Джемми блаженно и обессиленно вздыхал, ногами обхватив талию Джейми, а руками обняв его за шею, он прижал свою загорелую щеку к истерзанной дедовой спине. Потом его посетила какая-то идея, потому что он вдруг громко чмокнул Джейми между лопаток.

Ее отец резко остановился, почти уронив внука, и издал странный высокий гортанный звук, который заставил ее рассмеяться.

– Так лучше? – серьезно спросил Джем, подтягиваясь повыше, чтобы заглянуть деду в лицо.

– Да, парень, – заверил его Джейми, и его лицо дернулось. – Гораздо лучше.

Москиты и мошкара уже набирали силу. Она махнула перед собой, чтобы разогнать облако мошек и прихлопнула комара у Германа на шее.

– Ай, – отреагировал он, подняв плечи, но продолжил петь, ничуть не потревоженный.

Рубашка Джемми была тонкой, из поношенного полотна, перешитая из старой рубашки Роджера. Одежда высохла, облегая его тело, плотное и крепкое, ширина его маленьких хрупких плеч перекликалась с шириной других плеч, старше и крепче, за которые он цеплялся. Она перевела взгляд от рыжеволосых мужчин к напевающему Герману, тонкому как тростинка и выглядящему особенно изящным в перекличке света и тени. Брианна подумала о том, до чего же красивые мужчины все трое.

– Кто были те плохие люди, дедушка? – спросил Джемми сонно, его голова качалась в такт шагам Джейми.

– Чужаки, – ответил Джейми кратко. – Английские солдаты.

– Английские канальи, – добавил Герман, прекратив петь. – Одни из тех, которые отрезали руку моему папе.

– Это они? – Джемми поднял голову, на секунду пробудившись, но тут же с глухим стуком уронил ее между лопатками Джейми, заставив деда крякнуть. – Ты убил их своим мечом, дедушка?

– Кое-кого.

– Я убью остальных, когда вырасту, – объявил Герман. – Если кто-то остался.

– Полагаю, остался. – Джейми подтянул Джемми чуть повыше, отпуская руку Германа, чтобы плотнее прижать к себе обмякшие ноги Джемми.

– И я, – пробормотал Джемми, не в силах бороться со сном, – я тоже их убью.

На развилке Джейми передал Брианне сына, который уже крепко спал, и забрал у нее свою рубашку. Он натянул ее, убирая с лица растрепанные волосы. Отец улыбнулся ей, затем наклонился и нежно поцеловал в лоб, положив одну руку на круглую рыжую головку Джемми, лежащую у нее на плече.

– Не беспокойся, девочка, – мягко сказал он. – Я поговорю с Мордехаем. И с твоим мужчиной. А ты позаботься пока об этом малом.

* * *

«Это личные дела», – сказал ее отец.

Главный смысл заключался в том, чтобы она оставила тот костер в покое. И она, возможно, так и поступила бы, если бы не пара деталей. Первая – Роджер пришел домой затемно, насвистывая песенку, которой, как он сказал, научила его Эми Маккаллум. И второе – небрежное замечание ее отца о том, что костер возле ручья пах шотландским высокогорьем.

У Брианны был чуткий нос, и она чуяла недоброе. Она наконец-то поняла – с опозданием, – что заставило Джейми сделать такой вывод. Резкий медицинский запах был запахом йода, запахом жженых морских водорослей. Так же давным-давно пах костер из морских водорослей возле Аллапула, куда Роджер возил ее на пикник.

Конечно, на побережье были водоросли, но вряд ли кто-то привез их оттуда в горы. При этом не исключено, что водоросли могли привезти из Шотландии рыбаки, как некоторые эмигранты возят с собой землю из дома в напоминание о покинутой родине.

«Ворожба», – сказал отец. А песня Роджера, которой его научила Эми Макаллум, называлась, как он сказал, «Чары по часовой стрелке».

Все это ничего не доказывало. Тем не менее она упомянула маленький костер и его содержимое в разговоре с миссис Баг, просто из любопытства. Миссис Баг прекрасно разбиралась в гэльской ворожбе.

Женщина задумчиво сдвинула брови и сжала губы, услышав описание.

– Кости, говоришь? Какие кости? Животного или человека?

Брианна почувствовала, как по спине пробежала дрожь.

– Человека.

– О, ох. Есть такие заговоры, для которых используют могильный прах или кости.

Упоминание о золе, видимо, напомнило миссис Баг о чем-то, потому что она взяла большую миску для замесов из теплой золы очага и заглянула в нее. Хлебная закваска испортилась несколько дней назад, и миску с мукой, водой и медом поставили в дымоход в надежде добыть диких дрожжей из проходящего воздуха.

Круглая маленькая шотландка хмуро посмотрела на миску, покачала головой и поставила ее обратно, коротко пробормотав что-то на гэльском. Ну разумеется, подумала Брианна, слегка развеселившись, ведь должна быть молитва для привлечения дрожжей. Какой святой заступник в ответе за дрожжи?

– То, что ты нашла возле ручья – водоросли, кости и плоский камень, – сказала миссис Баг, возвращаясь одновременно к шинковке репы и к их разговору, – это любовные чары, девочка. Некоторые называют их «злоба северного ветра».

– Хорошенькое название для любовных чар, – отозвалась Бри, глядя на миссис Баг, которая засмеялась.

– Ох, погоди-ка, удастся ли мне это вспомнить? – задала она себе риторический вопрос. Женщина вытерла руки о фартук, сложила их на талии и продекламировала в несколько театральной манере:

– Любовные чары для тебя,

Вода, вытянутая через соломинку,

Тепло твоего любимого,

И его любовь придет к тебе.

Приди рано в День Господень,

На плоскую скалу прибрежную,

Возьми с собой белокопытник

И наперстянку.

Немного угольков

В подоле платья принеси,

Да еще комок особых водорослей

В деревянном горшочке.

Три кости старика,

Недавно взятые из могилы,

Девять стеблей королевского папоротника,

Недавно срубленные топором.

Положи связку в огонь

И преврати все в золу;

Золу посыпь на обнаженную грудь любимому,

Когда дует злой северный ветер.

Обойди родовой холм,

Кругом пять раз обойди,

Даю тебе клятву,

Что любимый никогда не покинет тебя.

Миссис Баг опустила руки, взяла другую репу, ловко разрезав ее на четыре части, и бросила куски в котел. – Ты, надеюсь, не намерена такое практиковать?

– Нет, – пробормотала Брианна, чувствуя, как по спине побежал холодок. – Как вы думаете, мог это быть кто-то из рыбаков?

– Ну, что до этого, тут я не могу поручиться наверняка – но кто-нибудь точно должен знать этот приворот, он довольно известный. Хотя я лично не знаю никого, кто бы такое проделывал. Есть способы и попроще, чтобы приворожить мужчин, милая, – добавила она, наставительно указывая коротким пальцем на Брианну. – Приготовь ему хорошую тарелку репы с маслом, вареной в молоке, например.

– Я запомню, – пообещала Брианна, улыбнувшись, и попрощалась.

Она намеревалась вернуться домой, там ее ждала дюжина дел, которые нужно было переделать: от прядения ниток и изготовления ткани до ощипывания и потрошения мертвых гусей, которых она недавно подстрелила и повесила в пристройке. Но вместо этого ноги понесли ее вверх по склону, по заросшей тропке, ведущей к кладбищу.

Конечно, кто бы ни занимался ворожбой, это была не Эми Маккаллум, подумала она. Той бы понадобилось несколько часов, чтобы дойти до кладбища от ее хижины, к тому же у нее на руках был младенец. Но детей можно нести. И никто бы не узнал, что она уходила, кроме, быть может, Айдана, но мальчик не говорил ни с кем, кроме Роджера, которого боготворил.

Солнце почти село, и крошечное кладбище выглядело тоскливо: на холодную, засыпанную хвоей землю, грубые деревянные кресты и кучки каирнов легли длинные холодные тени от окружающих деревьев. Сосны и тсуги, склонив ветки, беспокойно шумели над головой, колышась от легкого вечернего ветра.

Холод пополз от копчика вверх и разлился между лопаток. Ей стало еще холоднее, когда она увидела куски свежей земли у могилы с именем Эфраима.

Глава 50

Острые края

Он должен был догадаться раньше. И догадывался. Но что он мог сделать? А главное, что ему делать теперь?

Роджер медленно брел вверх по склону, почти не замечая окружающей его красоты. Почти, но не целиком. Отдаленное ущелье, где среди лавровых зарослей приютилась ветхая хижина Эми Маккаллум, выглядело таким мрачным в запустении зимы, но весной и летом оно пробуждалось к жизни и утопало в зелени и цветах. Вид был настолько живописный, что даже тревога не могла отвлечь внимание от всполохов красного и розового, перемежающихся мягкими пятнами кремового кизила и синевой незабудок, чьи крошечные головки качались на тонких стеблях над быстрым потоком, который несся вниз вдоль горной тропы.

Наверное, место выбирали летом, цинично подумалось Роджеру. Видимо, выглядело очень привлекательно. Ему не довелось знать Орема Маккаллума, но, очевидно, он отличался не большей практичностью, чем его жена, иначе они бы знали, какими опасностями грозит уединенность в этих краях.

Происходящее, однако, нельзя было вменять в вину Эми, он не должен был перекладывать на нее ответственность за недостаток собственного трезвого суждения. В общем-то, за собой Роджер тоже не чувствовал особенной вины, но он раньше должен был заметить, что происходит, о чем судачат вокруг.

– Все знают, что вы проводите больше времени в хижине вдовы Маккаллум, чем с собственной женой.

Так сказала Мальва Кристи, вызывающе подняв свой маленький заостренный подбородок.

– Скажете моему отцу, и я всем расскажу, что видела, как вы целуетесь с Эми Маккаллум. Они все мне поверят.

Он ощутил эхо своего изумления, которое почувствовал от сказанного, – изумление, которое сменилось злостью. Это была злость на девчонку и ее глупую угрозу, но еще больше злость на самого себя.

Роджер работал в солодовне и, направляясь домой к ужину, срезал путь на повороте тропы, застав врасплох этих двоих, Мальву и Бобби, слившимися в объятиях. Они отпрянули друг от друга, вытаращив глаза, как пара потревоженных оленей: перепугались так, что это было даже смешно.

Роджер улыбнулся и, прежде, чем он успел извиниться и деликатно исчезнуть в подлеске, Мальва сделала шаг вперед – глаза ее были по-прежнему круглыми от испуга, но горели решимостью.

– Скажете моему отцу, – сказала она, – и я всем расскажу, что видела, как вы целуетесь с Эми Маккаллум.

Его так ошеломили эти слова, что он едва замечал Бобби, пока молодой солдат не положил ладонь девушке на руку, что-то бормоча и подталкивая ее назад. Мальва, неохотно поворачиваясь, бросила на Роджера последний испепеляющий взгляд и прощальную реплику, которая его оглушила:

– Все знают, что вы проводите больше времени в хижине вдовы Маккаллум, чем с собственной женой. Они все мне поверят.

Черт побери, так и будет, и это его вина. Кроме пары ядовитых ремарок, Бри никак не возражала против его визитов; она принимала – или прикидывалась, что принимает – тот факт, что кто-то должен навещать Маккаллумов, проверять, горит ли огонь в очаге и есть ли в доме еда, составлять им компанию ненадолго, чтобы как-то разбавить монотонность их одинокой жизни.

Он часто делал подобные вещи вместе с преподобным: они проведывали пожилых, овдовевших и больных прихода – приносили пищу, оставались ненадолго поговорить и послушать. Такое и делают для соседей, повторял он себе, это нормальная человеческая доброта.

Но он должен был быть внимательнее. Теперь он вспомнил задумчивый взгляд Джейми за ужином, его на секунду задержанное дыхание, как будто тесть хотел что-то сказать, когда Роджер попросил Клэр дать ему какую-нибудь мазь против сыпи для маленького Орри Маккаллума; потом Клэр бросила взгляд на Брианну, и Джейми закрыл рот – что бы ни было у него на уме, оно так и осталось недосказанным.

«Они все мне поверят». Если она взялась такое утверждать, значит, уже ходили толки. Скорее всего Джейми их слышал, оставалось только надеяться, что они не дошли до Бри.

Кривой дымоход показался над лавровыми зарослями, над ним вился едва заметный дымок, который заставлял прозрачный воздух над крышей дрожать, как будто хижина была заколдована и могла вдруг испариться.

Самое худшее заключалось в том, что Роджер в точности знал, как это случилось. Он питал слабость к молодым матерям, испытывал к ним невыносимую нежность, хотел заботиться о них. Тот факт, что он знал, почему именно в нем жила эта потребность – воспоминание о собственной молодой матери, которая умерла, спасая ему жизнь во время Блица, – никак не помогал делу.