Нет. Она не такая. Она решительная, прямая и очень, очень чистая в том, что хорошо, а что плохо. Разве не так?

Но она же по ночам выбиралась из дома и болталась по округе в провинции и теперь в Лондоне — Господи, о чем она думает? — не задумываясь о возникавших почти повсюду драках. Возможно, Олдридж выбрал ее, потому что она столь же морально гибкая, как он.

— Прес, мне нужно поговорить с тобой о лорде Олдридже. Он не хочет тебя.

— Я знаю. — Казалось, это признание пошатнуло ее настойчивость. Антигона отошла и привалилась спиной к стене. — Он сам мне это сказал. Я заставила его признать это. Хотя это пошло мне на пользу. — Престон повернула к нему прямой взгляд своих голубых глаз. — Вот почему я хочу быть с тобой. Вот почему я сейчас здесь. Я хочу отдать себя тебе.

Ее заявление прозвучало для Уилла сигналом тревоги. Оно расхолодило его прежде энергичную страсть. Остановило и остудило. Заставило насторожиться.

— Подожди минуту, Прес…

— Чего ждать, Уилл? Пока другие найдут свое счастье? Пока Касси и твой брат придут к согласию? Пока ты уйдешь в море? Все, что у нас есть, это сейчас. Зачем нам терять это понапрасну? — Антигона обняла его за талию и прижалась к нему полунагим телом. — Пожалуйста.

Желание с такой силой кипело в его жилах, что почти причиняло боль. Но возможные последствия были более чем страшные.

— Черт побери. Прес, не может быть, что ты серьезно. Что ты предлагаешь… — Качая головой, он отпрянул.

— Почему нет? — спросила Антигона, в ее глазах была мольба. — Мы оба точно понимаем ситуацию. Я ничего не жду от тебя, а ты — от меня. Пожалуйста, я хочу быть с тобой. Я хочу иметь шанс почувствовать вкус того, что может дать мужчина, прежде чем упаковать себя на полку. Судьба дала нам этот единственный хрупкий шанс быть вместе, тебе и мне. Я не хочу потратить его впустую.

Внутри у него похолодело, хотя Престон только что предложила ему то, чего мог бы желать мужчина. Об этом он мечтал темными бессонными ночами. Но ее слова заставили его похолодеть от ярости.

— Какой мужчина может дать? Любой?

Будь прокляты его глаза, его язык, его ревнивые глупые мозги.

Престон отступила так быстро, что Уилл едва не споткнулся, но видел, что его стрела угодила в цель.

— Мне так хочется ударить тебя, Уилл Джеллико, что я едва могу дышать.

И он, черт его забери, хотел, чтобы Престон стукнула его. Он хотел почувствовать наказующий удар ее гнева.

Но она не ударила. Она водила пальцами по краям одежды, чтобы не сжать руки в кулаки.

— Если ты так думаешь обо мне, ты совсем меня не знаешь.

— Правда состоит в том, Престон, что я тебя действительно не знаю. — На собственный слух Уилл говорил устало, как старик, как моряк, который пережил слишком много сражений и не может восстановить остроумие. — Я познакомился с тобой девять дней назад.

Воинственный запал, похоже, оставил и ее.

— Для меня это не девять дней. Для меня… — Она покачала головой и отвернулась, запахнув одежду и обхватив себя руками. Защищая себя.

Да, по ощущениям это больше, чем девять дней. Но в этом и сложность.

— Почему? — задал он вопрос, эхом звенящий в его уме. — Почему ты делаешь это… продолжаешь помолвку с этим человеком? Ты не знаешь, что он такое.

— Я знаю довольно. — Престон на миг закрыла глаза, словно могла отгородиться от отвратительной правды.

Он не отпустит ее так легко.

— Послушай меня, Прес. Он получает удовольствие с мальчиками. С детьми.

Антигона застыла, ее глаза медленно открывались, потемневшие, огромные от потрясения, ее лицо побелело, казалось, она вся покрылась ледяной коркой.

— Ты это пришел мне рассказать? Историю о его извращениях?

— Да. Он приезжает в Лондон, чтобы найти детей, у которых нет другого выхода, кроме как пойти с ним.

Повисла долгая тяжелая тишина, в нее проникали звуки города. Стук каретных колес по мостовой. Тихое ржание лошади. Позвякивание упряжи.

— Господи, помоги, — наконец дрожащим голосом сказала Антигона. — Теперь все обрело ужасный смысл.

Смысл?

— Какой в этом может быть смысл?

— Посмотри на меня. — Она раскинула руки, в ее голосе слышалось испуганное отвращение. — «Неуклюжая», «угловатая», мать часто повторяла эти слова. «Сорванец», «ребячливая». — Престон закрыла глаза, ее голос в неестественной, жуткой тишине походил на холодный призрак. — Ты сказал, мальчики… дети. Его излюбленное обращение ко мне это «непослушное дитя». И мама назвала ему меньший возраст, чем мне есть на самом деле. Я думала, это тщеславие, чтобы Касси казалась моложе, чтобы прикрыть мамино нелепое смущение из-за того, что она не вывозит нас в Лондон на светский сезон. — Антигона судорожно втянула воздух. — О Господи! Кажется, меня тошнит.

Уилл положил руки ей на шею и нагнул так, что голова оказалась у нее между коленей.

— Постарайся не попасть на мои сапоги и на свои тоже. И дыши. Делай медленный вдох через нос. — Он потирал большими пальцами ее сведенные плечи. — Просто дыши.

После нескольких глубоких вдохов она сказала:

— С тобой такое тоже бывало?

— Да. — Он продолжал растирать ее плечи, гладил ладонями спину.

— Можешь меня отпустить. — Антигона уперлась руками в колени и подняла голову.

— Через минуту. Осторожнее, сапоги не мои, я их одолжил. Так что пока дыши.

У Престон вырвался дрожащий выдох, и Уилл услышал, что она улыбается.

— Я уже в порядке. Правда.

— Тогда не выпрямляйся слишком быстро. Не хочу, чтобы ты упала в обморок.

— Я никогда не теряю сознания, — запротестовала Престон, но весь пыл возмущения оставил ее.

Уилл прислонил ее спиной к стене.

— Никогда не говори «никогда». Я падал в обморок.

Антигона все еще хватала ртом воздух, словно только что промчалась дистанцию на соревнованиях.

— Правда?

— Да. — Уилл решил отвлечь ее. — Упал как подкошенный. При первом залпе в Трафальгарской битве. Я стоял у гакаборта — для тебя, сухопутной леди, поясняю, это у кормы, — с сигнальными флажками. Я был сигнальщиком. Так что пришлось поднимать меня за шиворот в вертикальное положение. — Престон по-прежнему была бледна, но улыбалась, чего он и добивался. — Но, чтоб ты знала, тогда мне было только двенадцать.

— Слава Богу, что Олдридж тогда тебя не знал.

На это он мало что мог ответить.

— Прости. Но лучше тебе знать об этом.

— Да, — согласилась она, но была еще слишком потрясена, чтобы поверить в правду. Наверняка нутро у нее по-прежнему стянуто узлом.

— По крайней мере ты знаешь, что нужно теперь делать.

Она сделала то, чего он меньше всего ожидал — засмеялась, ее плечи дрогнули от безнадежного висельного юмора.

— Престон, ты знаешь, что тебе нужно делать? Тебе нужно разорвать помолвку.

— Да. — Она согласно кивнула, но глаза ее были зажмурены, а в голосе слышались изнеможение и безнадежное оцепенение. — Я это понимаю. — Она продолжала кивать. Но потрясение не проходило. Потрясение от знания. От страха того, что она, возможно, сделала. А может быть, ее трясло от мысли, что ей теперь нужно делать. Она сморщилась. — Господи, все так запуталось.

Уилл взял ее руки в свои, главным образом потому, что все еще хотел держать ее, пока мог.

— Смелее, — сказал он и поцеловал сначала одну ее руку, потом другую.

— Спасибо. Ты — настоящий друг. Больше никто не сказал мне об этом. Никто мне не сказал, хотя ясно, что люди это знали.

Он попытался разрядить ситуацию присущим ему юмором.

— Ты можешь поблагодарить меня позже.

Ее глаза открылись, Антигона смотрела на него со своей обычной прямотой.

— Я предпочитаю поблагодарить тебя сейчас. — Изнеможение в ее голосе постепенно сменялось решимостью. И чем-то еще. Чем-то прямым, требовательным и осознанным.

— Престон, я глубоко польщен, но ты пережила потрясение. Лучше я провожу тебя домой.

— Я не хочу домой. — Оттолкнувшись от стены, Антигона потянулась к лацкану его сюртука. — Помнишь, когда мы впервые встретились, я сказала, что покончила с медлительностью и покорностью?

— Да, — ответил Уилл, не уверенный, к чему она клонит. — Ты сказала, что собираешься действовать беспечно и безрассудно. — Что и проявилось в драке в таверне. — Прости мое плачевное отсутствие энтузиазма, Прес, но я думаю, что нам обоим достаточно эмоциональных потрясений за одну ночь, чтобы добавлять к нему еще и физическое.

— Нет, я хочу пополнить этот перечень радостно и бесповоротно.

Вот оно. «Бесповоротно». Он пытался смягчить горечь своих слов.

— Престон, я собираюсь принять должность капитана от Ост-Индской компании. Мне придется уехать. Я не думаю…

— Тогда не думай. Чувствуй. — Ее рука пробралась под его рубашку и заскользила вдоль пояса.

Он чувствовал, как легко разгораются тлеющие угольки его возбуждения.

— Престон. Я польщен, но не делай того, о чем пожалеешь.

— Я не пожалею. Я пожалею, если не сделаю. — Антигона поцеловала его ниже впадинки, у которой сходились ключицы.

Он закрыл глаза, сопротивляясь искушению, которое Престон так легко заставила его почувствовать. Он проглотил собственное сожаление.

— Ты не хочешь этого. Ты только думаешь, что хочешь, потому что потрясена и напугана.

— Я не напугана. Уилл, это именно то, что я хочу сделать, — сказала она, положив ладони ему на грудь. — Ее голос подрагивал от убежденности. — Я хочу быть с тобой, пока могу. С тобой, и ни с кем другим. Пожалуйста, — молила Престон, глядя на него огромными потемневшими глазами. — Не позволь, чтобы это был кто-то еще. Не допусти, чтобы это был он.

Уилл схватил ее за редингот и рывком дернул к себе, его скрытый гнев, досада, страсть и — да! — ревность сжигали, пересиливали все лучшее в его натуре.

— Я собирался взять тебя на ближайшей куче сена, и ты бы мне позволила! — сказал он с грубоватой прямотой, его лицо было всего в нескольких дюймах от нее.

— Конечно, позволила бы! — Престон сильно хлопнула ладонями по его груди, подтверждая свои слова. — Конечно! Разве не этого ты хочешь? Это то, чего хочу я! — Она смотрела на него с вызовом, ни на миг не тушуясь перед лицом своей откровенной страсти. — Ради чего тогда все эти ночи, вылазки и поцелуи? Я думала, ты тоже этого хочешь. — Ее дыхание белыми облачками поднималось над ее головой, окутывая их обоих тучей взаимных упреков.

— Возможно, — признался он и тут же поправился: — Да, конечно. О Господи! Да. Но я научился хорошенько думать об этом. Мы не можем просто выстрелить, как две заряженные пушки. Нам нужно думать! Но не здесь. И не так. Не как два животных в гоне во время дождя!

Антигона была загнана в тупик, сердитая, смущенная, раздосадованная.

— Ладно. Ты самый упрямый и несговорчивый человек во всем Лондоне. На всем божьем свете.

Уилл смотрел на нее, ощущая мрак, холод и разбитость, каких не испытывал никогда в жизни. Престон в ответ смотрела на него, встречая его силу своей, не уступая ни дюйма. Требуя ответа, которого у Уилла не было и который он не мог дать. Обвинения и взаимные упреки повисли между ними невысказанными.

— Ты пока еще помолвлена и собираешься замуж, Престон. Или ты забыла об этом?

— Нет. Я не забыла. Как я могла? Это как отвратительное на вкус лекарство, которое совали мне в горло, пока я не проглотила.

— Я скажу это снова. У тебя есть выбор.

— Ты — мой единственный выбор. — Ее голос треснул, раскололся на сотню кусочков.

Уилла терзало ее целеустремленное пренебрежение собой.

— Ты так мало себя ценишь, что отдалась бы на заднем дворе?

Престон взглянула на него, на ее лице отразились боль и возражение.

— Нет, Уилл. — Она снова тряхнула головой. — Почему ты не понимаешь?

— Я понимаю гораздо больше, чем ты думаешь.

Его холодное упрямство воспламенило Антигону, как сухой порох.

— Недостаточно. Недостаточно, чтобы понять, что долг — это не только уйти в море или в Индию. Иногда долг означает остаться, чтобы защитить семью.

— Я пытаюсь защитить тебя, упрямая девчонка.

— Тогда иди. Иди, пока я не поддалась искушению ударить тебя. Я перестану причинять себе боль.

— Престон, — пытался вразумить ее Уилл. — Прости, но я просто не могу это сделать. Несколько поцелуев украдкой — это одно, но я тебя не погублю. Я тебя не погублю, и делу конец. — Он взмахнул рукой, охватывая будущее и то, что ждет их там. — Я не могу так поступить с тобой.

Он повернулся и пошел прочь, той же дорогой, что и пришел, по темному холодному и скользкому от дождя проулку.

Потому что он самый упрямый человек в Лондоне, это очевидно.