Слуга оторопело смотрел на него, не двигаясь с места.

– Если вас не затруднит, – нарочито вежливо добавил Дэймон, свирепо нахмурившись.

Слуга поколебался, а затем начал пятиться к двери.

– Увеличение скорости исполнения будет всячески мною приветствоваться, – в голос Дэймона вкралась опасная кошачья мягкость.

Глаза слуги расширились от ужаса; преодолев оторопь, он пулей вылетел за дверь.

Кори, не в силах сдержаться, расхохоталась. Дэймон спросил ее самым невинным тоном:

– Что тут смешного? Я же использовал все правильные слова… Я был сама учтивость!

– Бедняга… – Кори покачала головой, лицо ее все еще светилось весельем. – Ты же прекрасно знал, что он отреагирует именно так. Фу, как некрасиво, Дэймон!

Дэймон нехотя улыбнулся.

– Иногда мне надоедает, что ко мне относятся как к бесчувственному варвару, и я уступаю искушению вести себя именно так. Вся эта сцена с обедом напомнила мне кое-что… Надо бы не забыть познакомить тебя с Дамитой Бандор. У вас с ней так много общего!

Кори почувствовала необъяснимую тревогу, и ее улыбка сразу же потускнела.

– Это твоя подруга? Дэймон кивнул:

– И жена моего друга Камаля. Ей тоже не нравится, когда я щелкаю пальцами.

Почему она чувствует такое облегчение, спросила себя Кори. И не просто облегчение, ее настроение резко улучшилось и понеслось вверх, как случайно отпущенный воздушный шарик.

– Тогда она необыкновенно умная женщина. Он автоматически кивнул, не сводя с нее глаз.

– Она вышла замуж за Камаля. Кори снова засмеялась.

– Это что, неопровержимое доказательство ее ума? Боже мой, но это ведь просто мужской шовинизм!

Он нахмурился.

– – Я не хотел, чтобы это прозвучало именно так. Камаль Бандор – необычный человек. Даже ты одобрила бы его. – И чем же он так необычен.

Он пожал плечами.

– Просто необычен, и все.

– Нет, мне правда интересно. – Ее глаза горели любопытством. – Скажи мне.

– Чтобы ты и его могла использовать против меня?

Этот вопрос больно ранил ее. Она как-то забыла о своей первоначальной цели, захваченная силой его обаяния и заинтригованная тем, что узнавала о нем. А с другой стороны, оно и к лучшему, что он сам напомнил ей о ее замысле, подумала Кори. Она выдавила из себя улыбку.

– Возможно. Но ведь ничего страшного не произойдет, если ты расскажешь мне о Камале, не так ли?

– Наверное, нет. – Он кивнул оставшемуся слуге, чтобы тот наполнил бокалы вином, и слуга мгновенно бросился выполнять приказ. – Мы вместе учились в частной школе во Франции. Камаль по натуре миротворец, и за шесть лет он приложил немало усилий, чтобы меня не выгнали из школы за нарушение дисциплины. – Он мрачно улыбнулся. – Или чтобы я кого-нибудь там не убил.

– Это уж точно его огромная заслуга перед человечеством, – фыркнула Кори.

– Для меня это стало чем-то вроде придания лоска. Если ты считаешь меня дикарем сейчас, то видела бы ты меня до того, как Камаль сделал из меня приличного человека, подправив некоторые острые углы!

– Я никогда не называла тебя дикарем, – Медленно ответила Кори. – Обычно ты сам себя так называешь.

– Самозащита, – криво усмехнулся он. – Я давно понял, что называть себя дикарем самому не так больно, как услышать это от кого-то другого.

– Больно?

Он гордо вскинул голову.

– Я не очень удачно выразился. На самом деле они вызывали во мне не боль, а гнев.

Нет, это была именно боль, с каким-то внезапным уколом совести осознала Кори. Она ясно представила себе, как он, выросший в этой атмосфере почти божественного поклонения, попадает в жесткий западный мир, где его презирают не только за то, что он не похож на них, но и за то, что он богаче их, за его взрывной характер, за огненный темперамент… Да, ему трудно было учиться в Европе.

– Но почему твои родители не позволили тебе вернуться в Кашмеру?

– Моя мать умерла, когда мне было два года, а отец – вскоре после того, как я пошел в школу. – Дэймон поднял бокал к губам. – Отец назначил опекунов для меня, а моя личная безопасность была в руках всех вождей племен Эль-Зобара. Он знал – они не допустят, чтобы со мной что-нибудь случилось. – Он снова отпил вина и поставил бокал обратно на стол. – Я мог бы свободно вернуться домой, если бы захотел.

– Почему же ты не вернулся?

Его рука крепко сжала хрупкую ножку бокала.

– Я понимал, что мне нужно учиться. Эти знания были необходимы Эль-Зобару. Моя страна, перегружена средневековыми традициями, которым нет места в современном мире. Я должен был знать, что нам может дать Запад, чтобы выбрать лучшее для своего народа. У меня свои обязанности по отношению к стране.

И чтобы выполнить эти обязанности, он не колеблясь позволил вырвать шесть долгих лет из своего детства, подумала Кори.

– Мне кажется, можно было найти какой-нибудь иной способ добиться своего, чем приговорить себя к частной школе с жестокой муштрой, – мягко возразила Кори.

Он покачал головой.

– Нет. была еще одна причина. Я отнюдь не слеп к своим недостаткам. Я знаю, что бываю дик и безрассуден, а в детстве это проявлялось гораздо сильнее. Я знал, что мне нужна самодисциплина, которой я мог там научиться. И, хотя Камаль скажет тебе, что я мало чему научился, этот опыт помог мне.

Она смотрела на него с изумлением. Простота, с которой он рассказывал обо всем этом, сама по себе могла послужить предметом отдельного репортажа. Он даже не осознавал, насколько невероятным было встретить подобное самопожертвование в ребенке. Эль-Зобар нуждался в знаниях – и Дэймон учился. Эль-Зобару нужен был дисциплинированный правитель – и маленький Дэймон добровольно обрек себя на шесть лет болезненных унижений, чтобы добиться требуемого.

– Наверное, действительно такой опыт может помочь… – Она задумчиво рассматривала рубиновое мерцание вина в бокале. – Но все же это было довольно жестокое решение.

– Я Бардоно, – тихо проговорил он. – Это было необходимо. – Он допил залпом остатки вина и поставил бокал на стол. – Вот за что я ценю моего друга Камаля. Ну как, удалось тебе узнать что-либо полезное, что могло бы помочь в борьбе против меня?

Она подумала, что причиняет боль только себе, все больше узнавая о Дэймоне. Иначе откуда еще у нее появляется чувство щемящей необходимости утешить и защитить его, словно он был таким же ее ребенком, как маленький Майкл.

– Сначала я должна изучить улики, а потом уже принимать решение, – небрежно ответила она.

– Ты всегда была очень предусмотрительна. – Какое-то мгновение на лице Дэймона застыло сдержанное выражение, затем он заставил себя улыбнуться. – И никогда не выдавала, что делается у тебя внутри. Наверное, мне уже пора бы привыкнуть к этому. Выпей вина, думаю, оно тебе понравится.

Она отпила из бокала.

– Да, вино превосходное, – рассеянно похвалила она, думая о его последних словах. – Нет, я не так уж предусмотрительна в отношениях с людьми. Я знаю, насколько важно уметь отдавать.

И, поскольку он продолжал выжидательно смотреть на нее, она добавила с вызовом:

– И я отдаю, черт возьми!

– Может быть. – Он пожал плечами. – Наши отношения это, к несчастью, не затронуло.

Двери отворились, и в комнату вошли двое слуг с серебряными подносами.

– Но теперь это уже не важно, – добавил Дэймон. – Забудем о прошлом.

Кори пыталась добросовестно следовать этому совету в течение всего обеда, но его слова постоянно всплывали у нее в сознании и были словно соль для открытой раны. Щедрость духа всегда была исключительно важна для нее, и ей было неприятно, что Дэймон считает ее черствым человеком. "Что бы Дэймон ни думал обо мне, это абсолютно неважно", – убеждала она себя. Что бы она ни чувствовала по отношению к нему раньше, это было потеряно, поглощено временем и ее обидой после того, как он столь самодовольно и небрежно лишил ее Майкла.

– Ты совсем затихла. – Дэймон поднес к губам чашку кофе и посмотрел на нее поверх золотистого ободка. – И поела ты очень мало, хотя и говорила, что голодна.

– Я съела достаточно. – Она помолчала немного, а потом взорвалась:

– Я отдаю! Спроси кого угодно из моих друзей, спроси моего сына!

– Мы что, снова вернулись к этой теме? Я и не сомневался, что ты хороший друг и превосходная мать. Но в отношениях с ними ты не чувствуешь никакой угрозы по отношению к себе.

– А в тебе Я, значит, ее чувствую? – поинтересовалась она с вызовом. – Ты не представлял для меня никакой эмоциональной угрозы тогда и, уж, конечно, не представляешь сейчас!

– Нет? – Он поставил чашку обратно на блюдце с решительным стуком, в глубине его глаз промелькнула искорка гнева. – Судя по всему, наше перемирие закончилось. Хочешь доказать, насколько ты способна отдавать? – Он махнул слугам, чтобы они вышли из комнаты. – Хорошо, тогда продемонстрируй мне это. Иди сюда.

Она сидела, глядя на него сверкающими глазами.

– Иди сюда! – повторил он угрожающе вкрадчивым тоном. – Киран.

Она вскочила, отшвырнув стул так, что его ножки со скрежетом проехали по мраморной плитке, и подошла к нему. Не сводя с него глаз, она опустилась перед ним на колени.

– Ты этого хочешь? Тебе это доставляет удовольствие, Дэймон?

– Ну еще бы, конечно, мне это чертовски приятно. – Его пальцы стали играть с кончиком розовой ленты, повязанной вокруг ее груди. – Именно этого я от тебя и хочу. – Он неожиданно потянул ленту и обнажил ей грудь. – И это все, чего я когда-либо буду от тебя хотеть.

Острейшая боль пронзила ее с силой, которая ошеломила ее саму. Она прикрыла глаза, чтобы не дать ему увидеть предательски засверкавшие в них идиотские слезы.

– Хорошо, – севшим от возбуждения голосом проговорила она, – потому что это единственное, что я дам тебе когда-либо.

Она услышала его глубокий, судорожный вздох, похожий на стон; Дэймон словно пропустил неожиданный и болезненный удар. Она чувствовала его взгляд на своей обнаженной груди, ощущая, как она набухает, как наливается все ее тело, безвольно и инстинктивно реагируя на Дэймона. Ее сердце с такой силой стучало о грудную клетку, что она почти физически ощущала боль. Последовало долгое напряженное молчание, которое, казалось, продлится вечно; она ждала наказания.

Но наказания не последовало.

Кори почувствовала, как его руки, на удивление неуклюжие и не согласованные в движениях, взяли ленту, все еще охватывавшую ее тело, и снова прикрыли ей грудь.

Она открыла глаза и с удивлением посмотрела на него.

Глаза Дэймона были прикрыты; сдавленным голосом он проговорил:

– Ну вот, с этим теперь порядок. Я думаю, тебе лучше уйти.

– Уйти? – ошеломленно повторила она, словно эхо.

– Ты слышала меня. Я не хочу тебя сегодня ночью. – Он отодвинул резким движением стул, встал и прошел широкими решительными шагами по комнате к дверям, ведущим на террасу.

"А ведь он хотел меня", – с изумлением подумала Кори. Она была достаточно хорошо знакома с его телом и тем, как оно реагирует на различные раздражители. Он действительно был возбужден, все признаки этого состояния были налицо.

– Почему ты еще здесь? Я отпустил тебя! – Он стоял спиной к ней, глядя на ночное небо. – Сейчас мне не нужна киран.

Она медленно поднялась на ноги. Этого она уже вовсе не понимала. Он что, пытался продемонстрировать, сколь мало она значит для него даже в физическом смысле?

– Это что, какая-то игра?

– Я хотел бы, чтобы это была игра, – тяжело проговорил он. – Тогда бы я смог сложить все кусочки в аккуратную маленькую коробочку и забыть о них. Ты уберешься отсюда когда-нибудь?

– С удовольствием. – Она быстро повернулась к двери. – У меня совершенно нет никакого желания оставаться здесь дольше, чем требуется. – Она быстро направилась к выходу из комнаты. – Я счастлива, что ты переменил свое мнение обо всей этой чепухе насчет киран.

Он не обернулся на звук ее голоса, продолжая всматриваться в усыпанное звездами небо.

– Я не переменил своего мнения. Это всего лишь временная передышка, Кори. Я увижусь с тобой утром. Спокойной ночи.

Она немного помедлила в дверях. Было что-то болезненно-сдавленное в том, как он произнес эти слова, отчего она почувствовала странную боль. Но она не понимала ни этой боли, ни почему он решил так поступить.

– Спокойной ночи.

Она закрыла за собой дверь и быстро прошла по коридору в свою комнату.

* * *

– Дэймон! – Это был голос Селима, раздавшийся у приоткрытой двери, но Дэймон даже не обернулся.