дыхании. Яр внимательно слушает и смеется. Его смех отзывается в моем теле дрожью предвкушения, и я невольно тянусь к его лицу, губам, груди. Осыпаю поцелуями. Моя рука сползает вниз, вдоль его тела, но Яр убирает ее.

— Позже, — обещает.

Пытаюсь обидеться — не могу, его улыбка топит все напускное.

— Яр, но зачем нужен врач? Не понимаю. Ведь я… — взгляд соскальзывает на белый ворс ковролина. Ничего нет. Ни пятнышка! — Яр…

Быстрый поцелуй, и я вижу его всего — поднимается с кровати, потягивается. Мой взгляд приклеивается к упругим ягодицам, а он оборачивается, улыбаясь, набрасывает на меня алое покрывало, и скрывается в смежной комнате. Слышу всплеск воды, наверное, там ванная. Наверное, сон, в котором меня купал Яр — не сон. Сердце сладко сжимается, я чувствую, как сомнения развеиваются, и я с новой силой хочу его. Хочу ощутить все, что он может мне дать, не только руки, язык…

Но я не уверена, как мне лучше вести себя. Уйти, как и собиралась, пока он в ванной? Попрощаться и уйти? Или… остаться, пока уйти не попросят?

А пока думаю, одеваюсь.

Джинсы слегка натирают чувствительную кожу, морщусь, но не в покрывале же мне сидеть? Ну это если я все-таки останусь… Да и если уйду, тоже ведь не в покрывале! Так что терплю, легкое жжение пройдет. Хорошо, что утром мы не устроили повторение, хотя и жаль: хотелось проверить, хотелось вновь ощутить тяжесть мужского тела.

Выйдя из ванной, Яр обнимает меня сзади за плечи и как вчера, утыкается лицом в шею. Сандал, грейпфрут.

Мужчина, с которым я провела ночь… Впитываю его, как губка, рукой тянусь вверх, к волосам. Интересно, какой их цвет при утреннем освещении? И какого цвета глаза? Оборачиваюсь, и тону в черно-синих облаках под пшеничными сводами. Шелк пропускаю сквозь пальцы, прижимаюсь щекой к темно-синей рубахе.

— Тебе идет этот цвет.

— Знаю, хотя больше люблю красный.

Мы какое-то время молчим, но разговор неизбежен. Яр по-прежнему не знает моего имени, ему это не интересно, но я не могу заставить себя опустить руки, отойти, что-то начать говорить. Не могу на него разозлиться. Кто я? Простая девчонка, которая сама влезла в его постель, можно сказать, подцепила его в баре. Кто он? Состоятельный человек, позволивший мне и себе развлечься.

Утро, адью этой сказке. Я — не Лариса, чтобы пытаться перетягивать ее в реальность.

— Я сделал звонок, — говорит Яр, — врач уже был у ворот моего дома, но пришлось возвращаться. Он очень расстроен.

— Ни дня без работы?

— Влюблен в мою повариху.

— А он в курсе, что она находит твоих охранников привлекательными? — не удерживаюсь от шпильки.

— Он поступил в медицинский с пятого раза. Он очень настойчив.

Яр улыбается, и я машинально улыбаюсь в его рубаху. Какой теперь толк в докторе, пусть даже настойчивом? Мою девственность он все равно не найдет.

— Можешь дать мне мобильный? Я хочу позвонить.

Он достает из заднего кармана телефон, я по памяти набираю Ларисин номер. Долго не берет трубку — соня, но вот, наконец, недовольный и хриплый ор:

— Да?!

— Это я, — торопливо выпаливаю. — Я возьму такси и сейчас выезжаю. Ты сможешь спуститься и выкупить меня? Деньги я отдам.

Телефон возвращается к своему хозяину.

— Лариса, — говорит Яр, не спуская с меня строгого взгляда, — она не приедет сегодня. Никуда выходить не нужно. Добрых снов.

— Я так и думала, — ворчит подруга. — Взаимно.

Взгляд Яра испепеляет, в нем столько намешано, что я не выдерживаю, прячу глаза. Насмотревшись на ковролин, начинаю осмотр комнаты: знакомая кровать поглощает практически все пространство, два торшера по бокам, замысловатая картина на противоположной стене, в углу несколько кремовых пуфиков. Преобладание кровати и красного безусловно.

Поднимаю глаза.

Яр молчит, скрестив на груди руки, словно отгораживаясь, но будто веревками удерживает меня.

— Почему ты сказал Ларисе, что я не приеду? — спрашиваю и вдогонку бросаю второй, не менее важный вопрос: — Откуда ты знаешь, как ее зовут?

Он даже моего имени не спросил, а здесь вдруг… Лариса. Неуютно и холодно в этом июне и в этом доме, и под этим внимательным взглядом… Похоже на ревность, но я не ревную; кто я, чтобы его ревновать? Одна из многих, и то, уходящая.

— Если забыла, ты сегодня выходишь замуж — это ответ на первый вопрос. И почему ты думаешь, я не знаю, как зовут твою единственную подругу в этом городе, Злата?

А вот этот ответ на второй.

С минуту в шоке смотрю на Яра. Он знает мое имя! Приятное тепло разливается в теле, щеки предательски розовеют. Он знает мое имя! Знает!

И тут до меня доходит его первый ответ…

Какая, прости Господи, свадьба?!

Говорю Яру, что все понимаю, пошутили вчера с друзьями — он и я, закончилось все шедеврально, но цирк не люблю с детства, потому что в детстве как раз таки в цирк хотелось, но в нашем городе его не было. Несколько минут вдруг рассказываю про цирк, про то, что люблю хищников, особенно без ума от тигров. Яр выуживает незначительную информацию о моем детстве, и слушает так, будто для него это важно. Под его взглядом, под лаской ладони сбиваюсь, начинаю рассказ заново и одумываюсь: чего ради я посвящаю его в свое скудное детство?

Какая ему разница, что в нашем холодильнике никогда не было забитых продуктами полок, а частенько мы и вовсе его отключали за ненадобностью? И что в институт я ходила в одной паре джинсов, сезона зима-лето-осень-весна-все равно других не было, и что, поддавшись Ларискиным уговорам и подойдя к нему с предложением, я вовсе не рвалась замуж, а думала о пальто с мехом енота на вороте, который, скорее всего, не енот, а дворовая кошка.

В глазах Яра мелькает лукавое выражение. То ли удивлен, что из котов делают воротники, то ли намекает мне, что не против услышать, как я мурлычу ему. Смутившись, замолкаю. Запоздало мелькает мысль: что-то я разболталась. Сказала главное, что замуж не собираюсь — и иди себе, нет же, стою, чего-то жду, боюсь пропустить малейшие эмоции на лице моего любовника.

Мой любовник…

Он не расстроен из-за новости с пальто, хотя… с чего бы ему расстраиваться? Больше удивляет, что он не соскальзывает с крючка, как я ему предлагаю.

— Ты говоришь «нет», но твое тело говорит, чтобы я не слушал. — Улыбается заговорщически. — Сделаем так… У тебя есть время подумать, но учти, я не шучу такими вещами. Мне тридцать четыре, я свободен морально и финансово, не против семейных отношений, — подмигивает, — и мне импонирует, что я ни с кем не делил свою женщину.

От последних слов Яра жидким оловом растекаюсь у его ног, а взглядом облизываю лицо, уже без утренней щетины, скулы, темные глаза с пушистыми ресницами, светлые брови, виски с едва заметно пульсирующими венками и рот. Его рот, по которому успела соскучиться. Яр выше меня примерно на голову, и мысленно я поднимаюсь на цыпочки, чтобы запустить пальцы в его пышную шевелюру. Совершенство бардака — я бы так назвала его прическу, но уверена, каждая прядь только притворяется фривольной, а лежит четко по задумке хозяина. Как и защитного цвета брюки имитируют обычность оптового рынка, но цена их для смертных колеблется где-то между заоблачными и нереальными. И медово-желтая рубаха из последней коллекции Кензо, и ботинки горчично-брезентового цвета… Все продумано, под контролем стиля и моды. И фигура его, наверняка, под контролем правильного питания и спортивного зала, и только глаза сейчас как два сорванца, искушают, искушаются.