Поворачиваю к нему голову — он не просто серьезен, он явно не в духе, а глаза, кажется, только поднеси спичку, вспыхнут темно-синим пламенем и заставят тлеть и меня.

— Выйди, — прошу его.

Не до огня мне… не до ожогов, итак вся в шрамах, хоть их и не видно…

Яр успевает сделать еще один звонок на кухне, я — переодеться и накрасить ресницы, когда кто-то звонит в дверь. Медленно плыву на высоких каблуках, чтобы увидеть на пороге Макара.

— Привет, — говорит он, алчно меня рассматривая.

— Привет, — говорю, — удивлен, что я выросла?

Усмешка трогает его губы. Губы, которые однажды я целовала…

— Впустишь?

Я бы впустила, вот только…

— У меня в доме Яр.

— Знаю. Он попросил, чтобы я приехал.

Дверь распахиваю больше от неожиданности, чем из порыва гостеприимства. Макар ждет в прихожей, пока я вожусь с замком. А у меня руки не слушаются, и ему приходится приблизиться вплотную ко мне, чтобы помочь.

— Всегда спрашивай, кто там или смотри в глазок, — дышит мне в шею.

— Хорошо, — соглашаюсь покорно и жду, когда отодвинется, но он не спешит.

— Это кольцо тебе больше подходит, — говорит шепотом.

И до меня вдруг доходит, что это именно он. Он сказал Яру, что я выкупила из участка Ларису. Наверное, цепочку с кулоном тот мент уже перепродал, а кольцо, действительно, посчитал подделкой и отдал своей дочери. Вот идиот, и погоны не лечат.

— Но без кольца тебе было гораздо лучше, — вкрадчиво продолжает Макар, практически впечатывая меня в дверь своим телом.

И я во все глаза смотрю на него — высокого, красивого, темноволосого, с легкой щетиной, которая, я помню, приятно колет ладонь, не нахожу ничего общего со своим бывшим мужем, к которому ничего не чувствую больше и… И тоже не чувствую ничего, кроме легкой симпатии, благодарности, теплого чувства дружбы.

— У нас ничего не получится, — говорю ему, почему-то зная, что должна сказать это прямо сейчас, не дожидаясь вопроса.

— Из-за того, что здесь Яр?

— Нет. Да. Не только, — путаюсь в показаниях.

— Ты уверена?

— Да, — а этот ответ однозначен.

Макар так близко, что вижу только радужки его зрачков, и свое отражение в них. Слышу сладкую мяту дыхания, и как бьется размеренно его сердце.

— Я тоже не сомневался, — говорит он.

Если я правильно считываю по глазам, он ничуть не расстроен. Может быть, мне показалось, что были какие-то чувства с его стороны. Может, ему показалось, что я на него запала. Но когда Макар отстраняется, мне вовсе не кажется, что Яр взбешен.

Он стоит в двух шагах, у открытой двери кухни, и неспешно отпивает из чашки дымящийся кофе. Его взгляд прикован к моему лицу, но я даже не думаю перед ним оправдываться. Я ничего ему не должна, мы в разводе, и он сам пригласил Макара, так что…

Какая-то смутная мысль, мелькнув, ускользает. Ладно, потом, не к спеху.

— Зачем ты позвал Макара?

— Посмотреть, как вы с ним обнимаетесь.

Изобразив полнейшее недоумение, проплываю обратно в зал и ментально чувствую раздевающие меня взгляды. С двух сторон, одинаково не оставляющие шансов сохранить естественный цвет лица. Кажется, скоро я приучусь к пудре, только нужно выбирать на два тона светлей в следующий раз.

Оба мужчины заходят в зал следом за мной. Один приваливается у двери, второй располагается в кресле напротив, и дымит своим кофе практически в мои губы.

Я небрежно откидываюсь на спинку дивана, прикрываю глаза, ожидая, когда паузу нарушит тот, кому больше не терпится и вдруг смутная мысль возвращается, но на этот раз четкая, яркая и опасная.

— Это ты был тогда…

Яр делает неспешный глоток, словно не догадываясь, о чем это я.

— Ты был тогда в этой квартире…

Шепот, который не раз слышала в снах. Шепот, который казался придуманным.

«Спи… Я тебя не обижу… Больше нет… Спи, мое счастье…»

— Ты, — продолжаю настаивать.

— Не понимаю, что тебя удивляет. Я не далее как сегодня повторил тебе практически то же самое.

Оборачиваюсь к Макару. Серьезен. И как обычно выглядит великолепно. Никогда не замечала за ним небрежности, неряшливой лени, безвкусицы, а может, и они бы не сумели испортить его фигуры. Теплая куртка, под которой виднеется горло красного свитера, черные джинсы, перехваченные на поясе кожаным ремнем, а внизу — тяжелыми берцами, и очки-авиаторы, несмотря на погоду, на то, что зима.

Он надежный, вопреки тому, что произошло между нами, или не взирая на то, что произошло. Надежный, несмотря на то, о чем я только что догадалась.

— Ты сказал Яру о кольце.

— Не только, — кивает.

— Ты позволил ему войти в квартиру, когда я первый раз была здесь и уснула.

— Да.

— Ты хотел, чтобы я вернулась к нему?

— Нет.

Так странно, он практически повторяет мой ответ самому себе, но в обратном порядке. «Нет, да, не только» — ответила я. «Не только, да, нет» — отзеркалил он.

Это как знак, что мы очень похожи, и можем быть близко, но по разные стороны. Например, как зеркало и отражение. Мне все еще любопытно, зачем он здесь, что задумал Яр, но спрашивать повторно не буду. И разубеждать Яра, что не рада встрече, тоже не собираюсь. Все равно не поверит. Да и сам виноват.

— Нам пора, — Яр делает последний глоток кофе и подает мне руку. Не раздумывая, использую его в качестве опоры. — Как ты?

— В порядке.

— Да, я вижу, почти. — Он склоняется к моему лицу, но так близко, что, кажется, прямо из губ выхватывает дыхание, пожирает, присваивает себе, поглощает давящей аурой, близостью и пристальным взглядом. И как легкое перышко прикасается к уголку моих губ — так незаметно, нежно и так неожиданно, что я, не распробовав, чуть поворачиваю голову, подставляя второй уголок.

Он целует второй — еще более нежно, вынуждая закрыть глаза и податься к нему.

Может, он сделал шаг назад. Может, он оставался на месте, я сама захотела приблизиться. Я не знаю. Я совсем не чувствую пола. И не различаю, где мечты, где реальность, где недозволенное. Он целует… Нет, я целую его…

А потом что-то с треском рушится.

Открываю глаза, хочу осмотреться, но Яр удерживает мое лицо.

— Ты только что сделала выбор, Злата, — говорит, не скрывая злорадного превосходства. — Ты только что попрощалась с Макаром.

Обернувшись, я не вижу в дверях никого, и немного грустно становится от ухода Макара. Это странная грусть, непонятная. Он мог стать моим бывшим любовником, если бы взял меня силой. Мог воспользоваться моим предложением, когда я была в отчаянии.

Но не сделал этого.

— Он мой друг, — упрямо задираю голову, готовясь к долгому спору.

— Хорошо, — соглашается Яр, прижимая к себе так бережно, что охота спорить проходит. Выжидает, пока успокоюсь, мягко напоминает, что нам пора и что я могу никуда не идти, если передумала. Может, хочу отдохнуть.

— Ну нет, — говорю, — зря я, что ли, ресницы накрасила?

Смеется.

Я давно не слышала, как он смеется. В последний раз это было, пожалуй, в его большом доме — да, точно, еще до его отъезда в нескончаемую командировку.

Засмотревшись и неловко качнувшись на каблуках, попадаю в раскрытые для меня объятия.

— Думала, упаду.

— Я же говорил, что со мной тебе нечего бояться. Больше нет. Пойдем, мое счастье.

Столько слов за последние дни… столько слов, которые я мечтала услышать… раньше. И которым не верю сейчас. Понимаю, что говорит, слышу прекрасно, но они как сквозь сито просеиваются, не усваиваясь, не задевая.

И так лучше, так проще и вообще… разбитую чашу не склеить, а разбитая чаша не образное выражение в данном случае, а я…

Яр найдет себе лучше. Нас много в больших городах, Золушек, ожидающих принца. Потом, наступив босиком на разбитые хрустальные туфельки, мы становимся стервами. Это я вот никак не перевоплощусь…

— Не вздыхай, мы ненадолго, — Яр помогает надеть дубленку, удерживает у зеркала в прихожей, любуясь отражением, но торопит, когда хочу застегнуться.

— Все равно не пешком идем, запахнись и все, — советует и выходит.

Ждет, пока я закрою двери, у лифта.

— Тебе очень идет быть на каблуках, — говорит едва подхожу.

— Почему?

— Твои губы сейчас практически напротив моих.

Открывшись, лифт избавляет меня от ответа, но не от плотоядного взгляда.

— Я раньше ходила на каблуках, — говорю непонятно зачем.

— Жаль, я не видел.

— А если бы видел, то что?

— Тебе не пришлось бы уговаривать меня лишить себя девственности.

Снова открывшись, лифт избавляет Яра от моего гневного взгляда, но вовсе не от праведного возмущения.

— Я вовсе не уговаривала тебя!

— Хорошо, ты просто меня попросила.

— Я? Ты не бредишь?

— Ты поднялась ко мне в комнату, ты меня поцеловала, ты обхватила своими ногами мои бедра, ты…

— Хватит!

— Да, — берет меня за руку, помогая спуститься по лестнице, — мы опаздываем.

Такая невозмутимость, такая уверенность в себе, а меня буквально колотит. Я думала, у меня будет время настроиться на беседу, прикинуть, как вести себя с папочкой, а Яр дикими предположениями выбивает не только мысли из головы, но и почву у меня из-под ног.

Я не могу сосредоточиться, не могу подготовиться к испытанию, не могу накрутить себя, в конце концов!

— А ты терпеть не любишь тех, кто не пунктуален, — пыхчу недовольно.

— Предпочитаю не давать противнику даже минутной форы. — И снова невозмутимо, с ленцой и хитринкой во взгляде.

Благо у меня есть причина повертеть головой — не вижу во дворе ни Звезды, ни Егора. Ну и где они? Не на Марсе же!

— Злата, садись в машину. Егор с собакой на школьной площадке, за домом, отсюда все равно не увидишь, только шею свернешь.

Ладно, Егор не маленький, у него ключи, и вообще он коренной житель города, да и Звезда вряд ли захочет потеряться от благодетеля, несмотря на то, что я была бы не против.

В машине тепло, а я думала, буду минут десять мерзнуть, пока прогреется.

Яр сам отвечает на загадку: оказывается, машину прогрел Егор по его просьбе, а когда мы спускались, мальчишка сбежал на площадку, опасаясь, что я загоню его и собаку домой.

И был недалек от правды. Нечего так долго мерзнуть на улице, к тому же собака только первый день как начала одомашниваться… Ладно, не сляжет с кашлем после прогулки — прощу за побег.

Ехать нам минут пятнадцать, если без пробок, и я исключительно ради светской беседы интересуюсь, почему Яр записал отца в противники. Или я не так поняла?

— Если верить Эдипу… — начинает юлить.

— Яр!

— Хочешь, чтобы ответил серьезно? — Все внимание на дорогу, не знаю, заметил мой кивок или почувствовал, что мне не до словесных игр, но продолжает серьезно. — Первоначальная задача мужчины — добывать и оберегать добытое. Оберегать свое. Мой отец не имел права затрагивать тебя, но он это сделал. Теперь мы по разные стороны.

Я мгновенно вскидываюсь.

— Что значит «свое»?!

— Ты прекрасно знаешь, что это значит, — говорит Яр, не теряя интереса к дороге. — Ты — моя, Злата. В отличие от меня, ты поняла это сразу. Я — значительно позже. А когда понял… — Пронзительный взгляд синевы, сдобренный хищной улыбкой. — Я не упускаю свое. И отобрать другим не позволю. Это то, что изначально известно всем, а тебе предстоит усвоить. Но ты справишься, да, моя девочка?

Его явно заносит на поворотах, ну и я не желаю быть в аутсайдерах. Возомнил себе, понимаешь ли… думает, я буду молча кивать и слушать…

— Я не твоя вещь!

— Надеюсь.

— Я не позволю тебе управлять моей жизнью!

— Куда мне.

— Поцелуи между нами ничего не значат!

— Какая ты легкомысленная.

— Я не собираюсь к тебе возвращаться!

— Мы пересмотрим твои планы.

— И я не хочу, чтобы ты вернулся ко мне!

— Ты просто обманываешься. Добавь еще один слой пудры, дорогая, может быть, он сумеет скрыть, что ты лжешь.

— Мне спокойно, удобно, уютно, меня все устраивает, я ничего не хочу менять!

— Хорошо, раз ты настаиваешь, поцелуи оставим.

— Я не умею прощать! У меня сносит крышу, когда я вспоминаю о том, что случилось. Я хочу ударить, избить тебя, сделать тебе больно — хоть что-нибудь.

— Я уже обещал, что мы обсудим твое новое увлечение БДСМ.

— Яр!!!

— Черт, — трет ухо, в которое я пытаюсь до него докричаться, — я же просил исключить ультразвук.