– Любимая… Моя девочка… Ты в порядке? Святой Михаил, сохрани нас, все хорошо?

Она знала, что он рядом, но не повернулась. Нечто вроде мелкой ряби, как от камня, брошенного в воду, пробежало по ее телу, и дыхание снова застряло в горле – короткий сухой звук.

Без дальнейших раздумий он выкарабкался из шкур и, не одеваясь, стал звать на помощь. В тусклом свете длинной хижины[81] возникли неуклюжие фигуры, спешащие ему навстречу и осыпающие вопросами. Он не мог говорить, ему и не нужно было. Спустя несколько мгновений появилась Тевактеньох. Ее твердое старое лицо застыло в мрачном спокойствии. Небрежно оттолкнув его, женщины длинной хижины поспешили мимо, унося с собой Эмили, завернутую в оленью шкуру.

Он последовал за ними, но они, не замечая его, исчезли в женском доме на другом краю деревни. Двое или трое мужчин вышли за порог, глядя им вслед, пожали плечами и вернулись в дом. Было холодно, очень поздно, к тому же случившееся явно касалось только женщин.

Йен тоже вернулся внутрь, но только лишь для того, чтобы набросить на себя одежду. Он не мог оставаться в хижине, только не в опустевшей постели, которая пахла кровью. Кровь была и на его коже, но он не озаботился тем, чтобы смыть ее. Ночь была безмолвна, а холод пронизывал до костей.

Шкура, висящая над входом в длинную хижину, дернулась, и Ролло скользнул на улицу, серый, как призрак. Большой пес вытянул передние лапы и потянулся, поскуливая от холода и глубокой ночи. Потом он тряхнул тяжелым загривком, фыркнул, выдув облачко белого пара, и медленно подошел поближе к хозяину. Обреченно зевая, Ролло неохотно сел и привалился к ноге Йена.

Йен постоял еще секунду, глядя в сторону дома, где была Эмили. Его лицо горело от тревоги и шока. Он пылал в лихорадке ярко и горячо, будто уголь, но ощущал, как жар утекает в холодное небо, а сердце медленно чернеет. Наконец он хлопнул ладонью по бедру и пошел к лесу, пес тихо затрусил рядом.

– Святая Мария, благодати полная…

Он шел не разбирая дороги и неистово молился вслух, только чтобы слышать собственный голос в безмолвии ночи.

Должен ли он был молиться духам могавков? Могут ли они разозлиться из-за того, что он говорил со своим старым Богом, с Божьей матерью? Могут ли они мстить за такую мелочь, наказывая его через жену и ребенка?

Ребенок уже мертв. Он понятия не имел, откуда пришло это знание, но был в этом уверен, как если бы кто-то сказал ему. Это знание было бесстрастным – пока еще не пища для скорби, лишь факт, истина, присутствие которой изумляло его.

Он уходил в лес все дальше, сначала шагом, а потом бегом, притормаживая, лишь чтобы набрать воздуха. Тот был ледяным и неподвижным и пах гнилью и смолой, но деревья тихо перешептывались над его головой. Эмили слышала, как они говорили, она знала их тайный язык.

– Ай, и что в этом хорошего? – пробормотал он, подняв лицо к беззвездной темной выси между ветвями. – Ты не сказал ничего стоящего. Ты ведь не знаешь, что с ней сейчас, так?

До него то и дело доносился шорох собачьих лап по мертвой листве за его спиной, мягкие шаги по голой земле. Он постоянно спотыкался, терялся в темноте, один раз упал, тут же поднялся на ноги и неуклюже побежал дальше. Молиться он перестал, разум был уже не в силах соединять слова в предложения – даже просто выбрать между разрозненными слогами разных языков. Дыхание обжигало горло, пока он бежал.

В холоде он ощущал ее тело против своего, ее полные груди в руках, ее маленькие круглые ягодицы, которые подавались к нему, тяжелые и полные желания, всякий раз, как он входил в нее. Боже, он знал, что не должен был, знал! И все же продолжал, ночь за ночью, не в силах противостоять соблазну ее тесной влажной ложбины, хотя давно уже знал, что пора остановиться, – эгоистичный, тупой, обезумевший от похоти…

Он бежал, и деревья посылали ему с высоты свои шуршащие проклятия. Пришлось остановиться, потому что он задыхался. Небо из черного обернулось в темно-серый. Ролло потыкался в него, тихонько поскуливая, его глаза в этот предрассветный час казались пустыми и черными.

По телу Йена под кожаной рубахой катился пот, пропитывая вымазанную в грязи набедренную повязку. Его гениталии замерзли и съежились, прилипнув к телу, и он чувствовал резкий запах страха и потери, который от него исходил.

Ролло навострил уши и снова заскулил, то отходя на шаг, то возвращаясь. Хвост его нервно подергивался. «Пошли! – говорил он без слов, но совершенно ясно. – Сейчас же!»

Что до него самого, то Йен улегся бы на мерзлую опавшую листву, зарылся лицом в землю и там и остался бы. Но привычка была сильнее: нужно слушаться пса.

– Что? – глухо спросил он, проводя рукавом по мокрому лицу. – Что такое?

Ролло утробно зарычал. Он стоял неподвижно, но шерсть на загривке встала торчком. Йен заметил это, и какая-то слабая тревожная дрожь стала подниматься сквозь туман изнуряющего отчаяния. Он потянулся рукой к ремню, но обнаружил там пустоту и хлопнул себя по бедру, отказываясь верить. Господи, у него не было даже ножа для шкур!

Ролло зарычал снова, громче. Это уже звучало как предостережение. Йен повернулся, глядя в темноту, но не увидел ничего, кроме темных кедровых и сосновых стволов, укрытой тенями земли под ними и воздуха, наполненного туманом.

Французский торговец, как-то остановившийся у их очага, называл такое время и этот свет l’heure du loup – часом волка. И не зря: это было время охоты, когда ночь бледнеет, а слабый ветерок, что появляется перед рассветом, приносит запах добычи.

Его рука метнулась к ремню с другой стороны – туда, где должен был висеть мешочек с мазью: медвежий жир, смешанный с листьями мяты, скрывал человеческий запах во время охоты… или когда охотились на тебя. Но с этой стороны тоже было пусто, сердце застучало быстро и резко, а холодный ветер остудил пот на его теле.

Ролло оскалился, рычание продолжилось, переходя в угрозу. Йен остановился и подхватил с земли упавшую сосновую палку. Она была хорошей длины, но не особенно прочная и удобная, с длинными когтистыми ветками.

– Домой, – прошептал он псу. Он понятия не имел, в какой стороне деревня, но Ролло знал. Пес медленно попятился, по-прежнему вглядываясь в серые тени, – они двигались?

Он пошел быстрее, но по-прежнему задом, чувствуя наклон земли через подошвы мокасин, ощущая присутствие Ролло по мягкому топоту его лап и слабому поскуливанию где-то за спиной. Там. Да, тень пошевелилась! Серый силуэт далеко впереди, показавшийся лишь мельком, – толком не разглядеть, но все же сомнений быть не может, его присутствие говорит само за себя.

Если был один, значит, есть еще – волки не охотятся в одиночку. Пока что они довольно далеко. Йен развернулся и почти побежал, стараясь не поддаваться панике, несмотря на страх, растущий где-то внизу живота. Быстрый размашистый шаг, походка горцев, которой его научил дядя, позволяла преодолевать бесконечные извилистые склоны шотландских гор так, что путник не выбивался из сил и при этом постоянно двигался. Нужно беречь силы для схватки.

Он обдумывал эту мысль и кривил рот в усмешке, отдирая на ходу хрупкие сосновые ветки со своей дубинки. Минуту назад он хотел умереть и, возможно, захочет снова, если Эмили… Но не сейчас. Если Эмили… К тому же с ним пес. Ролло не бросит его, они должны защищать друг друга.

Откуда-то неподалеку сквозь завывания ветра журчала вода. Но ветер принес и другой звук – длинный, нечеловеческий вой, который заставил его похолодеть. Такой же вой ответил с запада. По-прежнему далеко, но они охотились, перекликаясь друг с другом. На нем была ее кровь.

Йен повернул в поисках воды. Это был небольшой ручей, всего несколько футов в ширину. Он бросился в него без раздумий, разбивая кожу о ледяную корку, тонким слоем укрывшую поверхность. Ноги сводило от холода по мере того, как промокали его гетры и наполнялись влагой мокасины. Он торопливо снял мокасины, чтобы их не унесло течением – обувь сделала для него Эмили из шкуры лося.

Ролло пересек ручей в два гигантских прыжка и остановился на противоположном берегу, отряхивая шерсть от ледяной воды, прежде чем идти дальше. Хотя Йен почти перешел ручей, он оставался по щиколотку в воде, намереваясь стоять там столько, сколько сможет вытерпеть. Волки преследовали добычу по запаху, приносимому ветром, так же хорошо, как по следам, остававшимся на земле, но незачем было облегчать им задачу.

Йен засунул мокасины за ворот рубахи, и ледяные капли побежали вниз по груди и животу, пропитывая набедренную повязку. Ступни окоченели – он не чувствовал круглых камней на дне ручья, покрытых склизкими водорослями, но время от времени ноги соскальзывали с них, и он наклонялся и покачивался, пытаясь удержать равновесие.

Теперь волков было слышно лучше. Это было хорошо – ветер переменился и дул в его сторону, донося их голоса. Или они просто подошли ближе?

Ближе. Ролло впал в неистовство, мечась взад и вперед на другом берегу, скуля и рыча, торопя его коротким лаем. С той стороны к ручью подходила оленья тропа. Йен кое-как выбрался на нее из воды, тяжело дыша и дрожа. Потребовалось несколько попыток, чтобы надеть мокасины: промокшая кожа задубела, а руки и ноги отказывались работать. Пришлось положить палку и работать двумя руками.

Он как раз натягивал второй мокасин, когда пес с призывным рычанием внезапно бросился к кромке воды. Развернувшись на мерзлой грязи, Йен схватил палку, успев заметить серую фигуру размером с Ролло на другой стороне ручья. Бледные желтые глаза были поразительно близко.

Йен хрипло вскрикнул и рефлекторно швырнул палку. Она пересекла ручей и ударилась о землю рядом с волчьими лапами. Зверь исчез словно по волшебству. На мгновение Йен застыл, вглядываясь. Не привиделось ли ему?

Нет, Ролло сходил с ума – рычал, оголяя зубы, хлопья пены летели из пасти. На краю ручья лежали камни, Йен загребал их пригоршнями, в спешке обдирая пальцы о скалы и мерзлый грунт, используя рубашку как мешок.

В отдалении снова завыл волк, другой ответил ему так близко, что волосы у Йена на шее встали дыбом. Он швырнул камень в ту сторону, откуда доносился вой, повернулся и побежал, крепко прижимая к животу остальные булыжники.

Светало. Сердце и легкие рвались от крови и воздуха, но в то же время казалось, что он бежит очень медленно, будто плывет над землей, как дрейфующее облако, не в силах ускориться. Он видел каждое дерево, каждую еловую иголку – короткую, плотную, серебристо-зеленую в рассветных лучах.

Дыхание сбилось, зрение стало нечетким и смазанным – слезы затуманивали глаза. Йен моргал, стряхивая влагу, но слезы наполняли глаза снова. Ветки хлестали его по лицу, ослепляли, запах смолы заполнял легкие и горло.

– Красный кедр, помоги мне! – выдохнул он. Слова Kahnyen’kehaka сорвались с его губ, как будто он никогда не говорил по-английски или не взывал к Христу и Его Матери.

«Сзади». Тихий голос, должно быть, голос его собственной интуиции, но он тут же развернулся с камнем в руке и метнул его изо всех сил. Еще, и еще, и еще, он бросал так быстро, как только мог. Послышался треск, тяжелый удар и визг, и Ролло повернулся и остановился, порываясь возвратиться и атаковать.

– Идем-идем-идем! – Йен на бегу схватил огромного пса за загривок, разворачивая его и увлекая за собой.

Сейчас он слышал их или думал, что слышал. Ветер, что пришел с рассветом, шелестел среди деревьев, и они шептали сверху, указывая путь, направляя его. Он не различал ничего, кроме цвета, полуслепой от напряжения, но чувствовал их живое присутствие, охлаждающее ум: покалывающее прикосновение ели и пихты, кору белой осины, гладкой, как кожа женщины, липкой от крови.

«Иди сюда, давай этой дорогой», – звучало в голове, и он следовал за голосом ветра.

Позади них послышался вой, сопровождаемый отрывистым лаем и другими характерными звуками. Близко, слишком близко! Он швырял камни назад, не останавливаясь, не глядя, не успевая целиться.

Они быстро кончились, и он уронил пустой подол рубашки, размахивая руками, чтобы бежать быстрее, в ушах звучало тяжелое дыхание – может, его собственное или Ролло, а может, тех тварей, что преследовали его.

Сколько их? Далеко еще бежать? Он начинал пошатываться, перед глазами замелькали красные и черные полосы. Если деревня не близко – у него нет никаких шансов.

Он рванулся в сторону, ударился о пружинистую ветку дерева, которая согнулась под его весом, а затем потянула его вверх, грубо поставив на ноги. Он замешкался, потерял ориентацию.

– Куда? – выдохнул он деревьям. – Каким путем?

Если они и ответили, он этого не услышал. Сзади доносилось рычание и глухие удары, яростный лай собачьей драки.