Я закрыла глаза, чтобы не видеть всего этого, но слух нельзя было отключить так же легко – люди дочитали псалом и утихли, мрачно дожидаясь, когда Роджер, запинаясь, наконец закончит. И он упрямо довел дело до конца.

– Аминь, – громко сказал Джейми. На этот раз один. Я открыла глаза и обнаружила, что все смотрят на нас и выражения их лиц колеблются от легкого удивления до враждебности. Джейми глубоко вдохнул и очень медленно выдохнул.

– Господи. Иисусе, – произнес он очень тихо.

Капля пота скатилась по щеке Роджера, и он вытер ее рукавом плаща.

– Не желает ли кто-нибудь сказать пару слов о покойной? – спросил он, окидывая публику взглядом. Молчание и завывание ветра были ему ответом.

Он прочистил горло, кто-то хихикнул.

– Бабуля… – прошептал Джемми, дергая мою юбку.

– Шшш.

– Но бабушка… – Настойчивость в его голосе заставила меня повернуться и посмотреть на него.

– Ты хочешь в туалет? – шепотом спросила я, склоняясь к нему. Он помотал головой достаточно сильно, чтобы тяжелая копна рыже-золотистых волос замоталась по его лбу.

– O, Господи, Небесный Отец наш, ведущий нас сквозь время к упокоению и счастию в вечности, будь с нами и сейчас, дабы ободрить и поддержать.

Я подняла глаза и увидела, что Роджер снова положил руку на грудь усопшей, очевидно, решив, что пора заканчивать. По явному облегчению, сквозившему в лице и голосе, я поняла, что он, должно быть, закончит какой-то привычной молитвой из Книги общего богослужения, достаточно знакомой для того, чтобы он смог свободно перевести ее на гэльский.

– Дай нам знать, что дети Твои драгоценны в очах Твоих… – Он остановился, явно борясь со своим горлом: мышцы на шее сокращались, тщетно пытаясь устранить препятствие без лишнего шума.

– Эээ… ХРРМ! – Звук, похожий на смех, пронесся по комнате, и Бри будто зарычала, словно вулкан, готовый извергнуть лаву.

– Бабушка!

– Шшш!

– …очах Твоих. Дабы они… пребывали с Тобой вечно, и милость Твоя…

– Бабушка!

Джемми извивался так, будто колония муравьев поселилась у него в штанах, на лице застыло выражение человека, который должен сообщить нечто невероятно важное.

– Я есмь Воскресение и Жизнь, говорит Господь, верующий в Меня, если и умрет… рр-гм… оживет… – Предчувствуя скорый финал, Роджер напряг связки сверх меры, отчаянно хрипя и спотыкаясь на каждом слове, но голос его при этом звучал решительно и громко.

– Подожди минутку, – прошипела я. – Я выведу тебя на…

– Нет, бабушка, смотри!

Я проследовала взглядом в направлении, которое он указывал, и на мгновение подумала, что он имеет в виду своего отца. Но это было не так.

Старая миссис Уилсон открыла глаза.

* * *

Воцарилась мгновенная тишина, взгляды всех присутствующих были прикованы к миссис Уилсон. Раздался общий вздох удивления, и люди инстинктивно отступили назад, вскрикивая от испуга и охая от боли, когда соседи оттаптывали им пальцы или прижимали к грубым бревенчатым стенам. Джейми схватил внука как раз вовремя, чтобы спасти его от толпы, и крикнул так громко, как только мог: «Стоять!» Мощь его голоса заставила толпу мгновенно замереть, за это время он успел сунуть Джемми в руки Брианне и протолкнуться к столу.

Роджер подхватил недавнюю усопшую и помог принять ей сидячее положение, рукой она слабо ощупывала повязку на челюсти. Я бросилась следом за Джейми, локтями прокладывая себе путь.

– Дайте ей немного воздуха, – сказала я, повышая голос. Тишина сменялась взволнованным бормотанием, но все замолчали на то время, пока я возилась с повязкой. Комната замерла в ожидании, пока недавний мертвец двигал затекшими челюстями.

– Где я? – спросила она квакающим голосом. Ее взгляд потерянно блуждал по комнате, пока не остановился на лице дочери.

– Мэйри? – проговорила она неуверенно. Миссис Кромби бросилась вперед и, упав на колени, разразилась рыданиями, хватая мать за руки.

Я тем временем проверяла, как могла, все жизненные показатели, которые были не такими уж и жизненными, но довольно неплохими для того, кто был мертв еще минуту назад. Дыхание очень поверхностное, тяжелое, лицо цвета овсянки недельной давности, холодная влажная кожа, несмотря на духоту в комнате, а пульса я вообще не могла найти, хотя он точно должен был быть. Так ведь?

– Как вы себя чувствуете? – спросила я.

Она положила дрожащую руку на живот.

– Немножко нездоровой, – прошептала она.

Я положила руку на ее живот следом за ней и тут же почувствовала: пульс, но не там, где ему положено быть. Он был нестабильный, прерывающийся, слабый, но был именно там.

– Иисус твою Рузвельт Христос, – сказала я. Я говорила негромко, но миссис Кромби выдохнула, и я увидела, как дернулся ее передник, – без сомнения, она показывала рога. У меня не было времени для извинений, я поднялась и дернула Роджера за рукав, уводя его в сторону.

– У нее аневризма аорты, – сказала я очень тихо. – Внутреннее кровотечение, которое продолжается уже какое-то время, – достаточное, чтобы она потеряла сознание и тело остыло. Очень скоро аневризма разорвется, и тогда она и вправду умрет.

Он громко сглотнул, его лицо побледнело, но он сказал только:

– Сколько времени?

Я бросила взгляд на миссис Уилсон: ее лицо было того же серого оттенка, что и набухшее снегом небо, а глаза постоянно теряли фокус, как затухающая свеча на ветру.

– Ясно, – сказал Роджер, хотя я ничего не ответила. Он глубоко вдохнул и прочистил горло.

Толпа, которая шипела, как стая взволнованных гусей, тут же умолкла. Все взгляды были прикованы к сцене у стола.

– Наша сестра вернулась к жизни, как и все мы вернемся однажды благодатью Божией, – сказал Роджер мягко. – Это знак надежды и веры для нас. Она скоро снова уйдет к ангелам, но возвратилась к нам ненадолго, чтобы донести вести о Божьей любви. – Он сделал секундную паузу, очевидно, раздумывая, что еще сказать. Он откашлялся и склонил голову к миссис Уилсон. – Не хотели бы вы… сказать что-нибудь, матушка? – прошептал он на гэльском.

– Ага, хочу. – Миссис Уилсон, казалось, набиралась сил, а вместе с ними и возмущения. Слабый румянец проступил на ее восковых щеках, когда она свирепо оглядела толпу.

– Что это за поминки, Хирам Кромби? – требовательно воскликнула она, буравя взглядом зятя. – Я не вижу ни еды, ни питья, и что это? – Ее голос перешел в возмущенный визг, глаза устремились на тарелку с хлебом и солью, которую Роджер отодвинул, когда поднимал ее.

– Что за… – Она оглядела собравшуюся толпу диким взглядом, и правда начала открываться перед ней. Ее запавшие глаза выпучились. – Что за… ты, бесстыжий скряга! Это вовсе не поминки! Ты хотел похоронить меня только с коркой хлеба и глотком вина для поедателя грехов – странно, что ты оставил хоть это! Не сомневаюсь, ты бы и саван с меня снял, чтобы наделать одежды своим сопливым детям! И где моя брошь?! Я сказала, что хочу быть похоронена в ней! – Ее костлявая рука прижалась к морщинистой груди, сгребая в кулак обветшавшую ткань. – Мэйри! Моя брошь!

– Вот она, матушка, вот она! – Бедная миссис Кромби, вся в растрепанных чувствах, шарила в кармане, всхлипывая и вздыхая. – Я убрала ее от греха подальше, я хотела надеть ее перед… перед…

Она извлекла уродливую гроздь гранатов, которую мать тут же выхватила и прижала к груди, ревниво оглядываясь вокруг. Она явно подозревала, что ее соседи ждут шанса снять украшение с ее мертвого тела. Я услышала, как женщина рядом со мной оскорбленно выдохнула, но у меня не было времени оглянуться и посмотреть, кто это.

– Ну, будет, – сказала я, стараясь говорить утешительно и ласково. – Уверена, все будет в порядке.

«Кроме того факта, что ты умрешь в течение нескольких минут», – подумала я, сдерживая приступ неуместного истерического хохота. Вообще-то, может быть даже через несколько секунд, если давление поднимется еще выше.

Под пальцами я ощущала сильную пульсацию в ее животе, которая свидетельствовала о терминальном разрыве брюшной артерии. Кровотечение, надо думать, началось раньше, погрузив ее в такой обморок, что она казалась мертвой. В конечном счете тромб пройдет дальше и это все-таки случится.

Роджер и Джейми предпринимали все, чтобы успокоить ее, бормоча слова утешения на английском и гэльском и ободряюще похлопывая. Она, казалось, отозвалась на их усилия, хотя все еще пыхтела как паровоз.

Помогла еще и бутылка виски, которую Джейми извлек из кармана.

– Ну, так-то лучше! – проворчала миссис Уилсон немного миролюбивее, когда он торопливо выдернул пробку и провел бутылкой под ее носом, чтобы она могла оценить качество напитка. – Вы поди и еду принесли? – Миссис Баг вышла вперед, держа корзину перед собой в качестве тарана. – Хмф! Никогда не подумала бы, что при жизни увижу папистов более добрых, чем моя собственная семья! – Последнее было адресовано Хираму Кромби, который до сих пор стоял, то открывая, то закрывая рот, не находя, чем ответить своей теще.

– Почему… почему… – Он негодующе замолчал, разрываясь между шоком, яростью и необходимостью оправдываться перед соседями. – Более добрыми, чем ваша семья! Разве я не давал вам крышу над головой последние двадцать лет? Не кормил и не одевал вас, будто вы были моей собственной матерью? Переносил ваш злой язык и дурной характер столько лет и никогда…

Джейми и Роджер вскочили, пытаясь унять его, но вместо этого помешали друг другу, и в сумятице у Хирама появилась возможность продолжать высказывать все, что он думает, – так он и поступил. Миссис Уилсон последовала его примеру – сыпать оскорблениями явно не было ей в новинку.

Пульсация сотрясала ее живот под моей рукой, и я прилагала немало усилий, чтобы удержать ее от прямой атаки на Хирама вместе с бутылкой виски. Соседи были взволнованы.

Роджер взял дело и миссис Уилсон в свои руки, обхватив ее щуплые плечи.

– Миссис Уилсон, – сказал он хрипло, но достаточно громко для того, чтобы заглушить негодующее возражение Хирама Кромби относительно последнего выпада миссис Уилсон по поводу его характера. – Миссис Уилсон!

– А? – Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание, и заморгала, в замешательстве глядя на него.

– Прекратите. И вы тоже! – Он сверкнул глазами на Хирама, который открыл было рот снова. Хирам закрыл его.

– Я не потерплю этого, – сказал Роджер и ударил Библией по столу. – Это неподобающе, и я этого не допущу, слышите меня? – Он сердито смотрел на скандалистов, переводя взгляд с одного на другого, решительно хмуря черные брови.

В комнате стало тихо, слышалось только тяжелое дыхание Хирама, тихие всхлипы миссис Кромби да слабые астматические хрипы миссис Уилсон.

– Итак, – сказал Роджер, по-прежнему сверкая глазами вокруг, готовый пресечь любую попытку бунта. Он положил руку на тощую, покрытую старческими пятнами руку миссис Уилсон. – Миссис Уилсон… знаете ли вы, что стоите перед Богом в эту минуту? – Он бросил взгляд на меня, и я кивнула: да, она действительно умирает. Ее голова качнулась на слабой шее, и пламя ярости в глазах потухло, пока он говорил.

– Бог рядом с нами, – сказал он, подняв голову, обращаясь ко всем присутствующим. Он повторил это на гэльском, и по комнате пробежал вздох. Роджер сузил глаза. – Мы не станем осквернять это таинство гневом и спорами. Теперь, сестра, – он бережно сжал ее руку, – да упокоится твоя душа. Волею Божией…

Но миссис Уилсон уже не слушала. Ее сморщенный рот широко открылся в ужасе.

– Поедатель грехов! – закричала она, дико озираясь вокруг. Она схватила тарелку со стола рядом, просыпая соль на складки своего савана. – Где поедатель грехов?

Хирам замер, будто его хватили по голове раскаленной кочергой, затем развернулся и стал прокладывать путь к двери, толпа расступилась перед ним. Толпа за его спиной возбужденно переговаривалась до тех пор, пока снаружи не донесся пронзительный вопль, а следом за ним второй.

Благоговейное «Ооо!» послышалось вокруг, и миссис Уилсон, кажется, расслабилась – плакальщицы начали отрабатывать свой гонорар.

Возле двери началась какая-то суета, и люди разошлись в стороны, как Красное море, оставив узкую тропу к столу. Миссис Уилсон прямо сидела на своем ложе, едва дыша, мертвенно-бледная. Пульс в ее животе судорожно дергался под моими пальцами. Роджер и Джейми поддерживали ее по обе стороны.

В комнате воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая только завываниями плакальщиц и медленными, крадущимися шагами, мягко ступающими по земле снаружи, а затем громче – по доскам пола. Поедатель грехов пришел.