Франсуа достал из кармана тяжелый ключ, повертел его в руках.

— Мне кажется, вы немного похожи, он и ты. Если лишить вас огня и света, вы начинаете чахнуть.

От холода его щеки раскраснелись, а глаза стали очень светлыми, бледно-голубыми, почти прозрачными, напоминая цвет неба в этот подходящий к концу зимний день.

— Это тебе. Разумеется, ты не сможешь работать здесь, как в Мурано, но я подумал, что быть может… Витражи… Если тебе это, конечно, нравится, — пробормотал он, протягивая ей ключ.

Ливия стояла не шелохнувшись. Она смотрела то на ключ, то на лицо Франсуа.

— Ты не хочешь войти?

Ей пришлось прочистить горло. Когда она заговорила, ей было стыдно за свой хриплый голос.

— Очень хочу…

Ключ легко повернулся в замочной скважине. Она вошла в узкую комнату с высоким потолком. Одна стена была снесена, на ее месте красовался витраж, сквозь который проникал вечерний свет.

— Он смотрится не идеально, поскольку выходит не на север, — словно извиняясь, сказал Франсуа, — но так здесь больше света.

В комнате стояло три высоких стола, а также приспособление для показа образцов, в углу примостилась печь. Возле застекленного проема стоял станок, служивший для раскрашивания витражей. С правой стороны на вешалке висел белый халат.

— Это халат моего деда. Инструменты тоже его, — уточнил Франсуа, касаясь рукой ножниц и пинцетов. — Витраж, который ты видела в столовой, был создан здесь. Вот. Это, конечно, не бог весть что, — сказал он в заключение, засовывая руки в карманы. — Ничего общего с мастерскими Гранди, но все же…

— Здесь чудесно, — произнесла Ливия, медленно поворачиваясь вокруг. — Никогда не думала, что этот маленький домик на самом деле мастерская. Я даже ни разу сюда не приходила.

Она обошла комнату, голова ее слегка кружилась. Она не могла поверить, что Франсуа смог расшифровать ее невысказанную мольбу. Наверное, она должна теперь чувствовать себя взволнованной и счастливой. Тогда отчего такая нерешительность? Она дрожала от нетерпения, ей хотелось скорее приступить к работе, чтобы открыть для себя другую технику работы со стеклом, но этот подарок имел некую подоплеку, и Ливия не могла отделаться от неприятного ощущения, что Франсуа пытался таким способом ее купить.

Ей тут же стало стыдно за такие мысли. Ее муж всегда был с ней на редкость любезен и достал бы ей луну с неба, если бы мог. Она подошла к нему и коснулась рукой его щеки. Как обычно, когда она дотрагивалась до него, он на мгновение прикрыл глаза, чтобы лучше ощутить прикосновение ее кожи к своей.

— Я очень благодарна тебе за этот подарок. Для меня будет честью научиться работать с витражным стеклом, и я надеюсь быть достойной твоего дедушки.

Франсуа кивнул, испытывая огромное облегчение. Он боялся ее обидеть своим отказом принять на работу в мастерскую, но Элиза была права, заметив, что никто бы этого не понял. Ливия была не просто женщиной, она была супругой хозяина. Рабочие вряд ли одобрили бы такое кумовство.

Лицо у нее было непроницаемым, а взгляд безмятежным, и он различил в нем новый блеск, который ему понравился. Он был очень внимателен к малейшему нюансу настроения своей жены. Ее было трудно понять, она была то веселой, то далекой, но всегда неуловимой. Никогда он не думал, что можно до такой степени раствориться в женщине, что все мысли и мечты, желания и стремления будут зависеть только от нее, от нее одной.

«Она стала моей вселенной», — подумал он, вглядываясь в лицо, которое знал наизусть, и неожиданно ощутил леденящую душу тревогу.


Автобус высадил Ливию у Монфоконского хрустального завода и поехал дальше, попыхивая черным дымом и увозя прикрепленные на крыше почтовые коробки. На запотевшем заднем стекле ребенок рисовал рожицы.

В этот полуденный час серое небо нависало над городом. Деревья леса, раскинувшегося по обе стороны реки за домами городка, напоминали суровых часовых. Папоротники в подлеске ощетинились иголками инея, а над колокольней церкви и трубами завода висели полосы тумана. Гармония этого места наполнила ее умиротворением, и она глубоко вздохнула, ощутив в легких покалывание от холодного воздуха. Ей казалось, что все эти природные компоненты, необходимые для стеклоделия, давали ей силу, которой она была так долго лишена.

Это был последний день выставки. Ливия предприняла несколько попыток приехать сюда, но всякий раз ей что-нибудь мешало. Теперь она сгорала от нетерпения увидеть ее.

Ливия вошла в ворота и двинулась через просторный двор, окруженный узкими зданиями. Двое детишек, укутанных в зимнюю одежду, бросали друг в друга снежки, бегая среди платанов. Напротив складов и мастерских возвышалось красивое здание. У входа висела афиша выставки. Ливии пришлось постоять несколько минут в очереди в кассу. Выставка явно пользовалась успехом.

С билетом в руке она вошла в комнату размерами с бальный зал. Две женщины в черных фетровых беретах, которые шли перед ней, замерли на пороге, восхищаясь тройными люстрами внушительных размеров, но Ливия не стала задерживаться возле резных подвесок, розеток и гирлянд. Ей хватило одного взгляда, чтобы оценить правильность пропорций и несомненное мастерство стеклоделов.

Она скользнула взглядом по двум большим вазам из бесцветного хрусталя, дублированного хрусталем рубинового цвета, и столовым сервизам, выставленным в витринах. Заказ царя Александра II, кофейный сервиз для персидского шаха…

Экзотические имена клиентов напоминали об известности Дома. Немного нервничая, она направилась вглубь зала. Где же он? Она пришла сюда только из-за тигра и будет очень разочарована, если не найдет его.

— Вы что-то ищете?

Раздавшийся за спиной глубокий голос заставил ее вздрогнуть. Она обернулась и тут же узнала говорившего. Андреас Вольф… Его волосы стали короче, щеки чуть округлились, но взгляд темных глаз был таким же дерзким, как при их первой встрече у дома Франсуа. Что он здесь делает? Он выглядел так самоуверенно, словно хрустальный завод, а вместе с ним и весь городок принадлежали ему. По его белому халату она поняла, что он пришел из мастерских и собирался туда вернуться. Андреас смотрел на нее так пристально, с легкой улыбкой на губах, что она еле сдержалась, чтобы не отступить на шаг. Он был из тех мужчин, которые заполняют собой пространство, где бы они ни оказались, и сразу бросают вам вызов, из тех, кто пробуждает у других самцов безотчетное желание нанести удар, а у женщин — смутное влечение.

Ливия почувствовала замешательство. Должна ли была она напомнить ему, что они знакомы, ведь он наверняка забыл ее? Потом она вдруг заметила, что именно он держит под мышкой.

— Я искала его, — сказала она, показывая пальцем на вазу с тигром.

В его глазах мелькнуло удивление.

— А, вы про Diablo[65]… Я дал ему такое прозвище. Вы не находите, что у него угрожающий вид?

— Нет, мне он кажется скорее пленительным.

Он насмешливо улыбнулся.

— Придется его упаковать и отправить в Париж.

— Его кто-то купил?

— Да, и, как обычно, клиенту не хочется ждать.

Ливия была расстроена. Она была одержима этим зверем целых три недели и уже начала испытывать по отношению к нему легкое чувство собственности.

— Я бы очень хотела взглянуть на него поближе. Я приехала сюда только из-за него. Как вы думаете, это возможно? Прошу вас.

Она с досадой уловила в своем голосе нотку мольбы. Андреас стоял в задумчивости.

— Хорошо, идемте, — сказал он, разворачиваясь.

Она поспешно забрала свое пальто в гардеробе, растолкав нескольких посетителей. На улице ей пришлось догонять его бегом. Андреас шел вдоль зданий быстрым шагом. Он не счел нужным накинуть куртку, чтобы защититься от холода.

— Вы меня помните? — спросила она, немного запыхавшись.

— Разумеется, мадам Нажель, как я мог вас забыть?

Она почувствовала себя одновременно удивленной и польщенной.

— Но что вы здесь делаете?

— Работаю.

— Вы стеклодел? Я даже не думала…

— Да ладно, я сомневаюсь, что с тех пор, как мы случайно встретились возле вашего дома, вы хоть немного думали обо мне.

Он ошибался. Она даже разговаривала о нем с Франсуа. Внезапный визит боевого товарища его брата произвел на ее мужа такое сильное впечатление, что несколько дней он был задумчив и молчалив. Что касается Элизы, она тщетно пыталась скрыть свой гнев. Ливия считала поступок незнакомца шокирующим, но не лишенным некоторого шика.

Иногда она мельком вспоминала о нем. Его неясный силуэт настойчиво возникал в потаенных уголках ее души. Однажды ей показалось, что она увидела его стоящим под сводами площади Сен-Луи, и сердце ее забилось быстрее, но она обозналась и, неожиданно для себя, ощутила разочарование.

Андреас так резко остановился возле двери одного из зданий, окружающих двор, что она натолкнулась на него.

— Откройте дверь, у меня руки заняты, — сказал он, бережно держа в руках вазу, словно это был ребенок. — Она не заперта. Входите, не бойтесь…

На первом этаже находились две маленькие комнаты. В кухне, выходящей в палисадник за домом, в холодном дневном свете темнела основательная дубовая мебель. Выстроенные на посудных полках фаянсовые тарелки, раскрашенные в яркие цвета, оживляли помещение.

В комнате стоял запах овощного супа и выкуренных сигарет. Стол был усеян хлебными крошками. Стопка тарелок и наполовину пустых бокалов свидетельствовали о том, что здесь заканчивали есть впопыхах. Беспорядок нисколько не удивил Ливию. Несмотря на то что плавка стекла уже стала непрерывной, она знала, что ритм жизни стеклоделов очень долго зависел от необходимости поддерживать в печах необходимую температуру. Когда-то колокол созывал их на работу в любое время дня и ночи. Хрусталь был требовательным господином, который не собирался ждать.

— Не хотите ли освободить немного места?

Андреас явно намекал на ее нерасторопность. Она поспешила ему подчиниться, переставила стопку тарелок в раковину, и тогда он осторожно поставил вазу на середину стола и зажег лампу. В ту же секунду тигр прыгнул. Сияние хрусталя вобрало в себя всю энергию комнаты. Неуловимая подвижность изображения и точность работы гравировщика придавали зверю магнетическую силу.

Словно зачарованная, Ливия расстегнула пальто и поискала глазами, куда бы его положить, но стулья были завалены книгами и одеждой. Она положила его вместе с сумкой на табурет, после чего с благоговением подошла к произведению искусства. Эта область давно ее привлекала, но она всегда имела дело только с венецианским cristallo, который, по сути, не был настоящим хрусталем.

В Мурано производили стекло на основе натрия, благодаря чему оно медленнее застывало и его можно было формировать и растягивать длительное время. Смесь, состоящая из различного сырья, переплавляемых стекольных осколков и белого песка лагуны, придававшего ему необыкновенную прозрачность, начиная со второй половины XVII века успешно конкурировала с богемским стеклом. Состав последнего, на основе поташа[66] и кварца, позволял получать прозрачный и твердый материал, идеальный для эмалирования и глубокой гравировки. Однако обоим видам стекла не хватало чудодейственного компонента для того, чтобы добиться этой прозрачности, совершенного сияния и чистого звука: им не хватало свинца.

Когда король Яков I Английский разрешил вырубать леса только для судостроения, английским стеклоделам пришлось искать замену топливу для своих печей и они остановили свой выбор на угле, но он придавал стеклу особый оттенок. Вынужденные отныне работать с закрытыми емкостями, они принялись искать способ ускорить плавление стекла. В 1676 году, попробовав добавить в смесь в качестве минерального плавня[67] окись свинца, стекольный мастер Джордж Равенскрофт изобрел хрусталь.

Этот секрет тщательно берегли. Французам понадобилось более века, чтобы, в свою очередь, открыть волшебный состав, и честь эта принадлежала графству Бише и Стекольной фабрике Сен-Луи.

— Никаких видимых разрывов, все линии непрерывны, удивительно тонкая работа… Потрясающе, — прошептала Ливия, медленно обходя вазу и разглядывая ее со всех сторон.

— Я смотрю, вы в этом разбираетесь.

Его надменный тон начал действовать ей на нервы. Она выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза.

— Меня зовут Ливия Гранди, месье. В Мурано моя семья работает с cristallo много веков, и хотя в нем нет требуемых двадцати пяти процентов свинца, который превращает стекло в хрусталь, я в этом разбираюсь, как вы изволили только что заметить, и разбираюсь очень даже неплохо. Кстати, здесь имеется изъян, который не виден на афише. Движение задней лапы передано не безукоризненно. Она должна быть тоньше. Вот здесь, — уточнила она, коснувшись вазы пальцем.