– Нужно глубоко, несколько раз вдохнуть, – сказал он, опуская маску.

Я вдохнул, ощущая неприятный вкус, замотал головой, пытаясь скинуть маску.

– Что такое? – убрав маску, спросил он.

– Не вкусный воздух, – ответил я.

Он поднес маску к своему лицу.

– Вот сейчас вкусный, – обманул он меня.

Я вдохнул вновь и уже не видел его лица. Через несколько часов я пришел в себя, видя троящуюся, плачущую мать. В этом белом халате она казалось мне невероятно красивой сказочной феей. Я только и смог ей сказать: «Мам, приходи завтра, я хочу спать». Через трое суток, как и все эти дни с самого утра, мама уже была у меня. С сегодняшнего дня мне разрешили понемногу принимать пищу. Она достала из пакета банку с куриным бульоном и спелые персики, ставшие на всю мою жизнь любимым фруктом. С каким удовольствием я пил этот бульон, расспрашивая, что в нем такого, что он такой вкусный. Мама улыбалась, говоря: «В нем моя любовь, сынок». Это была чистая правда, ее ЛЮБОВЬ безгранична ко мне.

– Вькюсный? – все так же смешно спрашивал шаман, зная ответ.

– Да, лишь однажды я испытывал схожее удовольствие от пищи.

– Зьнаю, зьнаю, – отвечал он, улыбаясь.

– Почему вы так говорите? Ведь вы можете говорить абсолютно чисто.

Он засмеялся.

– Только никому не говори об этом, – была это шутка или вполне серьезная просьба, я не знаю.

– Хорошо, – ответил я. Без единого слова мы, как мне показалось, с одинаковым удовольствием осушили чашки.

– Пора вам, – поставив чашку на стол, сказал он.

Навалившись на машину, я наблюдал за тем, как Оржак практически бегом таскал из надворной постройки, служивший амбаром или складом, огромные куски маралятины, банки с грибами, ягодой, аккуратно укладывая все в багажник.

С неизменной улыбкой на лице ко мне подошел шаман.

– Множество вопросов мучает тебя, не на все нужны ответы. Ты определил свое Божество и живи с ним, все остальное оставь. Береги женщину и своих детей, учи их познанной тобой ЛЮБВИ. Ты искренен и Божеству это нравится, оно хранит тебя и будет с тобой ВЕЧНО!

– Спасибо, вы мне очень многое открыли.

Он засмеялся.

– Ты сам все открыл. Думающему человеку не нужны советы, он все найдет в себе. Я лишь помог тебе спокойно поговорить с самим собой.

– Но как же, – удивился я, – там, в доме, вы рассказали мне о множестве Богов и…

– Ты говорил сам с собой.

– Но…., – сорвалось с моих губ.

– Ты все правильно понимаешь и чувствуешь, вскоре ты сможешь видеть, что устройство жизни то, каким ты открыл его сегодня. Сомнения и все пройдет.

Я вдруг вспомнил об упомянутых детях, которых у меня нет, не считая Сережи.

– Вы говорили о детях, – говорил я, – у меня их нет.

– Уже есть, – улыбнулся он.

– Вы имеете в виду сына Оксаны?

– И его тоже.

– Я не понимаю, – не отставал я.

– Немного терпения и все поймешь.

– Она беременна?! – сердце мое замерло.

– Да, – ответил он, разрешая ему лихорадочно забиться.

– Спасибо! – радостно благодарил я его.

– Моего участия в этом нет, – смеялся он.

Его «Да» опьянило меня, не было и чуточки сомнения в том, что он мог ошибиться. Он знал! Мои мысли, душа неслись к ТОЙ, в чьем теле взращивалась частичка нашей любви.

Мы быстро простились с ним, и только Оржак тронулся, я лихорадочно набирал ее номер. Один гудок, второй, третий….

– Ну что ты там, – вслух сказал, заставляя Оржака улыбнуться.

– Да, – наконец я услышал ЕЕ голос.

– Оксана, что так долго не отвечаешь?

– Сразу ответила, что случилось?

– Случилось! Ты беременна.

Ответа не последовало, только гнетущая тишина.

– Алло, Оксана, ты слышишь меня?

– Слышу, – слишком холодно ответила она.

– Ты беременна, – еле слышно повторил я.

– Я слышала, – убивала она меня холодом. – Откуда ты знаешь?

Давление в висках вот-вот готово было разорвать мой мозг.

– Не все ли равно? – еле сдерживая себя, чтобы не закричать, спокойно ответил я.

– Что ты так разговариваешь со мной? – задала она вопрос с ноткой недовольства, разжигая во мне пламя, способное уничтожить все живое вместе со мной.

– Теперь я и не знаю, как говорить с тобой.

– И не говори, – сказала она, разорвав мое сердце.

Дрожащими пальцами я отключил телефон. Оржак взглянул на меня, его взгляд исполнен пониманием.

– Откинь кресло, ехать долго, спи.

– Увези меня в гостиницу, – попросил я его, опустив спинку кресла.

– Хорошо, – ответил он, но я уже не мог разобрать сказанное им. Мой мозг, сердце, душа, не знали определения этому слову, они жили другим, но невероятно мощным – Все ПЛОХО!

Натянув посильнее капюшон, скрывая глаза от солнца, светившего не для меня, я опустил свое инвалидное тело на кресло. Я не ощущал конечностей, только адский огонь в груди. Вот эта более могущественная сила, о которой я узнал, вот то, с чем я должен жить в союзе. ЛЮБОВЬ? Любить людей? За что? За их ложь? Их язык годен лишь на то, чтобы лизать задницы, члены, клиторы, таким же, как и они сами. Их глаза могут только смотреть, но не могут видеть, их интересует обертка, фантик, сраное мясо, им интересно все, что только можно потрогать и поймать мертвым взглядом. Я ненавижу людей, ненавижу себя, ненавижу ЕЕ, ту, за которую отдам ЖИЗНЬ не задумываясь, ту, без которой я – МЕРТВАЯ высохшая река….

– Колян, – толкнул меня Оржак, – Оксана звонит мне.

– Звонит, значит надо, мне все – равно, – не шевелясь ответил я.

Я не хотел слышать о чем говорит с ней Оржак, я даже хотел заткнуть уши, но отказался от этой смешной мысли.

– Хорошо, – ответил ей Оржак, выслушав ее.

– Колян, включи трубу, – попросил он.

– Только для того, чтоб она не заебывала тебя…

Говорить и даже думать о ней мне не хотелось, все так же лежа я достал из кармана мобильный NOKIA Connecting people, но только не сейчас. Через минуту заголосил Ferry Corsten «Made in love».

– Говори, – сухо сказал я.

– Коля, ты обиделся? – в ее голосе появилась тревога.

– Нет.

– Приедешь, и мы поговорим.

– Я не вижу даже предмета.

– Ты романтик, но жизнь совсем иная, что тебе хотелось услышать, мои радостные возгласы? Это ребенок, ты в моей жизни меньше двух недель, и где ты будешь со своей романтикой через год?

Я не мог ее слушать, не мог сдержать слезы, как ОНА может говорить такое. Я не мог любить ЭТО ЖИВОТНОЕ.

– Все? – спросил я, еле справляясь с давящим мое горло комом.

– Нет, не все! – зло сказала она.

– Я слушаю.

– Короче, – практически кричала она, – приедешь домой, поговорим.

– Это будет через дня четыре.

– Вещи приедь забери СВОИ!

– Выкинь, – сказал я, отключив телефон.

Я залез во внутренний карман куртки, вынул бумажник. Паспорт, водительское удостоверение, немного денег, кредитная карта VISA, которая обеспечит мне комфортное проживание и дорогу домой.

– Не горячись, Колян, – с искренней заботой в голосе, говорил Оржак. – Женщины иногда ведут себя вопреки нашим ожиданиям, семь пятниц у них на неделе. Сегодня хочу, завтра не хочу. Так что завтра может быть по-другому. Не принимай поспешных решений.

– Оржак, как можно подсластить говно? Согласись, никак, я ценю твое участие, но оставь пожалуйста усилия смягчить его вонь.

– Тебе нужно поспать и наверное выпить.

– В алкоголе спасения нет, я знаю. Вот в царстве Морфея, возможен отдых. Ничего, переживем, – ободрившись, сказал я.

– Нормально все будет!

– По-любому, – согласился я, выдавив из себя улыбку.

У гостиницы я сразу заметил ее автомобиль.

– Ладно, друг, до завтра, – протянул я ему руку.

– Давай, утром подъеду, – пожал он мне руку.

Мерзкий, холодный ветер с мелкими каплями дождя бил в лицо.

– Коля, – услышал ее голос.

Я остановился не оборачиваясь.

– Коль, поедем домой, – с тревогой в глазах говорила она, – я наговорила глупостей. Разве ты не понимаешь, насколько это серьезное решение.

– Понимаю. А трахаться без гандона ты думала об этом? – смотря сквозь нее, спросил я.

– Конечно. Всегда можно сделать аборт.

– Я тебя не знаю, – сказал я и пошел к гостинице.

Она схватила меня за куртку.

– Послушай.

– Что? Очередную ****ь?

– Как ты говоришь со мной? – делая возмущенный вид, сказала она.

Злой смех вырвался из меня.

– Мне нужно наверное обидеть тебя, с гандоном проще порвать. В данный момент от романтики не осталось и следа, так что мадам оставьте эти пустые сцены. Мне нужно снять номер.

– Постой, – вцепилась она в мою руку.

– Что?

– Я люблю тебя, – слезы брызнули из ее глаз, не производя никакого эффекта на меня.

– И я тебя тоже нет. Прощай.

– Как? – спросила она, ослабив хватку. Я легко освободился и вошел в холл гостиницы, оставив ее стоять под таким же мерзким дождем, как и она сама.

Не раздеваясь, я рухнул на кровать. Мысли бешеным хороводом неслись в голове. «ТЫ РОМАНТИК», «Я никогда не чувствовала себя естественно», «Тебя я знаю лучше, чем кого бы то ни было», «Я твоя навеки», «Теперь я тоже хочу», «ВСЕГДА МОЖНО СДЕЛАТЬ АБОРТ», «ГДЕ СО СВОЕЙ РОМАНТИКОЙ ТЫ БУДЕШЬ ЧЕРЕЗ ГОД?»

Действительно, где я буду? В мерзких когтях ненависти, жадности, зависти, лжи, чванства? В том, с чем последние семь лет, я веду непримеримую войну с тем, что я практически победил и оставил разлагаться их скелеты на жарком, ярко светящем солнце – ЛЮБВИ. Где?….

Заголосил мобильный, вырвав меня из хоровода режущих мыслей, передав в когти более жестокой действительности.

Звонил Юра.

– Але, – сказал я в трубку.

– Колян, я уже подъезжаю к тебе, не спишь еще?

– В данный момент нет.

– Выспишься на том свете. Как ты?

– Нормально, – врал я.

– Поверю что нормально, какой номер?

– Тридцать два.

– Пьешь?

– Нет.

– Правильно! Все, сейчас буду.

Прикурив сигарету, я открыл окно, впуская холодный ветер, он подхватил тяжелые шторы, заставляя их плавно махать, прощаясь со мной навсегда.

Раздался стук в дверь. Юра пожал мне руку, сев в кресло.

– Что у вас случилось?

– Тебе правда интересно, даже мне уже это не интересно.

– Тебе понятно. Давай без настроя, что всё и всё говно, о’кей?

– О’кей, – согласился я.

– С чего ты вдруг собрался уезжать, Оржак так толком мне ничего не сказал, Оксана что-то исполнила?

Я засмеялся.

– Она реально исполнила, иначе это назвать никак нельзя.

– И что же?

– Юр, мне так не хочется говорить об этом.

– А мне и Оржаку не хочется, чтобы у вас все закончилось не начавшись. Неужели действительно что-то случилось серьезное?

– На мой взгляд, более серьезного быть ничего не может. Она не доверяет ни мне, ни себе и называет то, что стало для меня Священным, банальной романтикой. Сам виноват, навыдумывал себе ***ни, по правде сказать, какой-то, а она умело мне подыграла, вот и все.

– Да…, – многозначительно произнес он. – Колян, она же женщина, у них часто возникают разного рода сомнения. Может ты сам отодвинул какие-то нерешенные, недоговоренные моменты. Для тебя они возможно решенные по умолчанию, а для нее нет, и имеют принципиальную важность.

– Юра, этим и отличаются настоящие, искренние чувства от остального говна. Если ее что-то тяготило, вызывало сомнение, почему просто не сказать мне об этом?

– Она женщина.

– И что?

– А то, что их голова с детства забита в большей степени разной сранью, чем у мужиков. Херовы изюминки, интригующие тайны и прочее. А та концепция паритета, которая была и основой ваших отношений….

– Нет, – прервал я его. – Основа ЛЮБОВЬ!

– А паритет?

– Как без него, не рабыня же она моя.

– Вот именно! Оксана пока не готова к паритету, он пугает ее. Ей не понятно это. Она может быль или порабощенной или же чувствовать себя госпожой, только в этих моделях она знает разные приемы для контроля ситуациями. Грубо говоря, управления тобой. Если бы она была тупая по сути своей, конечно, я бы не говорил тебе, что можно что-то исправить и показать ей совершенно иное качество отношений. Не то, каким она жила, живет и будет жить, если кто-то, а этот кто-то, никто иной как ты, заставит ее расти, и жить, не руководствуясь опытом подруг, знакомых и собственными, не совсем удачными.

– Может быть, именно в том и кроется проблема, что она не тупая по сути своей, как ты выразился. Умная, именно в том отвратительном и ненавистном мне смысле.

– Колян, тогда я вообще ничего не понимаю, кого ты любил?

– Любил… Я и сейчас ЛЮБЛЮ, но не ту, какой я впервые встретил ее и не ту, какой она есть сейчас.

– Я, конечно, не замечал многоликости в ней, но это, Коля, ты же видишь повсеместно. Главное в ней есть та, которую ты полюбил.