Джессика Парк - Дыши со мной

Я застываю.

– Что… что ты имеешь в виду?

Он прячет лицо.

– Я всем говорил, что нога слишком повреждена и не смогу больше играть, потому что не хотел. Я не мог. Футбол ни черта не значил для меня, но все хотели, чтобы я стал суперзвездой. Но мне было все равно. За исключением шрама, с ногой все в порядке.

Нога моего брата в порядке. Последствия того, что он мне говорит, поражают меня. Я четыре года винила и ненавидела себя за то, что лишила Джеймса светлого будущего. Я считала, что футбол мог бы помочь ему отвлечься в такое ужасное время, а теперь узнаю, что он даже не хотел этого. И все же он позволил мне взять на себя ответственность за уничтожение того немногого, что у него осталось.

Я стараюсь говорить спокойно, потому что не хочу показывать, как разозлилась:

– Почему ты никому не говорил, что не хочешь играть? Что ты притворялся?

– Потому что… потому что все ожидали, что я захочу… Не знаю… захочу доказать, какой я крутой перед лицом трагедии. Красивая история, верно? Местный мальчик продолжает торжествовать перед лицом трагедии? У меня не хватило духу.

– Кто еще знал, что ты в порядке? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами и вытирает нос.

– Только врачи. Тренер никогда не заставлял меня доказывать, что я не могу играть. Я просто сказал, что слишком сильно повредил мышцы и мне больно возвращаться к тренировкам.

Я киваю, пытаясь осмыслить то, что он рассказал мне. Меня колотит от гнева за то, как он поступил со мной, и все же… Я знаю, как легко сойти с ума, когда твои родители сгорают заживо этажом выше тебя. Под гневом кроется даже своего рода понимание его выбора. Крис оказался прав, когда говорил, что Джеймсу легче обвинить меня во всем случившемся. Если бы я могла переложить вину с себя на кого-нибудь другого, я бы тоже так поступила. А моему брату было всего пятнадцать, еще совсем ребенок. Черт, он и сейчас ребенок во многих отношениях.

Я говорю единственное, в правдивости чего уверена:

– Должно быть, тебе трудно было решиться рассказать мне правду. И я не могу не спросить, почему сейчас? Почему ты сейчас говоришь мне об этом?

– Потому что… потому что ты так добра ко мне. До этого, когда ты была такой разбитой, мне казалось, что легче обмануть себя и верить, что это правда. Считать свою ложь правдой, и что ты заслуживаешь всю вину, потому что ужасно было находиться рядом с тобой. Твое поведение лишь усугубляло положение.

Я люблю Джеймса, но в данный момент он просто омерзителен, черт побери! Он оправдывал свою ложь моей скорбью и депрессией, крайне усугубляя этим мое состояние.

– Теперь ты всегда будешь меня ненавидеть.

– Нет, Джеймс. Я не ненавижу тебя. – Я снова кладу ладонь ему на спину. Хоть меня и обуревают смущение и гнев, не могу не признать, что он совершил храбрый поступок, рассказав мне все, и теперь понимаю, что мы достаточно настрадались. Кричать уже бесполезно. И я не смогу ненавидеть его.

– Я очень, очень сожалею. Это было очень глупо, я просто не думал. Но у меня крыша ехала от происходящего, все наваливалось снежным комом, и я не знал, как выпутаться из вранья и…

Я закрываю глаза и продолжаю гладить его по спине. Мысленно я кричу: «Ах ты сукин сын! Гребаный маленький ублюдок!» Вместо этого думаю о том, как хладнокровно Крис справился с тем фиаско с Сабином на День благодарения. Наверняка ему тоже хотелось придушить брата. Из крика не выйдет ничего хорошего, поэтому я говорю спокойно:

– Я понимаю. Знаю, каково увязнуть и не знать, как выбраться из ситуации.

Я сдерживаю слезы ради нас обоих. Джеймс снова испытывает ужасную боль, а я зациклилась на желании опекать своего брата, когда ему требовалось лишь немного гребаного утешения. Жизнь нечестная штука, но нам приходится с этим справляться. И мы будем бороться ради будущего. Не просто будущего, а светлого будущего.

– Почему до сих пор так больно? – спрашивает он. – Почему мы не можем с этим справиться и просто жить дальше?

– Знаю. Мы горевали больше четырех лет, но этого недостаточно. А теперь, кажется, пришло время.

Нет никаких стадий горя, хотя об этом говорится чуть ли не в каждой глупой статье по психологии. Нет никаких временных рамок, диктующих, когда и что ты будешь чувствовать. Тебе просто приходится пережить настоящий ад, и каждый раз это очень трудно.

– Мы пройдем через это, – убеждаю я его.

– Как же трудно находиться дома, – всхлипывает он. – Слишком трудно.

Я представляю, как Крис помогает мне дышать.

Глажу брата по волосам и несколько минут размышляю. Наконец, спрашиваю:

– Хочешь вернуться в колледж пораньше? У тебя есть, с кем там остаться?

Он кивает и снова вытирает глаза.

– Я поменяю твой билет. Это не проблема.

– Ты злишься, что я хочу уехать?

– Конечно нет. Думаю, в колледже тебе будет легче, а потому есть смысл уехать. Я знаю, что здесь ты не чувствуешь себя дома. Но когда-нибудь, когда придет время, все изменится.

– Мне так жаль, – снова повторяет он. – Я собираюсь загладить свою вину, потому что не заслуживаю твоего хорошего отношения. Я все испортил.

– Все нормально. – Не веря в то, что только что произошло между нами, я откидываю голову на спинку дивана. – С нами все будет хорошо. Когда-нибудь все наладится.

Но сейчас до этого явно далеко.

Обратная дорога в колледж кажется бесконечной. Я мечтаю, чтобы путешествие из Бостона в Мэдисон длилось одно мгновение, потому что мне просто хочется вернуться в общежитие. Погода чудесным образом благоволит мне, потому хотя бы не приходится терпеть задержки и отмены рейса. Ко времени приземления я уже вся извожусь от желания оказаться в Мэттьюсе. Поскольку меня никто не заберет, я смиряюсь, что мне придется заплатить небольшое состояние за такси до колледжа.

Джеймс уехал из Бостона вчера, на следующий день после нашего разговора, и я в спешке подготовила и закрыла дом, чтобы успеть на свой самолет. Я не сбежала, нет. Возвращение в кампус – это не бегство. Так долго находиться в доме родителей, да еще и после признания Джеймса, было очень тяжело. Мне понадобится время, чтобы справиться с обидой и последствиями от вранья моего брата. Нет никакого способа исправить наши отношения за один вечер или даже в ближайшие несколько месяцев. Я надеюсь, что прощу его, когда буду готова. Но мне хорошо, потому что я и так сделала огромный шаг вперед во многих отношениях. Просто сейчас пришло время уезжать. Останься я дольше, могла бы уничтожить все хорошее, все свои «успехи», которые годятся для моего мысленного списка. Они завоеваны с трудом, и я не собираюсь от них отказываться.

Только когда такси оказывается в нескольких милях от кампуса, до меня кое-что доходит. Что-то очень важное. Черт подери, я не могу попасть в общежитие. Оно откроется только через неделю. Как можно быть такой глупой? В прошлом году я слышала, как кто-то из одногруппников жаловался, что уткнулся в закрытую дверь, когда вернулся пораньше. Мэттьюс временно меняет замки или что-то вроде того, поэтому я понимаю, что мой ключ не сработает.

Я велю таксисту ехать обратно в центр Мэдисона, пока быстро ищу по телефону отель. Да пошло оно все к черту. Я собираюсь на целую неделю остановиться в самом хорошем и дорогом отеле, который смогу найти. Никаких домашних заданий и пробежек по замерзшему кампусу, а вместо этого множество пенных ванн и удовольствие от сервиса. Отфильтровав результаты поиска по цене от дорогих к дешевым, я звоню в самый первый, «Мэдисон гранд отель Энд Сьютс», и бронирую номер. Технически я бронирую люкс.

Несмотря на довольно заурядное название, отель действительно большой, а персонал очень любезный и профессиональный. Во время регистрации они интересуются, хорошо ли прошел полет, голодна ли я, и могут ли они еще что-нибудь для меня сделать. Что-нибудь поесть? Дополнительные подушки? Полотенца? Услуги химчистки? Уверена, что они в восторге оттого, что забронировали номер на целых шесть дней в это скучное время года, и я смеюсь, когда признаюсь себе, что мне нравится такая суета вокруг моей персоны. Родительскую любовь персонал отеля не заменит, но я рада воспользоваться любым проявлением заботы. Если надо, я даже могу внушить себе, что этого мне более чем достаточно.

Когда мой багаж доставляют в номер, я все распаковываю, потому что не люблю жить на чемоданах. Это место станет моим домом на шесть дней. Мебель цвета черного кофе современна и изящна, а массивное окно выходит на сверкающие огни города.

В ванной стоит джакузи, и можно открыть жалюзи в спальню, чтобы наслаждаться видом на ночное небо из окна номера. После налета на корзинку с дорогой косметикой для ухода, которая явно влетит мне в копеечку, я принимаю горячую ванну и отмокаю минут двадцать, стараясь не думать ни о чем, кроме приятных ощущений. Я брею все, что положено, и даже больше, и делаю какую-то странную грязевую маску для волос, которая должна усиливать блеск. Позже я ополаскиваюсь, наполняю ванну чистой водой и включаю джакузи. Господи боже, это обалденно!

Струи воды ласкают кожу повсюду, и, не успев даже подумать, я уже опускаю руку между ног. Хаос и эмоции после поездки домой не совсем способствуют возбуждению, но очевидно, что телу необходима компенсация. Эта ванна могла вместить еще пятерых человек, но я бы предпочла еще одного. Я достаточно возбуждена и, вероятно, могла бы заставить себя кончить, но через несколько минут убираю руку, понимая, что сейчас я этого не хочу.

Не своих прикосновений мне хочется.

Знаю, мне не стоит фантазировать о Крисе, но я не могу сдержаться. Уступая физическому желанию, я снова просовываю пальцы между ног. Мозг начинает проигрывать сцены того, что бы мы могли делать вместе с Крисом, как бы я могла его касаться, заставлять стонать. Упираюсь ногой в край ванны и засовываю палец внутрь себя. Воспоминания о Крисе, делающем это со мной, обостряют чувства, и я двигаюсь быстрее. Легко представить, что именно он делал со мной тогда, у двери, я помню свои ощущения. Вспоминаю его голос, ласки, каждое произносимое им прекрасное слово. Я думаю о его пальцах между моих ног, о том пожаре, который он пробудил во мне тогда, как прижимался через одежду членом к моей киске и при этом крепко держал в объятиях…

Я останавливаю руку. Боже, что со мной не так? Я тут же удивляюсь, как осмеливаюсь даже думать о таких неприличных словах, но должна признаться, что они кажутся мне уместными. Я вспоминаю грязные разговоры Криса, когда он заставил меня так бурно кончить, и решаю, что эта его сторона, кажется, передалась и мне. Может быть, неудивительно, что я сейчас думаю о словечках из фильмов для взрослых.

Черт. Черт!

Я раздраженно отдергиваю руку. Не хочу сама доводить себя до оргазма. Этого больше недостаточно. Я учусь на последнем курсе колледжа, мне просто нужен секс. А точнее, я хочу, чтобы меня так оттрахали, чтобы я сидеть потом не могла. «Как изящно», – думаю я. Но это именно то, чего мне хочется. К несчастью, сейчас этого не случится.

Я встаю и снова копаюсь в наборе в поисках чего бы еще на себя намазать. Скраб для ног отлично подошел бы, но химический запах малинового ароматизатора отвратителен, а потому я продолжаю поиски. Среди всего прочего рядом с солью для ванны в скромной запечатанной коробке лежит вибратор. Я не беру его, такого мне тоже не надо. Упаковка презервативов и тюбик смазки выглядят как насмешка. Я хватаю их и выбрасываю через проем в стене на кровать. Потом беру невинную баночку с солевым скрабом. В ней нет ничего эротичного.

Позже, после того, как высушила волосы и надела удобные черные легинсы и облегающую майку, я заказываю обильный ужин. Нет смысла красиво одеваться, и я рада, что моя одежда позволяет потянуться, пока жду. Мышцы все еще эластичные, потому что дома получилось взять временный абонемент в тренажерный зал. По крайней мере, мои старания до каникул не пропадут из-за долгого перерыва. Когда я дотягиваюсь до пальцев ног, то с радостью замечаю, что моя гибкость становится лучше с каждой неделей. К тому времени, как принесли еду, я уже хорошенько размялась, хотя зачем, непонятно.

Я приглушаю свет и беру первое блюдо, феттучини альфредо, сажусь в большое кресло и смотрю на Мэдисон, пока ковыряюсь в еде. Теперь, когда у меня есть три крайне калорийных блюда, мне не хочется есть. Я размялась, раздражена и сексуально не удовлетворена.

Я вздыхаю, глядя на живописный вид из окна. Центр города ярко сияет огнями, особенно здание Капитолия, которое залито люминесцентным белым свечением.