Он встал и принялся пинать меня и сыпать ругательствами, он вздыхал и сопел, пока его ботинки обрушивались на мои бока, спину и ягодицы. Я коротко вскрикивала, стараясь дышать. Тело дергалось и вздрагивало на сухой листве, и я цеплялась за твердость земли под собой, пытаясь утонуть в ней, быть ею поглощенной.

Потом все прекратилось. Я слышала, как он тяжело дышит и пытается говорить.

– Чертова… чертова… ох ты чертова… Прок… проклятая… Сучка…

Я лежала неподвижно, желая раствориться в темноте, которая укутывала меня. Я знала, он собирается пнуть по голове. Я уже чувствовала, как дробятся и ломаются зубы, как хрупкие кости черепа, хрустя, втыкаются во влажную мякоть мозга. В тщетном сопротивлении я дрожала и стискивала зубы. Звук будет такой же, как когда разбиваешь дыню, глухой, липкий. Услышу ли я его?

Но ничего не произошло. Послышался другой звук: быстрое и настойчивое шуршание, в котором не было никакого смысла. Какой-то немного мясной звук, плоть трется о плоть в мягком шлепающем ритме. Потом он издал стон, и теплые капли жидкости упали мне на лицо и плечи, разбрызгавшись по обнаженной коже в тех местах, где порвалась рубашка.

Я застыла. Где-то на периферии сознания посторонний наблюдатель размышлял о том, было ли это самой омерзительной вещью из тех, с которыми я когда-либо сталкивалась. Вообще-то нет. Кое-что мне пришлось увидеть в «Обители Ангелов», не говоря уже о смерти отца Александра или чердаке Бердсли… полевой госпиталь в Амьене… господи, нет, это даже и близко не стояло.

Я лежала безвольная, с закрытыми глазами, вспоминая разные неприятные события из своего прошлого, и на самом деле желая выменять этот опыт на что-нибудь из того, что случилось давно.

Бобл наклонился, схватил меня за волосы и несколько раз стукнул об дерево, дыша с присвистом.

– Ты у меня попляшешь… – пробормотал он, уронил руку, и я услышала шаркающие шаги, он уходил.

Когда я наконец открыла глаза, то была одна.

* * *

Я осталась одна – хоть что-то. Кажется, жестокое нападение Бобла испугало мальчишек. Я перекатилась на бок и замерла, вдыхая и выдыхая. Я была уставшей и опустошенной. Джейми, где же ты?

Меня не пугало, что может случиться дальше, – я не заглядывала дальше настоящего момента, дальше одного вдоха, дальше одного удара сердца. Не думала и не чувствовала. Пока еще нет. Просто лежала и дышала.

Очень медленно я стала замечать всякие мелкие детали. Кусочек коры, запутавшийся в волосах, царапал щеку. Плотный ковер из сухих листьев, обнимающий мое тело. Усилие, когда от дыхания поднималась грудь. Нарастающее усилие. Возле глаза задергался какой-то маленький нерв.

Внезапно я осознала, что с кляпом во рту, отеком и скопившейся в носу кровью я просто рисковала задохнуться. Я перевалилась на живот так, чтобы не дернуть веревку, и начала тереться лицом о землю, затем я уперлась в нее ногами и наклонилась вперед, теперь уже с нарастающим отчаянием царапая лицо о древесную кору, безуспешно пытаясь ослабить или сдвинуть повязку. Кора разодрала губу и щеку, но платок был так туго завязан вокруг моей головы, что лишь сильнее врезался в края рта, открывая его так, что слюна безостановочно наполняла комок ткани. Я поперхнулась, ощутив, как мокрая тряпка перекрывает горло, и почувствовала, как поднимается рвота, обжигая рецепторы где-то в носу. Нет, нет, нет. Ты не будешь, не будешь, не будешь блевать! Я втянула воздух, кое-как проходящий по забитому кровью носу, и почувствовала, как по горлу скользнул густой железный привкус. Снова поперхнувшись, уже сильнее, я согнулась пополам, петля на шее затянулась, и перед глазами расцвели белые пятна.

Я упала назад, ударившись головой о ствол. Но я едва заметила это: слава Господу, петля ослабла и я смогла сделать два-три глотка пропитанного кровью воздуха.

Нос сильно опух и продолжал отекать. Я стиснула зубы на кляпе и попыталась прочистить пазухи, подув изо всех сил, пусть даже ненадолго. Теплая кровь, смешанная с желчью, брызнула вниз по подбородку и полилась на грудь. Я быстро задышала, чтобы запастись кислородом.

Выдохнуть, вдохнуть. Выдохнуть, вдохнуть. Выдохнуть… но нос уже так распух, что воздух почти не проходил, и я почти всхлипнула от паники.

Боже, только не плачь! Ты умрешь, если заплачешь! Ради бога, не плачь!

Выдохнуть… выдохнуть… Прочистить… Я фыркнула, истратив последние запасы воздуха в легких, и сумела добиться щели шириной с волос – довольно, чтобы наполнить их еще раз.

Я задержала дыхание, пытаясь продержаться в сознании достаточно долго, чтобы найти другой способ дышать, должен быть другой способ. Я не могла позволить мелкому засранцу вроде Харли Бобла убить меня так глупо. Это было неправильно, этого не могло случиться.

Полусидя я прижалась к дереву поплотнее, чтобы максимально ослабить давление петли на шею, и уронила голову вперед – так кровь сбегала вниз, капая из носа. Это немного помогло, но ненадолго. Глаза начали сами собой смыкаться: нос точно был сломан, и вся верхняя часть лица постепенно отекала, наполняясь кровью и лимфой от травмы, при этом не только лишая меня зрения, но и сильнее затрудняя дыхание.

В отчаянии я стала кусать тряпку во рту, жевала ее, пропуская материю между зубов, пыталась сжать ее, расплющить, передвинуть внутри… Я прикусила щеку, но мне было все равно, это было не важно, значение имело только дыхание. Господи, я не могу дышать, пожалуйста, помоги мне дышать, помоги… пожалуйста.

Укусив язык, я всхлипнула от боли и поняла, что у меня получилось просунуть его над тряпкой так, что я могла дотянуться до уголка губ. Отодвигая кляп что есть сил, я сумела сделать небольшой канальчик для воздуха. Сквозь него проходила лишь тонкая струйка кислорода, но я могла дышать, а все остальное не имело значения.

Моя голова была неудобно наклонена, а лоб прижат к дереву, но я боялась двигаться, в страхе потерять непрочную животворящую струю – вдруг кляп сдвинется, если я пошевелюсь. Я сидела неподвижно, сжав руки, и делала длинные свистящие и булькающие вдохи, размышляя о том, сколько я смогу так продержаться. Мышцы шеи уже дрожали от напряжения. Руки снова пульсировали, надо полагать, они и не прекращали, но мне было не до них. Теперь же я обратила на это внимание и тут же приметила стреляющую боль, которая жидким огнем обжигала каждый ноготь, она отвлекала меня от насмерть затекших шеи и плеча.

Мышцы шеи дернулись, и их свело. Я резко всхлипнула, перекрыла себе воздух и выгнулась, как струна, воткнув пальцы в веревки и пытаясь вернуть себе доступ к нему.

Чья-то рука опустилась мне на плечо. Я не слышала, как он подошел. Слепо мотнув головой, я принялась бодать его. Мне было все равно, кто он и чего хочет, пусть только снимет кляп. Изнасилование казалось справедливой ценой за выживание, по крайней мере сейчас.

Я отчаянно мычала, фыркала, сопела, мотала головой, разбрызгивая вокруг кровь и желчь. Мне нужно было показать, что я задыхаюсь: пока что уровень их сексуального образования доказывал, что он может даже не заметить, что я не дышу, и начать удовлетворять свои желания, не предполагая, что изнасилование становится некрофилией на глазах.

Он закопошился возле моей головы. Господи, спасибо, спасибо! Каким-то сверхъестественным усилием я удержала себя в вертикальном положении, голова кружилась, из глаз сыпались искры. Потом полоска ткани упала, и я рефлекторно вытолкнула мокрый комок изо рта, тут же поперхнувшись. Меня начало рвать почти одним только воздухом, тело содрогалось в пустых позывах.

Я ничего не ела, лишь пара капель желчи обожгли мне горло и скатились по подбородку. Я хрипела и кашляла, вдыхая воздух огромными жадными, разрывающими легкие глотками.

Он что-то тревожно шептал. Мне было все равно, я не могла его понять. Все, что я слышала, был свист моего дыхания и стук сердца. Наконец, немного сбавив сумасшедший ритм, чтобы наполнить кислородом изголодавшиеся ткани, оно ударило так сильно, что все тело содрогнулось.

Потом до меня дошло слово или два, и я подняла голову, глядя на него.

– Что? – сказала я простуженно. Я закашлялась и тряхнула головой, пытаясь прояснить ее. Было очень больно. – Что ты шказал?

В слабом мерцании костра я видела его только как смутный худощавый силуэт с взлохмаченной гривой.

– Я говорю, – прошептал он, наклоняясь ближе, – вам имя Ринго Стар о чем-нибудь говорит?

* * *

В этот момент меня уже нельзя было ничем удивить. Я только вытерла рассеченную губу о плечо и очень спокойно ответила:

– Да.

Он задержал дыхание. Я поняла это, только когда услышала долгий выдох и увидела, как опустились его плечи.

– Господи, – сказал он едва слышно. – О господи.

Мужчина внезапно кинулся вперед и заключил меня в крепкие объятия. Я сжалась, хрипя от того, что петля на шее снова затянулась, но он был слишком погружен в собственные эмоции, чтобы заметить.

– Боже, – сказал он и зарылся лицом в мое плечо, почти всхлипывая. – Боже. Я знал, знал, что так и есть. Я знал, но не мог поверить. Боже, о боже! Боже! Я не думал, что когда-нибудь найду такого же, как я… Никогда…

– Кхх, – прохрипела я и изогнула спину.

– Что… О, черт!

Он отпустил меня и схватился за веревку у меня на шее. Перехватив ее поудобнее, парень стащил путы с меня, почти оторвав мне уши в процессе, но я не возражала.

– Черт! Ты в порядке?

– Да, – проквакала я. – Раз… развяжи бидя.

Он засопел, вытирая нос о рукав, и оглянулся через плечо.

– Не могу, – зашептал он. – Следующий парень увидит.

– Следующий парень? – закричала я, если мой придушенный шепот можно было считать криком. – Что ты хочешь сказать, следующий…

– Ну… Понимаешь… – Кажется, до него только сейчас дошло, что у меня могут быть возражения против того, чтобы покорно ждать, как разделанная индейка, пока ко мне явится очередной потенциальный насильник. – Ээ… Я хотел сказать… ну, не важно. Кто ты?

– Ты, черт тебя дери, отлично знаешь, кто я, – просипела я яростно, отталкивая его связанными руками. – Я Клэр Фрэзер. А ты еще кто? Откуда ты здесь? И если ты хочешь услышать от меня еще хоть слово, тебе, мать твою, придется меня развязать сию же минуту!

Он снова опасливо оглянулся через плечо, и я поняла, что он боится своих так называемых «товарищей». Как и я. Я видела линию его профиля: это действительно оказался взлохмаченный молодой индеец, которого я посчитала тускарора. Индеец… какой-то кусочек пазла встал на место среди моих перепутанных синапсов.

– Проклятье, – сказала я и слизнула струйку крови, которая бежала из разбитой губы. – Зуб Выдры. Зуб. Ты его.

– Что?!

От отпрянул назад и уставился на меня широко раскрытыми глазами.

– Кто?

– Или как там его звали? Роберт… Роберт С… как же это…

Меня трясло от ярости, шока и истощения, пока я продиралась сквозь остатки разума. Но несмотря на свое плачевное состояние, я прекрасно помнила Зуб Выдры. В моем мозгу живо всплыла картина: я одна в лесу, как сейчас, промокшая от дождя, а в руках у меня погребенный много лет назад в землю череп.

– Спрингер, – сказал он и от волнения сжал мою руку. – Спрингер – так? Роберт Спрингер?

Меня хватило только на то, чтобы сжать зубы, приподнять подбородок и вытянуть перед ним связанные руки. Ни слова больше, пока не разрежет узел.

– Вот дерьмо, – пробормотал он и, быстро оглянувшись, потянулся за ножом. Парень не очень-то хорошо им владел. Если бы мне нужно было доказательство, что он не настоящий индеец из этого времени… Однако он справился с веревками, не поранив меня, и я со стоном согнулась пополам, засунув ладони под мышки, когда кровь стала их наполнять. Было чувство, будто они превратились в воздушные шары, которые так надули, что они вот-вот лопнут.

– Когда? – требовательно спросил он, не обращая внимания на мои проблемы. – Когда ты пришла? Где нашла Боба? Где он теперь?

– Тысяча девятьсот сорок шестой, – сказала я, сжимая пульсирующие ладони. – Первый раз. А второй в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом. Что касается мистера Спрингера…

– Второй? Ты сказала – второй раз? – От удивления парень повысил голос. Он резко прервался и виновато оглянулся, но мужчины у костра громко спорили и играли в кости: восклицание утонуло в их криках.

– Второй раз, – повторил он потише. – Так ты это сделала? Ты вернулась?

Я кивнула, сжимая губы и медленно покачиваясь взад и вперед. С каждым ударом сердца мне казалось, что мои ногти отвалятся.

– А ты? – спросила я, хотя была уже практически уверена в возможном ответе.