Глава 19

Он не понял! Он не понял, что она любит его. Любит настолько, что готова столкнуться с осуждением или скандалом, лишь бы быть с ним. Любит настолько, что готова отдать ему единственное, что у нее осталось — себя.

Он сказал, что не может погубить ее и уйти, но все равно ушел.

А она осталась среди ночи под дождем распутывать клубок лжи, которая все еще связывала ее с Олдриджем.

Ей нужно подумать. Нужно поступить, как посоветовал бы ей папа, и составить уравнение, сбалансировать пользу и потенциальную потерю, добро и зло. Но зло настолько тяжело и так выходит за пределы ее опыта, что равенства не составить.

Она должна покончить с помолвкой. Это не вопрос. Но когда? Они обязаны леди Баррингтон, гостят в ее доме.

Как только Антигона покончит отношения с лордом Олдриджем, леди Баррингтон потребует, чтобы они съехали. Им некуда идти, кроме как домой, но и этот дом они едва могут себе позволить. И что произойдет с предполагаемым предложением виконта Джеффри, если Касси придется пережить позор изгнания из Лондона в почтовой карете?

Глоток бренди сейчас бы не помешал. Антигона чувствовала себя выжатой, измотанной, как старый пони, которого тянут и толкают сначала в одну сторону, потом в другую. Она, похоже, не способна принести радость никому, не говоря уж о себе самой. И она страдала. Не было места в ее теле, которое не ныло бы от боли, изливавшейся из разбитого сердца. Но по крайней мере хуже не будет.

— Антигона?

Она закрыла глаза и кляла себя за то, что сделалась такой удобной целью для мстительной судьбы. Потом она повернулась к лорду Олдриджу.

Он стоял в дверях конюшни в вечернем костюме — атласные бриджи, шелковая рубашка, туфли — с таким видом, будто его оторвали от стакана бренди. Жаль, что старый брюзга не подумал поделиться.

— Что, позвольте спросить, вы здесь делаете? — В его сухом протяжном тоне не было ничего от ее изумленного присвиста.

Наконец-то вопрос, а не утверждение. Но было слишком поздно примиряться, сейчас Антигона хотела как можно быстрее уйти.

— Я пришла проведать свою кобылу. Я прихожу почти каждую ночь.

Пусть делает из этого любые выводы. Пусть не одобряет. Пусть недовольно брюзжит, как он всегда делает.

Но вместо презрения или ужаса от того, что она явно не годится в леди Олдридж, на его лице появилась улыбка, та самая, которую Антигона впервые увидела в день папиных похорон, странный, довольный изгиб губ, словно ее непримиримость скорее тайно радовала его, чем раздражала.

Черт побери! Конечно, ему это нравится. Это ребячливость, мальчишеская выходка — улизнуть из дома в ночь. Ему нравится, что она одета и ведет себя как мальчишка с конюшни. Ему нравится, что она непокорная и непослушная. Ему, вероятно, доставит огромное удовольствие обуздывать ее, если не в постели, то другими, более пугающими способами.

Боже Всемогущий! Она неосторожно подтвердила его выбор, как единственный тип женщины, который он может переварить.

От этой мысли ее собственный желудок сжался, словно стиснутый железным кулаком.

— С кем вы разговаривали? — Взгляд Олдриджа прочесывал проулок от одного конца до другого.

— Со всадником. — Антигона неопределенно указала в сторону улицы. Пусть думает, что она разговаривает с незнакомцами. Пусть думает, что она неразборчива в знакомствах, как шлюха. Как бы дурно лорд Олдридж ни думал о ней, это не идет ни в какое сравнение с тем, что она думает о нем.

— Что вы делаете на улице в такое время ночи? У вас совсем нет разума?

— Очень мало. Но мне нравится следить за благополучием моей кобылы. — Антигона не забыла его оскорбительного утверждения в конюшне Нордфилда, что это он хозяин Резвушки. — Она еще моя лошадь, сэр!

— Ненадолго, — отрезал он.

О да. У него ведь есть планы на Резвушку.

— Возможно, навсегда. — Антигона сохраняла спокойный и безмятежный тон настолько, насколько голос Олдриджа был возмущенным. — Вам следовало бы знать, что эта кобыла не годится на племя, если вы поэтому настояли на том, чтобы доставить ее сюда и держать здесь.

— Что вы хотите сказать? — вскинулся лорд Олдридж.

— У нее были серьезные приступы колик, прежде чем она попала ко мне. Она едва не погибла. Гросвенор посоветовал никогда не случать ее. Как по-вашему, почему такой знаток лошадей, как лорд Гросвенор, отдал столь ценную кобылу мне? — Антигона чуть не добавила «двенадцатилетней», но не хотела наводить его на такие мысли, с которыми не может справиться.

От внезапного крушения тщательно выстроенных планов лорд Олдридж мертвенно побледнел. Хотя он не произнес ни слова, его лицо скривилось от ярости, губы сжались в белую линию.

Отлично. Антигона хотела заставить его продемонстрировать нрав. Она хотела, чтобы Олдридж так прочувствовал отвращение, что покончил бы со всем прямо сейчас. В момент удовлетворения она позволила себе сарказм:

— Возможно, теперь я не такая привлекательная перспектива?

— Не глупите, — прошипел он. — Я вложил в вас слишком много денег и времени, чтобы отступать сейчас, с кобылой или без оной. Если я ее случу, и она подохнет, невелика потеря. Но вы… меня утомляют эти детские игры.

Снова это слово, как червь, проникло под ее кожу.

— Я не ребенок, сэр. — Антигона выпрямилась во весь свой рост. — Я взрослая женщина.

— Прекрасно. Потому что я покончил с ожиданием, пока вы привыкнете к нашему браку. Дитя вы или нет, пора научиться делать то, что вам говорят.

— Я буду делать, что мне нравится. Вы — не владелец Резвушки, и я определенно не ваша собственность, сэр.

— Вы так думаете? — Снова довольное, холодное презрение. — Вы обязаны мне каждой надетой на вас тряпкой. Хотя не именно этой одеждой. — Но его взгляд задержался на ее поношенном рединготе и стал пристальным.

Черт побери! Она не могла допустить, чтобы лорд Олдридж ассоциировал ее с мальчишкой, которого видел в конюшне Нордфилда и который — теперь это стало отвратительно ясно — показался ему привлекательным.

— Вы не покупали мне одежду. — В Лондоне Антигона носила то, что отвергла Касси. До встречи с Уиллом Джеллико Антигона никогда не заботилась о нарядах. А теперь, когда он ушел из ее жизни, она не могла найти причину погружаться в ненужные хлопоты и наводить лоск.

— Разве? Спросите свою мать, если не потрудитесь поверить мне. Спросите у нее, откуда деньги на наряды вашей сестры и ее светский сезон. Спросите себя, как ваша сестра без значительной финансовой помощи сумела заиметь приданое, способное привлечь такого, как наследник графа Сандерсона.

Антигона едва удержалась, чтобы не застонать в голос. Что еще сотворила ее мать? Всякий раз, когда Антигона думала, что хуже быть не может, она оказывалась в еще более безнадежной ситуации.

— И вы оказывали ей финансовую помощь? Вы одолжили ей деньги?

— Я дал ей деньги. В обмен на вас. Ничего не могло быть легче. Я говорил вам, что все можно купить. Я купил вас столь же определенно, как африканского раба на рынке. Вы моя. Не думайте, что наше соглашение будет изменено только потому, что вы набрались причудливых романтических идей.

— Сейчас 1815 год, сэр, а не мрачное средневековье. Вы не можете заставить меня выйти замуж без моего согласия. Это закон.

— Не вздумайте говорить мне о законе. — Он схватил ее за запястье и дернул к себе. В его тоне звучала угроза, голос походил на рокот орудия. — Я говорил вам, что с любым можно справиться. Все можно купить. Купил вас, смогу купить и викария. В Лондоне полно приходских священников, которые будут счастливы продать свою подпись. Несколько удачно положенных гиней обеспечат мне глухого епископа вместе со специальной лицензией.

Его длинные костлявые пальцы впились в ее запястье.

— Вы делаете мне больно. — Антигона старалась говорить четко, чтобы предотвратить наползающее удушье страха.

— Возможно. И вам, возможно, следует привыкнуть к этому, если вы не можете приучить себя к приличному согласию. Я не из терпеливых, Антигона, вы испытываете остатки моего долготерпения.

— Я это запомню. — О да, она запомнит. Антигона подалась вперед, почти придвинулась к Олдриджу, обретая так необходимую отвагу, когда он, вздрогнув, отпрянул. — И я запомню, каков вы есть. Я слышала о таких, как вы. Вы не можете получить удовольствие, пока не причините кому-нибудь боль или не заставите унижаться перед вами. Как предсказуемо. — Антигона в полной мере одарила его презрением.

Он отпустил ее запястье и отступил, сохраняя на лице ледяную улыбку, сковав гнев тщательным контролем.

— Вы не будете такой говорливой, когда унижаться придется вам.

Теперь Олдридж ее пугал. Антигона чувствовала, как страх просачивается сквозь ее кожу, отравляет подобно яду. Проникнув до мозга костей, страх сделал ее безрассудной и дерзкой, она этому не противилась.

— Даже так? — огрызнулась она.

— Да, — бросил лорд Олдридж в ответ на ее вызов. — Вы будете делать, что вам скажут, или больше никогда не увидите эту кобылу.

Он — негодяй и монстр. Это он должен пугаться.

— Это для меня не угроза, ваша милость. Я крупная… — с каждым шагом Антигона подвигалась ближе, вынуждая его отступать, — и сильная девушка. Вы видели, на что я способна. Думаете, я не могу справиться с маленькой болью от таких, как вы? Помните, что случилось с мистером Стаббс-Хеем? А я едва знала его и не испытывала к нему неприязни. Для вас, уверяю, я могу вложить в свои кулаки настоящую ненависть.

Антигона едва не сделала к нему еще шаг, чтобы дать волю своему гневу и ненависти, чтобы доставить себе удовольствие увидеть, как Олдридж дрожит, заставить его отшатнуться от страха, что она вышибет из него дух.

Но она удержалась. Она сдержала свою ярость настолько, чтобы он видел угрозу.

— Больше никогда мне не угрожайте.

Антигона медленно отступала, не спуская с него глаз, и осторожно нащупывала ногами скользкие булыжники, пока не скрылась в темноте. И тогда, только тогда, она позволила себе побежать.

Антигона выскочила из конюшенного двора, словно сам дьявол гнался за ней по пятам, и помчалась, пытаясь перегнать бешеный ритм сердца. Но до Дувр-стрит слишком близко, чтобы оставить позади своих демонов. Антигона была безмерно несчастна, охвачена отвращением, чересчур подавлена, чтобы нырнуть в хомут дверей дома леди Баррингтон, поэтому она продолжала бежать, пока не оказалась на Пиккадилли, там она повернула и медленно пошла назад, шагая по улицам еще час, чтобы страх и гнев выветрились из нее. Пыталась найти выход. Пыталась решить уравнение.

Но она так устала. Устала от всего. Она, как тот жонглер в «Веселом погонщике», подбрасывает тарелки в воздух, но, похоже, не может их поймать. Они разлетаются вокруг нее на куски, одна за другой.

Это невозможно. Ей нужно это вынести. Нужно убедиться, что Касси в безопасности. Нужно верить, что виконт Джеффри их всех не разочарует и не снесет карточный домик их мечты в сточную канаву.


Ответ на ее молитвы пришел на следующий день в два часа пополудни, когда надменному дворецкому леди Баррингтон едва заметным движением холеной руки была вручена визитная карточка, дополненная просьбой проводить к миссис Престон.

При звуках его подъезжающей кареты Касси побежала искать сестру, они вместе смотрели из узких окон третьего этажа и слушали, как он входит в дом, и каждая возносила молчаливые мольбы всем святым, которые смилуются их услышать.

Взяв сестру за руку, Антигона увела ее от окна. Касси похолодела и нервничала от ожидания, так что, несмотря на собственное возбуждение и тревогу, Антигона усадила сестру у маленького камина и села рядом, настроившись рассеять ее опасения.

— Касси, нет причин беспокоиться. Если ты действительно любишь его. Любишь? Для него самого и для себя, а не для мамы?

Голос сестры был тихим, но ответ последовал незамедлительно:

— Да, я его очень, очень люблю. Очень.

— Тогда ты не должна тревожиться. Если виконт Джеффри приехал сюда поговорить с мамой, то новости будут самые благоприятные.

Но лицо Касси по-прежнему было бледным от беспокойства, которое не уменьшилось, когда на лестнице послышались шаги и в дверях появилась горничная:

— К вам виконт Джеффри, мисс Престон.

— Пойдем со мной, Анни, — умоляла Кассандра.

— Нет. Дорогая моя, твоему виконту нужна приватная обстановка, чтобы сказать тебе о своей любви. Он не захочет, чтобы твоя старая дева-сестра болталась рядом, это собьет его. Тебе нужно быть храброй и одной предстать перед его обожанием. — Антигона поцеловала Касси в щеку и шепнула: — Смелее.

И Касси ушла, а Антигона осталась, считая минуты в тревожном ожидании, надеясь и молясь, что наконец хоть что-то пойдет правильно. Молясь Богу и заключая сделку с дьяволом, что даже если в ее собственной жизни все идет наперекосяк, то пусть это ее желание исполнится.