Но все это было правдой: Робин Макгилливрей сражался вместе с ним при Каллодене, жил с ним три года в Ардсмуире: Джейми мог бы доверить ему свою жизнь и делал это. Он уже начинал жалеть, что свинье не удалось-таки сожрать Макдональда, но выбросил недостойную мысль из головы и хлебнул пива, принесенного Хайнрихом.

Джейми еще немного вежливо поболтал о разной ерунде и попрощался. Он поехал на Гидеоне, чтобы составить компанию Макдональду, но собирался оставить коня в сарае Дэя Джонса. После длительных переговоров было решено, что Гидеон покроет пятнистую кобылу Джона Вулама, а она прибудет, когда Вулам вернется из Бэр-Крика. Когда осенью поспеет урожай, Джейми прибережет центнер ячменя и бутылку виски для Дэя за его посредничество.

Перекинувшись парой слов с Дэем, Джейми не смог понять, был ли кузнец действительно так немногословен или говорил мало только потому, что уже не верил, что шотландцы начнут понимать его уэльский певучий выговор. Джейми бодро хлопнул Гидеона по шее и оставил коня есть зерно и приводить себя в форму перед появлением пятнистой кобылы.

Дэй предложил ему поесть, Джейми отказался: он был голоден, но ему страстно хотелось пройти пять миль до дома в одиночестве. День был прекрасный, светло-голубой, весенние листья шелестели над головой, и уединение было в радость. Решение было принято, когда он попросил Робина найти оружие. Но ситуация требовала серьезных размышлений.

Вокруг было шестьдесят четыре деревни чероки: в каждой свой верховный вождь, а также мирный вождь и военный вождь. Только пять из этих деревень находились в зоне его влияния – три деревни племени Снежной Птицы и еще две, которые принадлежали чероки из Оверхила. Эти, размышлял он, последуют за лидерами Оверхила, не считаясь с его мнением.

Роджер Мак знал относительно мало о чероки и о том, какую роль они сыграют в грядущей войне. Единственное, что он мог сказать, – чероки не принимали в ней массового участия. Некоторые деревни участвовали в конфликте, но сражались и по ту сторону, и по другую.

Что ж, это хорошо. Навряд ли его слова или действия изменят ход войны, это утешительно. Но он не мог отделаться от мысли, что его собственное время стать перебежчиком неумолимо приближается. Пока что его все знали как верноподданного Его Величества, консерватора, действующего в интересах Джорди, подкупающего дикарей и распространяющего среди них оружие, чтобы умерить мятежные настроения регуляторов, либералов и будущих республиканцев.

В какой-то момент эта маска должна упасть, чтобы обнаружить в нем волка в овечьей шкуре – мятежника и предателя. Но когда? Он буднично подумал о том, будет ли к тому времени назначена цена за его голову и если да, то какая.

С шотландцами проблем может и не быть. Какими бы упертыми и злопамятными они ни были, он один из них. Когда придет время, личная симпатия смягчит гнев от его предательства.

Нет, он больше волновался из-за индейцев – к ним он пришел как агент короля. Как объяснить им эту внезапную перемену? Более того, как сделать это так, чтобы они остались его союзниками. Они-то наверняка расценят это как предательство в худшем случае, а в лучшем – как очень подозрительное поведение. Вряд ли его убьют, но как, во имя всего святого, втянуть их в мятеж, когда они наслаждаются стабильными и плодотворными отношениями с Его Величеством.

Господи, еще ведь был Джон. Что он скажет своему другу, когда придет время? Убедит его логическими доводами и риторикой, что он тоже должен поменять сторону? Джейми выпустил воздух сквозь сжатые зубы и отчаянно мотнул головой, пытаясь, совершенно безуспешно представить Джона Грея, старого солдата, экс-губернатора, воплощенный дух верности и чести, внезапно объявляющим себя мятежником и республиканцем.

Он продолжал шагать, еще некоторое время раздираемый этими противоборствующими образами, но постепенно обнаружил, что прогулка успокаивает его воспаленный ум, а мирный день дарит легкость. До ужина еще хватит времени сходить порыбачить с маленьким Джемом. Солнце светило ярко, но под деревьями скапливалась влажность, сулившая первый выводок мух и мошек у воды. Он всем существом ощущал, что ближе к закату поднимется форель.

С такими мыслями он встретил свою дочь чуть ниже Риджа. Его сердце подпрыгнуло при виде ее волос, струившихся по спине красным золотом.

– Ciamar a tha thu, a nighean[101]? – спросил он, целуя в щеку.

– Tha mi gu math, mo athair[102], – ответила она, улыбаясь. Но он заметил тревожную морщинку на ее гладком лбу, словно мошка на поверхности пруда с форелью.

– Я тебя ждала, – сказала она, беря его под руку. – Хотела поговорить с тобой до того, как завтра ты уйдешь к индейцам. – В ее тоне было что-то, из-за чего все мысли о рыбе вылетели у него из головы.

– Да?

Она кивнула, но, кажется, ей было трудно подобрать слова – это был еще более тревожный симптом. Но он не мог помочь ей, пока не узнает, о чем речь в общих чертах, так что он поощрительно молчал, шагая с ней рядом. Рядом пересмешник практиковался в своем искусстве, перебирая весь репертуар. Эта птица жила в ветвях красного кедра за домом: Джейми распознал ее голос, потому что время от времени она прерывала свою трель и выводила нечто сильно напоминающее ночные песнопения Адсо.

– Когда ты говорил с Роджером про индейцев, – наконец выдавила Брианна, поворачиваясь к нему, – он упоминал что-нибудь вроде Дороги Слез?

– Нет, – заинтригованно отозвался он. – Что это?

Она поморщилась, чуть опуская плечи, – знакомый жест.

– Я предполагала, что он мог об этом не вспомнить. Он рассказал тебе все, что знал об индейцах и революции, не так уж много, это не его специализация, но это случилось… случится позже, уже после революции. Так что он мог решить, что это неважно. Может, так и есть.

Она колебалась, как будто надеясь, что он скажет ей, что это неважно. Но он молча ждал. Она вздохнула и опустила глаза на свои ступни. На ней были сандалии без чулок, и ее длинные голые пальцы были покрыты дорожной пылью. Вид ее голых ступней вызывал в нем странную смесь гордости за их изящную форму и смутного стыда за размер, но, поскольку он был в ответе за обе характеристики, то не имел права жаловаться.

– Примерно через шестьдесят лет, – сказала Бри наконец, глядя в землю, – американское правительство выдворит чероки с их земли и переселит их. Очень далеко – в место под названием Оклахома. Это примерно тысяча миль отсюда, сотни индейцев умрут в дороге от голода и истощения. Вот почему они назвали это, вернее назовут, Дорогой Слез.

Джейми был впечатлен перспективой того, что появится правительство, которому подобное будет под силу, и сказал об этом. Она бросила на него недобрый взгляд.

– Они смошенничают. Им удастся уговорить некоторых вождей на сделку, они пообещают им награду и новый статус, но не выполнят обещаний.

Джейми пожал плечами.

– Так обычно и ведут себя правительства, – мягко заметил он. – Зачем ты рассказываешь мне это, девочка? Я буду, хвала Господу, уже мертв, когда все это начнется.

Лицо ее на мгновение изменилось, когда он упомянул о своей смерти, и Джейми тут же пожалел о своем легкомыслии. Однако прежде, чем он успел извиниться, Бри расправила плечи и продолжила:

– Я рассказываю тебе, потому что думаю, что ты должен знать, – объяснила она. – Не все чероки уйдут – некоторые из них укроются в горах, и армия не найдет их.

– Да?

Она повернула голову и взглянула на него трогательно и искренне: глаза, направленные на него, были копией его собственных.

– Ты не понимаешь? Мама рассказала тебе о Каллодене. Ты не смог это остановить, но ты сохранил Лаллиброх. И своих людей, твоих арендаторов. Потому что ты знал.

– О господи, – сказал он, с ужасом осознавая, что она имеет в виду.

Воспоминания нахлынули на него: ужас, отчаяние и неопределенность того времени, немое оцепенение, которое сопровождало его в тот последний роковой день.

– Ты хочешь, чтобы я сказал Птице.

Она потерла рукой лицо и покачала головой.

– Я не знаю. Я не знаю, должен ли ты сказать ему и станет ли он вообще тебя слушать. Но мы с Роджером говорили об этом после того, как ты спросил его об индейцах. И я думала об этом… и это кажется неправильным – знать и ничего не сделать. Поэтому я подумала, что лучше поговорить с тобой.

– О, ясно, – ответил он немного безразлично.

Он и прежде замечал у совестливых людей привычку избавляться от ответственности, поручая решение проблем кому-то другому, но смог удержаться от едкого комментария. В конце концов, вряд ли она могла поговорить с Птицей сама.

Как будто переговоры с чероки до сих пор были такими простыми, подумал он с иронией. Теперь ему нужно заниматься спасением будущих поколений дикарей? В довершение всего пересмешник пронесся буквально у него над ухом, крича, как наседка. Это было так неуместно, что он засмеялся. А потом понял, что ничего другого ему не оставалось. По крайней мере пока.

Брианна смотрела на него с любопытством.

– Что ты намерен делать?

Джейми медленно, с наслаждением потянулся, чувствуя, как мышцы спины натягиваются на костях, он ощущал каждую – он был жив. Солнце катилось за горизонт, уже начали готовить ужин. Этим вечером ему ничего не нужно делать.

– Я собираюсь на рыбалку, – сказал он, улыбаясь своей прелестной, необычной и непростой дочери. – Приведи мне малыша, хорошо? Я возьму удочки.

* * *

От Джеймса Фрэзера, эсквайра. Ридж Фрэзера.

Лорду Джону Грею, Плантация Маунт Джосайя.

2 апреля 1774 года.


Милорд,


Утром я отправляюсь с визитом к чероки и потому оставляю это письмо моей жене, чтобы она передала послание мистеру Хиггинсу в его следующий визит, который вместе с посылкой должен будет доставить корреспонденцию Вам лично в руки. Рассчитываю на Вашу доброту и заботу о моей семье, обращаясь к Вам за любезностью продать предмет, который вы найдете в посылке. Подозреваю, что Ваши связи позволят Вам сторговать лучшую цену, чем если я сам займусь продажей. К тому же Вам удастся совершить сделку, не привлекая лишнего внимания. Надеюсь по возвращении изложить Вам причины моих действий вкупе с некоторыми размышлениями философского толка, которые могут Вам показаться интересными. До тех пор доверьтесь мне.


Ваш любящий друг и покорный слуга, Дж. Фрэзер

Глава 42

Генеральная репетиция

Бобби Хиггинс тревожно поглядывал на меня из-за кружки с пивом.

– Прошу прощения, мэм, – сказал он. – Но вы же не думаете подвергнуть меня еще какой-нибудь процедуре? Черви исчезли, в этом я уверен. А другое… ну, то, – он покраснел и заерзал по скамье, – там все в порядке. Я ем кучу бобов и регулярно пускаю газы, и больше никаких лезвий я не чувствую.

Джейми частенько говорил, что у меня все на лице написано, но проницательность Бобби меня впечатлила.

– Приятно слышать, – сказала я, уклоняясь от ответа. – У тебя цветущий вид, Бобби.

Так оно и было. Его бледность и истощенность исчезли, щеки алели здоровым румянцем, а глаза блестели. На ослепшем глазу не появилось бельма, и он не блуждал беспорядочно. У него должна была сохраниться способность различать цвет и формы предметов. Этот факт убедил меня в том, что первоначальный диагноз – частичное отслоение сетчатки – был верен.

Бобби слабо кивнул и отхлебнул из кружки, не отводя от меня глаз.

– Так и есть, мэм. Я отлично себя чувствую.

– Замечательно. Ты, случайно, не знаешь свой вес, Бобби?

Выражение опаски исчезло с его лица и сменилось сдержанной гордостью.

– Так уж вышло, что знаю, мэм. В прошлом месяце я перевозил овчину на речной порт для его светлости, там был торговец, у которого были весы, чтобы измерять табак, рис или куски индиго. Мы с еще парой ребят спорили, сколько весит то и это и… В общем, во мне десять стоунов и четыре фунта[103], мэм.

– Очень хорошо, – сказала я одобрительно. – Судя по всему, повар лорда Джона отлично тебя кормит.

Когда я впервые увидела парня, то в нем не могло быть больше ста десяти фунтов[104]. Сто сорок четыре фунта было все еще недостаточно для мужчины ростом в шесть футов, но тем не менее прогресс был налицо. К тому же было большой удачей, что он в точности знал свой вес.

Конечно, если я не поспешу, он легко наберет еще пару стоунов: миссис Баг вознамерилась превзойти индейского повара лорда Джона (о котором мы были наслышаны), так что в тарелке у Бобби уже оказались яйца, лук, оленина и кусочек свиного пирога, и это не говоря уже о корзинке ароматных кексов, стоявшей перед ним.