– Тоже не то. Я так себя вела, что скромной меня посчитал бы только полный идиот, – самокритично призналась Сима.

– Фу, – с любопытством фукнула Даша. – Ты что же, танцевала голой на столе? Этого не может быть, и не ври.

– Спасибо за доверие, – вздохнула Сима. – Но, по-моему, было даже хуже.

– Разуваева, – с сожалением принялась объяснять Даша, – то, что показалось тебе верхом неприличия, нормальный мужик вполне мог посчитать проявлением девичьей неловкости. Ты же у нас скромница.

В ответ Серафима демонически расхохоталась. Это должно было разубедить подругу в наличии у нее такого атавизма, как «девичья скромность».

– Если ты с ним тоже так бурно веселилась, то неудивительно, что мужика сдуло, – после паузы сообщила Даша.

– С ним я старалась. Я, Даш, так старалась, что мне теперь плохо.

– По идее, плохо должно быть с утра, сейчас еще рано для похмелья.

– Да я не пьяная почти, – обиделась Серафима. – У меня психологическая травма, моральный ущерб.

– Слушай, ущербная, ложись спать, – предложила Даша. – Давай завтра обсудим. Что-то мне подсказывает, что нынче ты не в состоянии оценить ни случившееся, ни последствия.

– Что, не вышло? – глухо спросила из темноты бабушка, едва только Сима положила трубку.

– Не вышло. И не выйдет у меня ничего.

– А я говорила, бери Ванечку.

– Взяли уже твоего Ванечку.

– И этого профукала, – вздохнула Анфиса Макаровна.


Утром легче не стало. Когда мужчины еще нет, то есть хотя бы надежда. А когда мужчины уже нет по каким-то причинам, то и надежда рассыпается в прах. Отвергнутой женщине намного хуже, чем просто одинокой. Одинокая еще верит в себя, ждет чего-то, ищет в зеркале плюсы и ретуширует минусы. Серафима Разуваева ничего хорошего в зеркале уже не видела. Еще вчера она на что-то рассчитывала и даже самым неприличным образом навязывалась едва знакомому мужчине, а сегодня рубеж был перейден. Назад дороги нет. Ее отвергли, ей отказали, это конец. Никому не нужна, ни на что не годна…

Уход от реальности и углубленный анализ собственной никчемности были прерваны телефонной трелью.

«А вдруг! – Серафимино сердце забилось в нарастающей амплитуде и едва не покинуло организм, пока хозяйка неслась к телефону. – Он не хотел торопить события, не мог обидеть, не посчитал возможным воспользоваться…»

– Еще дрыхнешь или уже занимаешься самобичеванием? – весело поинтересовалась Дарья.

– Даша, почему все так? – Серафиме хотелось плакать. – Если не он, то кто тогда вообще? Чем я могла так уж не понравиться, что он так банально сбежал? Можно подумать, у меня нога костяная или диагноз написан на лбу! Все при мне, да с избытком, но это же лучше, чем когда не хватает!

– С тобой все так. Вполне может быть, что с мальчиком не так. Ты не думала, что он, вполне вероятно, способен только переписываться? – разумно предположила Даша.

– Да ты б его видела! Такой на все способен, было бы желание!

– Я, Разуваева, за свою долгую половую жизнь чего только не видела. Так что не надо переводить все стрелки на себя. Пожалей мужика и живи себе дальше. Вот меня всегда бесил такой зависимый подход к мужикам. Ой, ай, лишь бы понравиться, а то у меня там прыщ, тут складка, здесь вообще грудь не такая, как в последнем номере «Плейбоя». Почему-то мужиков такие мелочи не беспокоят. Все люди – братья, они равны изначально.

– Не все братья. Некоторые сестры, – буркнула Сима. – И равны не все одинаково.

– Вот именно. Ты выбрала за ориентир неправильную теорию. Он не захотел с тобой переспать. Почему?

– Потому что я рылом не вышла.

– Вот, Разуваева! Это твоя первая ошибка. У тебя такая фигура, что желающие должны выстроиться в очередь и ходить за тобой паровозиком. А ты, балда, комплексуешь. Не захотел, значит – дело в тебе. А я бы ни за что не подумала, что проблема во мне. У меня нет никаких проблем, я королева.

– При чем тут ты? Ты королева – и гордись себе до пенсии. А что нам, не королевам, делать?

– Чтобы стать королевой, вполне достаточно начать себя таковой считать, – снисходительно поделилась секретом Малашкина. – Вот скажи, тебе может понравиться мужчина с пивным животом умеренных, но внятных размеров, кривоватыми ногами и без свежей укладки?

– А при чем здесь это? Ну может!

– Вот! А где ж тогда логика? Почему если все то же самое перечислить при описании женщины, считается, что мужики должны брызнуть в стороны, как тараканы?

– Потому что мужчина ценен не внешностью, – неуверенно выдвинула версию Серафима.

– А чем? Что в нем такого ценного? Зарабатывают они в большинстве своем плохо, универсалов в хозяйственных вопросах среди них раз– два и обчелся. Тут либо интеллектуал, не ковыряющий в зубах вилкой, но зато не представляющий, как починить сливной бачок и прикрутить к стене выключатель, либо рукастый и хозяйственный, мягко выражаясь, «неинтеллектуал», которого в люди выпускать нельзя, либо смазливый гопник– менестрель, либо еще какое-нибудь недоразумение с кучей дефектов. И ведь выбирают их, и плюсы находят, и влюбляются. Почему же в таком случае женщина ценна только фасадом? Где равноправие полов? Где справедливость? И даже если предположить, что самое главное в женщине – наружность, то у тебя с этим все в порядке. Откуда комплексы, девушка?

– У меня наружности хватит на пару-тройку девиц, – обреченно напомнила Серафима. – И по росту, и по весу, и по общему объему выпуклостей.

– Ага! Именно! А все это богатство может достаться кому-то одному! Запомни, Сима, ты выбираешь. Или, во всяком случае, пытаешься выбирать. И не потому, что ты никому не нужна, а потому, что выбирать особо не из кого. Повыродились настоящие мужчины, в которых можно влюбляться и от которых детей можно рожать. Зато самоуверенность у сильного пола неоправданно возросла. По нашей, между прочим, вине. Кто сказал, что самец ценен сам по себе? Это ж они придумали, потому что больше похвастаться нечем, а мы подхватили. Хочется рядом сильное плечо заиметь, вот и хватаем всякую имитацию, лишь бы хоть чуть-чуть похоже на мечту было.

– Легко тебе говорить, – вздохнула Сима. – Это все теория, а мужика хочется не теоретического, а реального. Вот если бы тебя бросили хоть раз, ты бы меня поняла. Это такой удар по самолюбию, что можно хоть обпридумываться всякими теориями, но не полегчает.

– А кто сказал, что меня не бросали? – задала вопрос Даша.

– Ну не знаю, я не думала, – растерялась Серафима.

– А ты думай, иногда бывает полезно. Помнишь, за мной еще в школе парень взрослый ухаживал?

Конечно, Серафима помнила. По тем временам это был первейший повод для обсуждения: Дашку Малашкину после уроков увозил на импортной машине обалденный красавец. Ее родителей вызывали в школу, саму Дарью вечно разбирали то на педсовете, то на классном часе, но любовь вопреки всему жила и процветала. В малашкинского жениха немедленно повлюблялись все старшеклассницы. Потом был выпускной, на котором Дарья объявила, что выходит замуж. Это был фурор. Учителя уже ничего не могли сделать, директриса бессильно злобствовала и исходила желчью. Собственно, перипетии Дашиных отношений с кавалером стали одним из самых ярких школьных событий.

– А он что, бросил тебя? – недоверчиво протянула Сима. Почему-то этот факт Дарьиной биографии абсолютно стерся из ее памяти. Действительно, такая красивая была история. А закончилась, видимо, как-то очень жизненно и банально, раз повстречались бывшие одноклассницы у постели совершенно другого мужика, временно оказавшегося общим.

– Зиновьева отбила, – коротко подтвердила Даша.

– Анька? – ахнула Сима. – И у тебя тоже? Представляешь, она и у меня мальчика увела. Но у нас с ним так ничего и не было.

– Думаю, это у нее хобби такое, – злобно прокомментировала Малашкина. – Ничего, в этой жизни все возвращается.

История с Анной была на удивление дикой и некрасивой. Даша тоже выглядела в ней не лучшим образом. Вспоминать было противно, но из биографии факта не вычеркнешь.

Однажды погожим весенним вечером юная десятиклассница Даша Малашкина стояла у метро в ожидании троллейбуса. Предпоследний год учебы в школе заканчивался, скоро наступит настоящая взрослая жизнь. Сердце трепыхалось в ожидании сказки, принца, феи и хрустальных туфелек. Ясное дело – сказка случается далеко не у всех, а лишь у самых достойных. Даша была не какой-нибудь там дурнушкой, а самой настоящей первой красавицей школы, поэтому с полным правом причисляла себя к достойным. Одноклассники и старшеклассники на принцев не тянули, поэтому их знаки внимания Дарья воспринимала благосклонно, но без энтузиазма. Должно было случиться нечто эдакое – и оно случилось.

К Даше пристал пьяный. Причем приставал он довольно вяло, на остановке было не так уж мало народа, но заступаться за уверенную в себе девушку в мини-юбке никто не спешил. Критичной ситуация не была, тем не менее молодой мужчина, эффектно вышедший из иномарки и красиво давший пьяному в зубы, произвел впечатление не только на скучавшую в ожидании транспорта публику, но и на саму виновницу происшествия. А уж когда спаситель уверенно взял ее за плечо и посадил в машину, Даша поняла: вот оно, счастье. Настоящее и красивое, как в кино. Много ли надо для счастья в шестнадцать лет? Мало. Очень и очень мало. Зато шансов, что счастье окажется не кратковременным эмоциональным всплеском, а действительно настоящим, практически нет. Не было их и у Дарьи, только она об этом еще не знала.

Год настоящей взрослой жизни или скорее ее имитации. Цветы, рестораны, гражданский муж Тимофей, красавец, сын богатых родителей, а потому – владелец собственной квартиры, машины и кошелька. Уроки в эту мозаику вписывались с трудом, родители в ужасе пытались повлиять на свихнувшуюся дочь, считая, что чадушко катится по наклонной, а Даша жила и радовалась. И жизнь вопреки глупостям, которые пророчила мама, виделась простой и ясной, как уже пройденная таблица умножения: аттестат, свадьба, счастье. Аттестат получился не ахти, свадьба не получилась вообще. В результате Малашкина осталась без медали, на которую шла до момента своей трагической влюбленности, и без института. Сдавать в тот год экзамены она не смогла по причине страшнейшей депрессии.

Счастье, внезапно попавшее в руки, исчезло так же стремительно. Однажды Тимофей не пришел ночевать. Всю ночь Даша металась по пустой квартире, плакала и не понимала, что делать. Родители Тимы уехали отдыхать, а собственная мама, вместо того чтобы помочь, выдала по телефону совершеннейшую чушь:

– Ложись спать. Загулял, наверное, твой жених.

Да, любой другой мог загулять, но только не ее Тима! Мама, прожившая совсем другую, неправильную жизнь, ничего в современной действительности не понимала. А будущего зятя так и вовсе недолюбливала, причем весьма откровенно. Она говорила всякие глупости о том, что он сбил Дашу с пути, лишил образования, будущего, сломал судьбу, и прочую ересь. Потом, когда-нибудь, мама обязательно поймет, как фатально ошибалась, но сейчас Даше нужна была поддержка вменяемого адекватного человека, который целиком и полностью на ее стороне. Таковых не имелось.

А утром пришел Тимофей, коротко сообщил, что уже давно любит другую, и предложил помочь перевезти вещи.

– Давай без сцен, как цивилизованные люди, – сказал любимый.

У Даши цивилизованно не получилось. Сначала она орала, потом царапалась, потом умоляла передумать, в общем – унижалась по полной программе. Переехав к родителям, она некоторое время еще пыталась бороться за утерянное счастье, выслеживая Тимофея и выскакивая у него на пути, как черт из табакерки. Ей почему-то казалось, что самое главное – узнать, кто же соперница, и тогда она непременно придумает выход, или что-то поймет, или отомстит…

– Оставь его. Живи другой жизнью, новой. Лучше не знать ничего, забыть, не думать, – мама жалела ее, но, наверное, не смогла тогда найти правильных слов, потому что Даша с маниакальным упорством продолжала дежурить у дома Тимы. И додежурилась. Мама оказалась права: лучше было забыть и не знать. Ее место заняла Анька Зиновьева. Это был не просто удар, а запрещенный прием. Зиновьева, с которой они негласно конкурировали с первого класса, которую Даша терпеть не могла, которая была недостойна не то что Тимофея, а самого последнего районного гопника, жила ее жизнью, пользовалась ее счастьем и наверняка злорадствовала.

В Даше что-то сломалось. Любовь прошла, отхлынув и оголив обострившиеся чувства. Плюнув на несбыточное, мечты о котором расшатывают нервную систему, Дарья Малашкина занялась образованием и карьерой, лишь изредка пробуя судьбу на прочность и пытаясь отыскать в мусорной куче встреч и событий любовь, настоящую и единственную.

– Ты, Серафима, меня не жалей, не надо, – заявила она в разговоре с Симой. – Я не неудачница. У меня все еще будет, я сама кого угодно потом пожалею. Это дело времени. Каждый свою жизнь делает сам. Нет ничего дороже времени, его нельзя упускать. Если хочешь преуспеть в любви и найти среди всякой шелупони единственного и настоящего – торопись, пока молода и свежа. Если хочешь сделать карьеру – тоже торопись занять нижнюю ступеньку, чтобы потом протискиваться все выше и выше. Не получится с наскока, так хоть упорством и терпением возьмешь. А терпения без времени не бывает. В общем, куда ни плюнь – все зависит от тебя. Подумаешь, один мужик бросил. Вычеркнула и пошла дальше. Не надо тратить драгоценные мгновения на сопли и хныканье. Взяла лопату в руки – и откапывай свой клад. Мы должны вплыть на встречу одноклассников белыми лебедями, а не пришлепать мокрыми курицами.