Миранда Кеннелли - Дыши, Энни, дыши

Станет ли мне плохо, и придется ли опять отпрашиваться с работы, если побегу этим утром семь миль? Я не могу рисковать и опять терять работу на этой неделе… Я не смогу заплатить за тренировки, не говоря уже о бензине, чтобы поехать на нее. И как насчет всяких принадлежностей для колледжа: типа новых простыней, полотенец, учебников, посуды?

Мой желудок так сильно болел на прошлой неделе… Я не хочу опять почувствовать эту боль.

Когда будильник звонит в третий раз, я тянусь и выключаю его, а затем ныряю обратно под простыни.

В следующий раз меня будит телефонный звонок. На часах пять минут восьмого. На экране высвечивается имя Мэтта. Черт. Я должна была позвонить ему.

– Алло, – тихонько говорю я, прогоняя сон из глаз.

– Где ты? – запыхавшись, спрашивает он. – С тобой все в порядке?

– Эмм… Прости, я уснула.

– Тебе плохо?

– Нет…

– У тебя что-то болит?

– Нет.

– Тогда почему ты не здесь? Все остальные тут.

Мне становится стыдно.

– Слушай, прости. Я проснулась и была не в состоянии бегать.

– Ты должна была позвонить мне.

Я зеваю в руку.

– Ты прав. В следующий раз я так и сделаю.

– Не будет никакого следующего раза, если ты не будешь относиться к тренировкам серьёзно, Энни.

– Что?

– Если ты не будешь появляться на моих тренировках, я не буду заниматься с тобой. Все очень просто.

– Почему? Имею в виду, я ведь плачу за это.

Долгая тишина.

– Энни, ты бегаешь в моей команде, под моим именем. Каждый, кого я тренировал, кто занимался до самой гонки, финишировал. Я помог более чем двумстам людям пробежать марафон. Если клиент не воспринимает меня всерьез, я не тренирую его. Я хочу сохранить свой стопроцентный успех в день гонки.

– Понимаю…

– А теперь ты скажешь мне, что не так? Если это касается тренировок, мы можем уладить это. Если тебе нехорошо, мы уладим это. Но ты должна рассказать мне, окей?

Я глубоко вздыхаю и прижимаю подушку к груди.

– Я боялась за свой желудок. Он ужасно болел на прошлой неделе. Меня тошнило после тех жутких скоростных рывков с тобой. Меня вырвало около восьми раз.

Еще одна пауза.

– Значит мы сменим твою диету. Может попробуем заменить кукурузные хлопья и овсянку на тосты и английские маффины. Может перестанем давать тебе Гаторэйд. Сахар мог вызвать у тебя тошноту.

– Нет! Я люблю свой лимонный Гаторэйд. Я провалю скоростные броски.

Он смеется.

– Ни единого шанса. А теперь, что ты делаешь завтра? Тебе семь миль надо наверстать.

***

Почему они не могут просто оставить все как есть?

– Нам действительно необходимо делать это? – спрашиваю я.

– Время пришло, – тихо говорит Коннор, глядя на один из беговых трофеев Кайла. Как Коннор может так буднично говорить об этом?

Я сглатываю, разглядывая комнату. Я вроде как злюсь на родителей Кайла за то, что они хотят сложить его вещи в коробки. Но затем вспоминаю, как складывала плюшевых медведей и китайские колокольчики, которые он мне подарил, и не могу представить себе, каково проходить мимо этой комнаты каждый день, так что я вроде бы понимаю, что они чувствуют. Наверно то же самое, что и я каждый раз, когда проезжаю мимо пожарной станции.

Младший брат Кайла, Коннор, который идет в предпоследний класс в Хандрид Оукс этой осенью, пару дней назад прислал смс, приглашая прийти и проверить комнату Кайла, решить, хочу ли я оставить что-нибудь себе.

– Я буду в гостиной, если понадоблюсь, – говорит Коннор. Дверь захлопывается.

Я не была в комнате Кайла с сентября, с тех пор как он порвал со мной. Его будильник мигает красным, вновь и вновь показывая двенадцать часов. Я поднимаю с пола заношенную спортивную футболку Титанов и подношу к носу. Его запах ушел. Она ничем не пахнет. Аккуратно сворачиваю футболку и кладу на его разобранную кровать.

Стираю пыль с нашей фотографии в рамке с выпускного в предпоследнем классе. Кладу ее поверх футболки, начинаю складывать все в кучку. Глажу голову его набитого медведя. Чак принадлежал Кайлу с тех пор, как он был еще младенцем, а теперь медведь живет на его книжной полке.

Какое-то время я звонила Кайлу на мобильный, только чтобы услышать его голосовое сообщение. Но затем его родители отключили его. Я лихорадочно оглядываю комнату, стараясь увидеть, есть ли что-то еще, что я должна взять, в случае если они не осознают ценности этого. На месте его родителей я бы сохраняла тот тарифный план на телефоне Кайла вечно.

Нахожу его красную головную повязку фирмы Найк, которую он надевал на беговом маршруте, и кладу ее в свой рюкзак. Если я дотяну до марафона, то, может быть, надену ее во время гонки. Стиль восьмидесятых.

Сажусь на его кровать и пробегаю кончиками пальцев по подушке. Подняв ее, чтобы проверить, не пахнет ли она все еще Кайлом, обнаруживаю маленькую черную бархатную коробочку. Трясущимися пальцами открываю ее и нахожу золотое кольцо с маленьким бриллиантом. Я ахаю от изумления. Той ночью в автомобильном кинотеатре, когда Кайл сделал мне предложение, он не протянул мне кольцо. Он просто сказал: «Выходи за меня».

Дверь со скрипом открывается, и я, подняв взгляд, вижу миссис Крокер в фартуке с рисунком в виде вишенок. Если честно, я никогда не видела ее дома без фартука – она всегда что-нибудь готовит, – но он не сидит на ней как положено. Он свободно болтается.

– Энни, мы заказали пиццу. Ты не присоединишься к нашему у… – Она вскрикнула, увидев, что я держу в руках. Она поднесла пальцы ко рту. – А я гадала, куда он положил его. Это кольцо принадлежало моей бабушке.

– Оно красивое.

– Посмотри под подкладкой.

Я бережно сдвигаю шелковый подклад и извлекаю хрупкий листочек папиросной бумаги. Он такой тонкий, что я боюсь, что он может рассыпаться в моих руках словно крекер. Медленно разворачиваю бумагу и нахожу надпись, датированную 1946 годом: «Элен, со всей моей любовью. Артур».

– Это великолепно, – говорю я с искренней улыбкой, возвращая записку назад, где нашла ее.

– Я так счастлива, что ты нашла кольцо.

Протягиваю ей коробочку, и она берет ее.

– Он бы хотел, чтобы ты хранила его, – добавляет она.

Я не могу. Я бы не взяла его, когда он был жив.

Должно быть, она уловила мое сомнение.

– Я сохраню его для Коннора… может, однажды он захочет подарить его девушке.

Прочищаю горло и киваю. Миссис Крокер открывает рот, чтобы вновь сказать что-нибудь, и закрывает его.

Она осуждает меня?

И тогда появляется мистер Крокер, одетый в синюю футболку, на которой написано: Противопожарная служба округа Уильямсон. На голове у него должны были быть густые светлые волосы, как у его сыновей, но сейчас они поредели.

– Привет, Энни, – говорит мистер Крокер. – Твоя мама сказала нам, что ты тренируешься для Городского Музыкального Марафона.

– Пробежать его в честь Кайла, – его мама захлебывается своими словами.

Я медленно киваю, ковыряя заусенец и отрывая его.

– И как продвигается? – с улыбкой спрашивает мистер Крокер.

Я не в силах рассказать им, что меня чертовски тошнило после бега, что мне пришлось пропустить работу, и что тренер чуть не отказался от меня. Не говоря уже о том, что я боялась умереть от восьмимильного забега на этих выходных. Когда Кайл тренировался, он редко жаловался и никогда не признавал поражения. По крайней мере, я не знаю о таком.

– На прошлых выходных я пробежала семь миль, – глухо говорю я. Едва ли. Мне пришлось пройти большую часть.

– Подсказать что-нибудь? Однажды я пробежал полумарафон.

– Есть идея, почему мой желудок все время болит? – Хотя Мэтт и немного изменил диету на этой неделе, у меня все еще были боли.

Мистер Крокер склоняет голову вбок.

– Никогда прежде не слышал о таком.

– Поешь с нами пиццу? – спрашивает миссис Крокер.

– Я бы присоединилась, но по моему тренировочному плану я должна сегодня съесть салат с жареным цыпленком.

– Полагаю, тогда мы оставим тебя, – говорит мистер Крокер, и затем я снова один на один с его вещами, фотографиями и трофеями, с его постелью, которая месяцами не была теплой, и только солнечный свет струится сквозь окно, чтобы обнять меня.

Я обхватываю его подушку. Заставляю себя думать о трехмильной пробежке, предстоящей мне вечером, после того как жара спадет. Одна нога за другой.

Дыши, Энни, Дыши.

Мэтт не только тренирует людей для гонки, он еще проводит персональные практические занятия в тренажерном зале, где подрабатывает на стороне – или, как мне нравится это называть, в Четвертом Круге Ада. Во время моего первого занятия с ним, я обнаружила мышцы, о существовании которых даже и не подозревала. Представить не могу, какие пытки он запланировал на сегодня.

Заглядываю в офис Мэтта в зале и застаю его жующим и читающим журнал. Он упаковывает свой сэндвич обратно в мешочек, встает и дает мне «пять».

– Готова позаниматься? – говорит он с набитым ртом.

– Даа.

Он жует, изучая мое лицо.

– Ты хорошо себя чувствуешь? Ты вся красная. Достаточно воды выпила?

– Пять бутылок воды сегодня, как ты и сказал.

– Хорошо.

Я глубоко вздыхаю, перед этим задержав дыхание, и следую за Мэттом к беговой дорожке, запрыгиваю на нее и бегу потихоньку, чтобы разогреться.

С тех пор как я тискалась с его братом пару недель назад, я все ожидала, что Мэтт хоть как-нибудь намекнет, что знает об этом, но этого так и не произошло. Имею в виду, я не думала, что Мэтт выйдет и спросит: «Какая нелегкая тебя дернула обжиматься с моим братом?» Но я ожидала хоть какой-то реакции: блеска в глазах или горящих щек. Либо он был обладателем лучшего за все время «покер-фэйса», либо Джереми держал рот закрытым.

Уже прошло три недели, а я так и не видела его на тренировках. Может, он решил пользоваться именно теми маршрутами, где меня точно не было бы? И он до сих пор не позвонил. Не позвонит, да и ладно.

– Хэй, – громко говорит Мэтт, через стук моих ног по беговой дорожке. – Ты где вообще?

– Что?

– Я пытался привлечь твое внимание.

– Прости, сегодня мои мысли далеко отсюда.

Он увеличивает скорость беговой дорожки до шести миль в час.

– Да? Мои тоже. У моей старшей сестры час назад роды начались.

– Что? – кричу я. – Почему ты не в больнице? Почему ты здесь?

Мэтт широко улыбается.

– Это ее первый ребенок, и, учитывая, что наша мама рожала всех нас по несколько дней, не думаю, что малыш появится в ближайшее время.

– Так, это будет твоя первая племянница или племянник?

– Да. Это мальчик, – гордо говорит он.

Я не могу сдержаться и улыбаюсь его легкомыслию.

– Твой брат с ней в больнице?

Он бросает на меня короткий взгляд. Но затем вновь возвращается к разговору о тренировке.

– Вся семья там. И я отправлюсь туда, как только мы закончим. – Он указывает на мое лицо. – Не думай, что ты сможешь уйти с тренировки.

– Вот блин.

Мэтт обучает меня серии выпадов и приседаний и других кошмарных упражнений, заставляющих мои ноги гореть огнем.

– У тебя действительно хорошо получается, – говорит Мэтт, когда я заканчиваю серию прыжков. – Как думаешь, сможешь пробежать полностью десять миль в субботу?

Часто дыша, я наклоняюсь, опираясь руками о колени.

– Я постараюсь… но, Мэтт?

– Мм-хмм?

Каждую неделю забеги все тяжелее и тяжелее. Я сплю все больше и больше. Больше боли и ломоты возникает каждый день. Если так будет продолжаться, я должна пойти дальше и купить пожизненный запас ибупрофена.

Есть ли у меня вообще предел?

– Я боюсь, что не смогу осилить его полностью, знаешь? В последний раз, когда я бежала десять миль, мне было реально плохо.

Мэтт похлопывает меня по спине.

– Я бы волновался, если б ты не боялась.

***

– Теперь, кто хочет купить коврик для ванной?

Я стону. Такое ощущение, будто все шиворот-навыворот: я еще даже не выбрала, какие занятия буду посещать, но вынуждена решать, должна ли запастись мультиваркой или гладильной доской.

Сидим в закусочной и уже больше часа обсуждаем нашу комнату в колледже с Ванессой, Келси и ее кузиной Игги – самопровозглашенным хипстером. Она говорит, что каждый, у кого есть байк с более чем одной передачей, утверждающий, что он хипстер, на самом деле не хипстер.